- Не надо было заставлять меня садиться на плохо объезженную лошадь, - начал он агрессивно.
- Я тебя не заставлял. Ты сам решил.
- Мисс Крейг велела мне ехать, чтобы выставить меня дураком.
Верное наблюдение.
- Ты мог отказаться, - сказал я.
- Не мог.
- Ты мог сказать, что у тебя недостаточно опыта, чтобы скакать на самой трудной лошади в конюшне.
Его ноздри затрепетали. Такое скромное признание было выше его сил.
- В любом случае, - продолжал я, - лично я не считаю, что работа с Трафиком много тебе даст. Так что можешь больше не садиться на него.
- Но я настаиваю, - яростно возразил он.
- Настаиваешь на чем?
- Настаиваю на том, чтобы снова сидеть на Трафике. - Он выдал мне самый надменный взгляд из своего набора и добавил: - Завтра.
- Почему?
- Потому что все подумают, что я не могу или боюсь.
- Значит, тебя заботит, что думают о тебе другие, - безучастно заметил я.
- Нет, нисколько.
- Тогда зачем ездить на этой лошади?
Алессандро упрямо поджал губы.
- Я не буду больше отвечать на ваши вопросы. А завтра поеду на Трафике.
- Ладно, - равнодушно ответил я. - Но завтра я не пошлю Трафика на Пустошь. Он не в силах выдержать еще одну такую же скачку. Завтра ему лучше побегать в падоке по гаревой дорожке, а тебе это будет скучно.
Алессандро окинул меня внимательным, подозрительным взглядом, пытаясь понять, не готовлю ли я для него ловушку. Чем я, собственно, и занимался, если таким словом можно определить мой безобидный маневр.
- Очень хорошо, - сказал он ворчливо, - я буду ездить на нем по кругу в падоке.
Он повернулся на каблуках и вышел из конторы. Маргарет наблюдала за ним со странным выражением лица, которое я не мог понять.
- Мистер Гриффон никогда не позволил бы ему разговаривать подобным тоном, - заметила она.
- Мистеру Гриффону и не придется.
- Понимаю, почему Этти не выносит его, - продолжала Маргарет. - Он грубиян. Никакое другое слово здесь не годится. Грубиян. - Она протянула мне через стол три вскрытых письма. - Это требует вашего внимания, если не возражаете. - И вернулась к обсуждению Алессандро. - Но в то же время он красивый.
- Вовсе нет, - слабо запротестовал я. - Он скорее уродлив.
Она слегка улыбнулась:
- В нем очень сильно развито сексуальное начало.
Я опустил письма.
- Не глупите. В нем секса не больше, чем в сумке с ржавыми гвоздями.
- Вам не понять, - заявила она рассудительно. - Потому что вы мужчина.
Я покачал головой:
- Ему только восемнадцать лет.
- Возраст не имеет значения, - объяснила она. - В мужчине оно или есть, или нет, и заметно это с самого детства. А в нем оно есть.
Я не обратил особого внимания на ее слова: в самой Маргарет было так мало сексуальной притягательности, что я не считал ее авторитетом. Прочитав письма и одобрив подготовленные ею ответы, я пошел на кухню за кофе.
После ночной работы там царил страшный беспорядок: недопитый бренди, холодное молоко, остатки кофе и множество исписанных каракулями клочков бумаги. Большая часть ночи у меня ушла на составление заявок; ночи, которую я предпочел бы провести в теплой постели Джилли.
Составление заявок оказалось трудоемким делом - и не только потому, что я никогда этим раньше не занимался, а значит, приходилось по нескольку раз перечитывать условия каждых соревнований, чтобы увериться, что я понял их правильно. Загвоздка была еще и в Алессандро. Мне нужно было добиться равновесия между скачками, в которые я не допущу его, и такими, где мне надо смириться с его участием, если через месяц он все еще останется здесь.
Угрозы его отца я воспринял всерьез. Иногда мне казалось, что глупо обращать на них внимание; но то похищение не было забавной шуткой, и, раз я уверен, что Энсо не упустит случая ударить, благоразумнее пока ладить с его сыном. До начала сезона все еще оставался почти месяц, неужели я не найду выхода из положения? Но на всякий случай я отказался от некоторых заманчивых предложений, отдав предпочтение скачкам для учеников, и продублировал заявки на скачки в открытых состязаниях, чтобы в одном из двух забегов выпустить Алессандро. Кроме того, я заявил наше участие в не столь популярных состязаниях, особенно на севере Англии, потому что, нравится ему или нет, Алессандро не начнет свою карьеру в ослепительном свете прожекторов. После всего этого я порылся в конторе и нашел книгу, в которой старый Робинсон записывал заявки на скачки всех предыдущих лет, и сверил мой предварительный список с тем, что делал отец. Оказалось, что я слишком размахнулся. Вычеркнув около двадцати имен и повозившись еще над списком, я свел общее количество заявок на первую неделю приблизительно к тому, что было год назад. Разница состояла лишь в скачках на севере. Затем я переписал окончательный вариант на официальном желтом бланке, печатными буквами, как требовалось по уставу, и проверил его снова, чтобы убедиться, что не вставил двухлеток в гандикап или молодых кобыл в соревнование только для жеребчиков и не напортачил еще с чем-нибудь.
