Победа над последним засовом вызвала бурную радость, сменившуюся напряженным молчанием — первые успехи лишь приближали тревожный выход в неведомый мир.
Оторвавшись от изучения стыка двери с рамой, Конвей постарался не выдать своих опасений товарищам. Осмотревшись, он видел, как первая радость сменяется на их лицах тревогой, уверенность — страхом.
— Ну ладно, — произнес Конвей, — давайте посмотрим, что там творится за дверью.
Пастор положил ему руку на плечо и сказал:
— Когда я умирал в пещере от истощения, ты принес мне пищу и воду. И что бы ни ждало нас за открытой дверью, я благодарен тебе за это. Надеюсь, мы вступаем в дружественный мир.
— Аминь, — произнес Кароли, и все стали обмениваться рукопожатиями. Кое-кто украдкой смахивал слезы.
— Ну-ка, навалимся разом, — сказал Фолконер. — Здесь каждый должен внести свою лепту.
Со смехом и шутками вся дюжина заняла свои места у двери, словно участвующие в какой-то игре дети. Конвей постарался занять позицию у края двери, откуда раздавался не дававший ему покоя настойчивый свист. Ему показалось, что он перехватил внимательный взгляд Фолконера, но, когда решил проверить, полковник уже отвернулся, упершись плечом в дверь.
По команде полковника все дружно навалились на препятствие.
Ничего не произошло.
Фолконер рассмеялся.
— Я знал, что так оно и будет. Эта штука напоминает дверь отсека подводной лодки, и справиться с ней, похоже, не просто. Надо нажать покрепче. Все вместе по моей команде. Раз-два взяли!
Результат был прежний, но на этот раз шуток не последовало. Лишь легкий недоуменный ропот, словно отголоски далекого шторма, пробежал по группе.
Конвей был уверен, что характер свиста изменился.
Он подозвал Фолконера и указал ему на линию стыка.
— Воздух выходит через эту щель. Вот почему так туго выходил засов и не открывается дверь. Она зажата.
— Зажата? — бросился к ним Харрис. Лицо его налилось кровью, дыхание прерывалось. — Чем она может быть зажата? Мы же открыли ее.
— Землетрясение, — ответил Конвей. — Рама перекошена, просто это не заметно глазу.
— Это невозможно! Она весит тонны и идеально подогнана к двери. Любой изгиб был бы заметен.
— Послушай, как выходит воздух наружу. Когда мы толкали, свист становился сильнее.
Леклерк отодвинул Фолконера от двери, достал спички и носовой платок. Он зажег его и опустил к цементному полу. Дымок от тлеющей ткани доходил до линии стыка и исчезал там.
— Попробуем толкнуть еще раз, — сказал Фолконер.
Бесплодные попытки лишь добавили отчаяния. Первым отступил Фолконер. Отойдя назад, он задумчиво изучал безжалостную сталь двери. Очередная неудача вызвала вспышку бессильной ярости. Люди пинали дверь, орали, били холодный насмехающийся над ними металл опухшими кулаками. Один за другим они тяжело опускались на землю, не в силах пошевелиться. Последней сдалась Маццоли. Она стояла, привалившись к двери, держа руку на рукоятке, словно ее хрупкое тело было способно открыть путь на свободу. Ни к кому не обращаясь, женщина произнесла:
— Мы в ловушке и не сможем выбраться.
— Мы еще живы, — ответил Фолконер.
Женщина по имени Тейт хрипло засмеялась.
Глава 10
Надо было что-то поесть, и со склада принесли шесть походных плиток — по одной на двоих. Вскоре голубые язычки горящего спирта лизали походные котелки с тушенкой. Рядом лежали пустые пакеты от сухого пайка из армейского рациона.
Ближайшие отсеки убрали, освободив площадку в несколько ярдов за боковой комнатой, где находились панель управления и оборудование системы жизнеобеспечения. Конвей глядел на мигающие индикаторы и цифры, проклиная их непреступное превосходство, не допускающее ни малейшего контроля над собой. Единственным, кто мог попытаться справиться с оборудованием, был Леклерк, но ему удалось разобраться лишь с системой циркуляции воздуха. Тем не менее все были счастливы, что, по крайней мере, не нарушено электропитание. Леклерк был уверен, что некоторые из устройств связаны с ядерным реактором, но для более определенных выводов ему не хватало специальных знаний.
Главная причина тревоги была, конечно, не в этом. Время от времени кто-то из сидящих на импровизированной кухне украдкой бросал полный надежды взгляд на дверь, а затем разочарованно продолжал смотреть в одному только ему ведомую точку.
Помешивая свой обед, Фолконер произнес:
— Я все думаю об устройстве этой штуки. — Никто не спросил, что он имел в виду. — Если мне не изменяет память, петли находятся справа, если повернуться к двери лицом.
— Они как раз слева, — раздалось сердитое ворчание Харриса. Его опухшее лицо было покрыто красными пятнами.
