– Взводы, подходите за палатками! Эй, вы где?
– Да буду я твоей жертвой, Ага-Мирза, – говорит Али. – Зажги-ка ты нам три или четыре фонаря.
– А г-где я их в-возьму? – удивляется Мирза. – У п-покойного п-папаши?
– Где хочешь, там и раздобудь! – резко отвечает ему Али. – Вперед, ребята!
Мы бежим туда, где свалены вещи из грузовика, – все, кроме Мирзы. И Али говорит мне мимоходом:
– Ну вот, Мирза с самого начала с работы слинял!
Мы берем нашу палатку, и я слышу, как солдат из другого взвода, которого я не знаю, спрашивает у Хейдара:
– Хейдар-ага, а вы не ставите палатку?
– Мы ее уж поставили, богатырь! – отвечает тот со смехом. – Ты ведь в ней ужинал, не так ли?
– Как всегда, хитер! – замечает Али, кряхтя от тяжести палаточного брезента.
Мы с трудом поднимаем эту кипу брезента, Абдулла подлезает снизу и подставляет под нее спину, и так мы ее несем. Потом отсчитываем секции металлического каркаса, крепежные колья, и тащим всё это на наше место, и тут из темноты появляется Мирза.
– С-спички есть у в-вас?
Абдулла достает коробок из рюкзака и отдает ему, а Мирза сует мне в руки фонари – целых три штуки.
– Ага-Мирза, фонари еще горячие, где ты их взял? – спрашиваю я.
– В-взял в-взаймы, – отвечает он, отряхивая руки. – 3-завтра не з-забудь на-напомнить, ч-чтобы я их в-вернул!
Я зажигаю фонари и вешаю их на пальмы, как вдруг из тьмы доносится крик Хейдара:
– Кто взял фонари из нашей палатки? А?!
Мирза с удивлением спрашивает:
– Р-разве это б-была п-палатка Х-Хейдара?
– Но тогда вопрос, – говорит со смехом Али. – У кого же ты взял их взаймы?
Внезапно земля содрогнулась под нашими ногами.
– Слушайте, слушайте! – говорит Абдулла. – Началось!
Мы все замолчали и слушаем то, что происходит вдали. Наши батареи начали артподготовку по противнику. Сначала огонь несильный, но постепенно он нарастает и ужесточается. Мы смотрим сквозь пальмы в сторону шоссе. Над Шаламче загорелся светящийся ореол. От орудийных залпов исказилось пространство и время. Мирза лег на землю и приник к ней ухом, и восклицает:
– Ог-го! В-вот эт-то да! Вот это вз-рыв-вы!
Среди басовитого гула орудий можно различить залпы «катюш». Их ракеты с воем уносятся в небо, как бы разрывая пространство. Постепенно начинают отвечать батареи противника. И теперь в Шаламче словно собрались тысячи тысяч барабанщиков, безумно колотящих в свои барабаны.
Мы соединяем секции палаточного каркаса. Абдулла выравнивает пол палатки. Он работает умело и практически молча. Холодный ветер леденит уши, но от работы мы все в поту. Ребята второго и третьего взвода развели у себя костры, пламя которых осветило пальмы красным. Пламя костров, разгораясь, взвивается вверх. Али залез наверх каркаса и ждет, когда мы ему подадим брезент. Кто-то из парней третьего взвода кричит:
– Первый и второй взводы, идите получать горячий чай! Ого-го! Чаек с пылу с жару – налетай!
Али хватает подаваемый нами брезент и тянет его наверх. И вот брезент покрыл каркас. Вытирая пот со лба, Али говорит:
– Мирза-джан, приготовь-ка нам чайный столик!
– А г-где я в-возьму ча-чайник? – отвечает Мирза, расправляя низ брезента.
– Там же, где ты взял фонари! – отвечает Али с подначкой.
Мирза в ярости выкатывает глаза – пламя костра пляшет в его зрачках. Ворчит что-то и уходит. Мы засыпаем землей низ палаточных стенок, когда он возвращается. В руках его кувшин-«умывальник» из желтого металла, кажущегося апельсиновым в свете костра. Из широкого носика валит пар, Абдулла, изображая крайний испуг, поднимает руки как для сдачи в плен:
– Мы капитулируем! Если с нашей стороны были ошибки – приносим тысячу извинений!
Али снимает с пальм фонари и спрашивает:
– Не наигрался с кипятком?
Мирза, удивленный их реакцией, бормочет:
– Я-я ч-чай п-принес.
– В этой посудине? – восклицаю я невольно.
– Но он-на ч-чистая, – оправдывается он. – Н-не использовалась еще. Н-нич-чего д-другого н-не б-было – а что тут т-такого?
– А где чашки? – спрашиваю я.
– А з-зачем ча-чашки? – отвечает он. – Н-немного остынет – б-будем пить из но-носика. Чай с-сладкий. Ку-кускового не было – я са-сахарного песку за-засыпал!
Не знаю, что ему ответить. А он с невинным лицом вопрошает:
– Я что-то не-неправильно с-сделал?
Мы все смеемся.
