что в монтировке, расковырявшей базу данных, спрятан сюрприз, благодаря которому я планирую перенести файлы незаметно.
Копия монта извивается в моих руках, вытягиваясь в сторону висящих в воздухе табличек, и я ловлю себя на мысли, что так себя ведут живые организмы. Голодные живые организмы. Хотя, это всего лишь набор команд, зашитых в оболочку, которые моё сознание визуализирует как извивающийся хлыст. Монтировка-то не из тех, что стоят бешенных денег и создаются под определенные цели, а простенькая, слитая с китайского сервера по частям и собранная на домашней доске вручную.
По всему полю зрения проходит мелкая рябь — флудилка, вплетенная в первую монтировку, сработала.
Увеличиваю масштаб, и большинство табличек уходит за пределы обзора, а оставшиеся приобретают объем. Подношу извивающийся монт к нужной вывеске и он, словно змея, обвивает ставший объемным при приближении блок. Ячейка деформируется, а затем раскрывается, обнажая содержимое, и программа начинает перекачивать данные. Копирование, конечно, заметят, но не так быстро, как если бы я вламывался напрямую.
Голос вокалиста в голове переходит на шёпот одновременно с новой волной искажений окружающего пространства. Этот шёпот сигнализирует, что до конца песни, а соответственно, до очистки портального кэша осталось не более полуминуты и, следовательно, охотничьи приоритеты вытесняет команда на перезагрузку. Глупо делать запланированную профилактику в одно и то же время.
Искажения сигнализируют о том, что вмешательство обнаружено, и началась охота на взломщика. Несколько раз безуспешно пытаюсь вытащить хлястик исполняемого файла с периферии зрения. Из-за того, что изображение идёт волнами, попасть по торчащей сбоку закладке получается с пятой попытки. Жму единственную кнопку, активируя магнит, сворачиваю белую плоскость с пиктограммами, уходя в корень сетевого узла.
Возвращаясь на предыдущий, отмечаю, как в изображении, то там, то здесь начинают пробиваться пиксели. Это магнит нашел разбросанные на общедоступных узлах флудилки и стал энергично обмениваться с ними запросами. Теперь на посещенном мной узле творится вакханалия: антивирусные модули пытаются прервать процесс смены приоритетов у дефов, оставленный внутри магнит истерит, притягивая к себе нелепые запросы, а флудилка внутри монт-программы имитирует действия тупого взломщика.
Чёрт, кажется с флудилками я переборщил, меня самого безбожно тормозит. Но аварийно выходить я не буду. Не дождётесь. Ржавая, вон, вышла и теперь в виртуалье совсем ни ногой — только по плоской сети ползает, потому что даже чип отторгся. Она, конечно, не сама — её дефы во время такого же набега, как у меня, принудительно из сети выкинули. И теперь Машка с пластиковыми документами, одна из первых виртуальных инвалидов — её мозг не способен интерпретировать сигналы сети и вступать в симбиоз с нейроустройствами.
Доктора разводят руками — бионейромеханика может многое, но еще не дошла до таких чудес, как восстановление функций пользователя паутины. Ломать ведь — не строить. Так что, коротать свой век с пожженными нервными окончаниями, за компанию с Машкой в ожидании чуда, я не горю желанием.
Песня заканчивается, когда я перехожу на четвертый по счёту узел доступа и меняю маршрут, сворачивая в сторону с того пути, которым пришел сюда. Перескакиваю с узла на узел ещё дважды, отмечая, как стабилизируется изображение, становясь тем лучше, чем дальше я от путей, по которым пришёл. Еще несколько раз перехожу с одного системного узла на другой, делаю вид, что усиленно изучаю расписание каких-то курсов, читаю новости, окольными путями подбираясь всё ближе к точке входа и, в конце концов, возвращаюсь на узел, подсоединённый к моей доске.
Появляется привычная стартовая панель. Даю команду на отключение, и со всех сторон наваливается темнота, звуки с нижних этажей и запахи, которыми пропитаны все человейники: сырость, гниющий мусор, едва уловимый аромат жженых тряпок, кажущийся даже приятным на фоне остальной вони.
Цепляю к доске свой узел, не входя в виртуалье копирую данные с немаркированного, затем, отсоединяю его и засовываю его между пузатыми, набитыми отходами мусорными пакетами, выстроившимися вдоль коридора. Саму доску, не снимая собственного узла, сворачиваю и прячу во внутренний карман.
Вот и всё. Можно уходить.
Между четвертым и пятым этажами теперь тусуются четверо оболтусов лет пятнадцати. В тусклом свете покрытой пылью и забранной под массивную мелкую решетку диодной лампы они режутся в карты, оккупировав ступеньки. Засаленная колода, классические присказки, сосредоточенные лица, пара карт прямо на ступеньках рубашками вверх. Молодёжь даже не обращает на меня внимания, когда прохожу мимо.
— Ну, тут семь по черве, — слышу у себя за спиной.
Преферанс на ступеньках настоящими пластиковыми картами? Никогда бы не подумал, что сейчас кто-то играет не на десктопе. Ан нет — играют.
Улица встречает мелкой моросью и двумя приземляющимися напротив входа полицейскими воздушками. Блядь. Как они успели вычислить точку входа? Да ладно, хрен с ней, с точкой входа. Как они смогли появиться здесь так быстро? Впрочем, искать ответы на эти вопросы нужно после. А сейчас, я разворачиваюсь, возвращаюсь в холл здания и начинаю подниматься по ступенькам.
Ненавижу, такие вот, спонтанные заказы.
Выше — голоса играющих в карты малолеток, ниже — топот ног и короткие, отрывистые команды.
Вижу, как голова одного из подростков мелькает в зазоре меж пролётами лестницы и, оценив обстановку, исчезает.
— Полисы! — раздаётся сверху.
Судя по звукам, игроки срываются с места и бегут на верхние этажи.
Тем лучше. Ускоряюсь, бегу за ними, но на третьем сворачиваю в коридор и продолжаю бег уже вдоль жилых ячеек, к торцевому окну.
Наверное, мне везёт — с середины коридора вижу, что окно распахнуто. Наверное — потому что я не знаю, что там внизу. Стоило бы побродить вокруг, примериться… Хреново, когда нет времени на подготовку.
За спиной топот и крики. Чёрт, как же всё внезапно и быстро.
Слышу приказательный вопль:
— Стоять! Лечь на пол!
На бегу делаю рывок влево, затем вправо. Слышу тонкий звон выпущенных их парализатора игл, бьющихся об экзопластиковые стены.
— Стоять!
Ага, сейчас. А потом куда? За серьёзные правонарушения давно уже не садят, а продают корпам. Кто-то говорит, что на таких преступниках ставят опыты, кто-то утверждает, что пускают на органы. Хотя, зачем на органы, если ту же почку или печень можно вырастить в лаборатории абсолютно здоровой из твоего же генного материала? Наверное, всё-таки на опыты. Но узнавать это я не планирую.
— Стой, сука!
Отталкиваюсь и прыгаю в окно.
Мысленно говорю спасибо тому, из-за кого живая изгородь, призванная украшать серые коробки человейников, превратилась в пружинящие заросли, доходящие почти до второго этажа. Кто бы ты ни был: муниципальный служащий, проведший в ведомостях работы как выполненные, но присвоивший деньги, или