Когда я передал заполненную форму Маргарет, чтобы она напечатала адрес на машинке и потом отослала конверт по почте, она только сказала:
- Это не почерк вашего отца.
- Не его, - согласился я. - Он диктовал, а я записывал.
Она неопределенно кивнула, а я так и не понял, поверила она мне или нет.
Алессандро вполне уверенно скакал на Пулитцере в первой проездке и держался очень замкнуто. После завтрака он возвратился с застывшей физиономией, исключавшей какие-либо замечания, и, когда основная цепочка выехала на Пустошь, его подсадили на Трафика. У ворот я оглянулся и увидел, как норовистый жеребчик лягается, устраивая по своему обыкновению «бой с тенью», а два других наездника, которых оставили для рутинной работы, стараются держаться подальше от него.
Мы вернулись через час с четвертью. Джордж держал Трафика под уздцы, другие наездники спешились, а Алессандро без сознания лежал на земле нелепой кучей тряпья.
Глава 7
- Трафик только что сбросил его, сэр, - сказал один парнишка. - Вот прямо только что взял и сбросил, и он ударился головой об забор, сэр.
- И минуты не пришло, сэр, - добавил боязливо второй.
Им было примерно по шестнадцать лет, и оба в учениках, щуплые, не слишком смелые. Едва ли они нарочно напугали Трафика, чтобы проучить задаваку, но кто их знает. Алессандро буквально врезался головой в землю, а я твердо усвоил, что сохранение здоровья Алессандро исключительно важно для моего существования.
- Джордж, - сказал я, - уведи Трафика в денник, и вот что, Этти… - Она стояла за плечом, прищелкивая языком, как бы в досаде и сожалении, но не выглядела чрезмерно расстроенной. - Есть у нас что-нибудь подходящее, что можно приспособить под носилки?
- Есть какие-то носилки в фуражной, - ответила она, кивнув, и велела Джинджу сходить за ними.
Оказалось, что это просто кусок грязного зеленого брезента, прикрепленный к двум палкам разной длины, которые в прошлой жизни были веслами. Ко времени возвращения Джинджа с этим хламом у меня гора с плеч свалилась, что там гора - целый Эверест: мы обнаружили, что Алессандро жив и даже не в очень глубоком обмороке, так что Энсо со своей хлопушкой мог не переживать за наследника в королевстве.
Кости у Алессандро вроде были целы, но я с преувеличенной заботой уложил его на носилки. Этти чуть нос не сморщила: она позволила бы Джорджу и Джинджу поднять его за руки и за ноги и швырнуть, как мешок с зерном. Я, будучи более осмотрительным, велел им осторожно поднять его, отнести в дом и положить на диван в комнате владельцев. Идя следом, я заглянул в контору и попросил Маргарет позвонить врачу.
Алессандро зашевелился, когда я вошел в комнату владельцев. Джордж и Джиндж стояли рядом и смотрели на него, один - пожилой и привыкший ко многому, другой - молодой и драчливый, но ни тот ни другой не испытывали сочувствия к страдальцу.
- О'кей, - сказал я им. - Это пока все. Сейчас приедет врач.
Обоим явно хотелось высказаться, но они крепко сжали зубы и внешне спокойно отправились во двор - там можно дать себе волю.
Алессандро открыл глаза, я впервые увидел его беспомощным. Он не помнил, что с ним случилось, не знал, где находится и как он попал сюда. Удивленное выражение изменило черты его лица, оно стало более юным и нежным. Потом его взгляд сфокусировался на мне, и мгновенно память вернула почти все. Голубок обернулся ястребом. Это было все равно что наблюдать за выздоровлением паралитика, беспомощное тело которого вдруг вновь наполнилось упругой силой.
- Что случилось? - спросил он.
- Тебя сбросил Трафик.
- О-о, - протянул он более слабым голосом, чем ему хотелось бы. После чего закрыл глаза и сквозь стиснутые зубы процедил только одно слово, но от всей души: - Тварь!
Тут у двери возникла суматоха, и в комнату ворвался шофер, которого Маргарет тщетно пыталась удержать за руку. Он отбросил ее в сторону как пушинку и намеревался сделать то же самое со мной.