— Ну ты, знаток! — с издевкой вмешалась Тейт. — Не ты ли утверждал, что дверь не может заесть?
Харрис проигнорировал ее замечание.
— Кто-нибудь может точно вспомнить? — спросил Фолконер.
— Они справа, — ответил Конвей.
Харрис разъяренно вскочил на ноги.
— Хватит корчить из себя всезнаек! Я давно наблюдаю, за вами. Вы считаете меня идиотом. Да вы сами идиоты, такие же трупы, как и все остальные в этих дурацких корзинах. У вас просто недостает мозгов понять это! — Он пнул ногой свой кипящий котелок и бросился к двери, ведущей на склад. В воздухе повисло неловкое молчание, все только слушали, как мечется за стеной Харрис, извергая потоки непристойной брани.
Маццоли стала собирать с пола то, что осталось от обеда, который она намеревалась разделить с Харрисом.
Фолконер продолжал:
— На складе должна быть пластиковая взрывчатка и детонаторы. Если мне удастся отыскать их в этом бардаке, мы могли бы взорвать дверь.
— А потолок при этом рухнет нам на головы, — насмешливо вставил Кароли.
— Кошмар, — с ядовитым сарказмом протянула Тейт. — Если мы продолжим здесь сидеть — погибнем. Если он взорвет дверь — погибнем. Может, когда мы сделаем первый шаг наружу, наши легкие заполнит нервно-паралитический газ. Или не успеем открыть дверь, как нам на голову сбросят вторую ядерную бомбу.
— Не было никакой бомбы. — Маццоли выпрямилась, комкая в руках носовой платок. Было видно, как побелели костяшки ее пальцев. — Мы найдем там людей, которые восстанавливают разрушенные войной дома. Они ждут нас.
— Они все погибли. — На пороге, словно призрак, появился Харрис. Брошенные слова эхом отразились от стен склада за его спиной. Он повернулся и снова исчез.
Маццоли заплакала. Сидевшая рядом с Конвеем Нэнси поспешила ее успокоить.
Фолконер направился к Конвею. Полковник говорил тихо, стараясь, чтобы его слова не услышали другие.
— Тейт права: нам надо рискнуть. Помоги мне убедить в этом других.
— Я? Выдвигайте свои аргументы, полковник. Вы же лидер.
— Вы спасли всем нам жизнь, ты и Йошимура. Мы в неоплатном долгу перед вами. Поэтому у тебя особое положение, хочешь ты этого или нет. Мы должны действовать единым фронтом.
— И не думайте об этом. Если мне покажется, что вы правы, то буду с вами. Нет — буду против вас.
— Согласен. Но каково твое мнение о двери?
— Здесь я согласен с Тейт. Нам нечего терять.
— Хорошо. — Фолконер поднялся и направился на склад.
Конвей уже принялся за еду, когда Йошимура вернулась с Маццоли. Пожилая женщина уже успокоилась. На ее губах играла подозрительно жизнерадостная улыбка. Она похлопала Конвея по плечу.
— Не увлекайся этой отвратительной едой. Завтра в ознаменование нашего возвращения я угощу тебя кое-чем особенным. Приглашаю всех.
На лице Йошимуры была мольба о понимании. Обращаясь к Маццоли, Конвей произнес:
— Звучит заманчиво, Мэг.
Женщина радостно засмеялась.
— Сначала мы полетим в Сиэттл, а потом, конечно, в Вашингтон. Я не говорила тебе, что наша славная Доннаси Тейт — правда, чудесное имя — майор военно-морских сил и служит она в Дистрикте? В любом случае первый же вечер возвращения мы отметим одним из моих итальянских обедов. Вы должны посмотреть мой сад: азалии в это время года просто чудесны.
На другом конце импровизированной кухни поднялась еще одна женщина и шагнула навстречу Маццоли. Конвей вспомнил, что ее зовут Дженет Картер. Она была небольшого роста и буквально излучала энергию, даже ее черные короткие волосы блестели так, что казалось, вот-вот заискрятся. Со своей быстрой речью и жестикуляцией она напомнила Конвею маленькую возбужденную птичку. Картер сказала:
— Время года? Да мы не знаем даже, какой сейчас год!
Но Маццоли словно ничего и не слышала.
— Когда меня отобрали для криогенного проекта, я отдала дом невестке. Я была одной из самых первых. Мой сын… — Ее сияющие глаза, казалось, потускнели от горя. Прежде, чем продолжать, она глубоко вздохнула. — Мой сын был в Германии, когда все началось. Говорили — может, они и не станут применять ракеты, но меня это уже не волновало, тем более что они сказали, им нужны люди, у которых нет близких родственников. — Женщина замолчала, словно ее захватила какая-то мысль, но затем продолжала как ни в чем не бывало: — По крайней мере я знаю, что он умер. А столько людей так ничего и не узнали. Но теперь все мы смотрим в будущее. Нам многое предстоит сделать, и только труд решит все проблемы, разве не так?