* * *
Мы сидим в палатке вокруг фонаря и говорим о том, о сем. Чтобы согреться, я обхватил колени руками. Артиллерийский огонь, вражеский и наш, ни на миг не утихает. Началось ранней ночью, и всё продолжается. И вот мы то слушаем канонаду, то говорим между собой. В основном, говорим я, Али и Мирза, Абдулла немногословен. Сначала я думал, что он молчалив по причине того, что он семейный, что у него маленькая дочь, – а мы холостяки, да и моложе его. Но постепенно я понял, что он по характеру молчалив. Он рано стал отцом и рано остепенился…
– Кстати, Ага-Абдулла, – поворачиваюсь я к нему, – как твою дочь зовут?
– А почему ты вспомнил мою дочь? – спрашивает он, улыбаясь. Потом погружается в задумчивость…
Али произносит:
– Как же холодно все-таки, не можем ли мы достать печку и одеяла?
Мирза, который теперь в хорошем настроении, с подначкой говорит:
– В-вперед?
Али подмигивает нам и одобряет:
– Вперед!
– Куда это? – спрашиваю я.
Они оба встают, и я, хотя не понимаю, куда они направляются, тоже встаю. Абдулла пошел было с нами, но Мирза его остановил:
– Т-ты ж-жди нас. Это – дд-ело ос-собенное.
Воздух очень холодный, влажный, от реки Карун тянет стужей. Мы идем следом за Али – к тому месту, где свалены вещи с грузовика. Теперь я понимаю, на что они нацелились.
– Но ведь Хейдар говорил… – начинаю я.
– Ш-ш-ш!
На земле лежит свет луны. Мы ступаем осторожно. Вон рядом с вещами кто-то спит и храпит так громко, что, кажется, земля от его храпа трясется.
– Это Хейдар! – шепчу я.
Он растянулся возле ствола пальмы. Завернулся в одеяло, так что виден лишь круг его лица. Но изображенный на одеяле леопард уставился на нас и готов, если мы приблизимся, наброситься и растерзать нас. Он охраняет Хейдара. Мирза тихонько подходит к Хейдару и наклоняется над ним, потом возвращается.
– Всё с-спокойно. С-спит.
Мы верблюжьим шагом крадемся к сваленным в кучу одеялам. Приблизившись к Мирзе, я хочу шепнуть ему, чтобы он брал только заправленные керосином печки, но он наваливает мне на руки кучу одеял:
– T-c-c! Н-неси!
Сам он хватает печку, но, когда поднимает ее, керосиновый резервуар падает с грохотом на землю. У меня будто сердце разорвалось. Мы все невольно смотрим на Хейдара. Он ворочается и как бы сильно сжимает в объятиях леопарда, не позволяя тому броситься на нас. Я приседаю в испуге. Мирза тихо ворчит:
– Ч-черт поб-бери…
А Али обеими руками бьет его по голове и негромко заявляет:
– Несчастный, ни одного дела ты…
Мирза, повернувшись к нему, вдруг говорит в полный голос:
– За-зачем бьешь? Ч-что я т-тебе с-сделал?
Хейдар вдруг садится. И мне вспоминаются сказочные джинны, мгновенно появляющиеся по приказу хозяина. Я уже не владею собой: обхватываю покрепче одеяла и бегу к нашей палатке.
– Что тут? Что происходит? Вы что здесь делаете?
– В-вот он м-меня за-заставляет во-воровать! Ага! Ты-ты куд-да?
Я слышу топот позади себя. Это Али. А за ним слышится неровный топот Мирзы. Я врываюсь в нашу палатку и бросаю одеяла. Абдулла в бушлате, сжавшийся в комок от стужи, удивленно на меня глядит. Слышится топот Мирзы, и вот они вбегают в палатку одновременно с Али. У Мирзы в каждой руке по керосиновой печке, а на лице победная улыбка.
* * *
Мы задремываем. Керосиновая копоть и резкий запах от фонарей и от печек терзают наши легкие и глаза, но мы не обращаем на это внимания. Усталый сон так навалился, что сил нет ни о чем думать.
Издалека слышно, как подъехали автобусы и как зашумели голоса – кричат словно в пустой комнате. Странным эхом эти крики отдаются в полусонном сознании, и Мирза говорит что-то, кажущееся мне очень растянутым:
– П-п-п-п-ри-и-и-е-е-е-е-хали….
Гул голосов приближается, к нему добавляются громкие команды. Ничего не соображая, я сажусь и оглядываюсь по сторонам. В палатку входит Расул, быстро осматривает ее и, завидев меня, улыбается и бежит ко мне:
– Салам! Ваш личный жетон, я его привез. Очень хорошо получилось, несколько раз я к ним ходил, спрашивал, и только вечером выдали…
Ребята окружают печку, а я пытаюсь снова заснуть. Накрываюсь с головой одеялом, чтобы никто меня не узнал. В полусне слышу, как Мехди зовет меня, но не отзываюсь, а падаю в какой-то темный тоннель.
* * *
Рядом с палаткой кто-то нараспев читает азан, и голос его сильно дрожит. Я открываю глаза. Чувствую себя усталым. Не знаю, сколько часов я спал, но из спального мешка вылезать очень не хочется. Среди ночи Расул уговорил-таки меня залезть в спальный мешок. Разбудил и втолковывал мне, что привез мой спальник, а я всё не хотел просыпаться и слушать его, но он не отстал, пока я не сдался и не залез в этот спальник. Возле печки стоит Масуд, его рукава засучены, он греется, а с подбородка его капает вода и шипит на печке.
