очень сдержанной форме обратился ко мне со следующими словами:
«Я вас побеспокоил, Владимир Николаевич, потому, что только что узнал от Александра Васильевича о том, что сильно волновавший вас одно время вопрос о судьбе Крестьянского банка получил в мое отсутствие совершенно неожиданное разрешение, которое меня очень радует, потому что оно дает вам полное удовлетворение, а с меня слагает большую тяжесть, так как перспектива возможного вашего ухода меня сильно волновала, и я сам все время искал какого-нибудь выхода.
Теперь этот выход найден именно Александром Васильевичем, который все время был того мнения, что без коренной перемены интересы его ведомства не будут ограждены, а теперь встал на вашу точку зрения и считает даже, что ему было бы не справиться с таковым делом, если бы состоялась задуманная нами обоими реформа. Ну что же, тем лучше. Я нисколько не намерен настаивать более перед государем на одобренном им моем и Александра Васильевича взгляде, но не могу не сказать вам в присутствии его, и за этим я и просил вас прийти ко мне, — что вы всегда действовали открыто и честно, возражая мне против того, что мы с ним задумали, и считая наше мнение ошибочным. Вы не постеснялись поставить на карту ваше служебное положение, находя невозможным нести ответственность за чужие ошибки.
Я вас только сердечно благодарю за то, как вы себя держали, а Александру Васильевичу не могу не сказать при вас то, что я уже сказал ему без вас, а именно, что он меня предал и не подождал даже моего возвращения. Пусть так и будет, и не станемте больше говорить об этом неприятном для нас обоих вопросе. Александр Васильевич согласился с вами, и я обещаю только помочь вам обоим довести это дело до благополучного конца, но буду еще более рад, если вы найдете время довести его до такого конца под вашим председательством в Совете министров, еще до моего окончательного возвращения в Петербург».
Судьба судила иное. Петр Аркадьевич не вернулся в Петербург, и весь вопрос был ликвидирован уже значительно позже, когда мне пришлось заменить его.
После этой тягостной для меня беседы мы больше ни разу не говорили с П. А. Столыпиным об этом несчастном деле. Вышли мы с Кривошеиным из Елагина дворца вместе.
Он проводил меня до моей дачи и сказал мне только, что когда-нибудь можно будет восстановить правду и сказать, кто был во всем виноват, а «пока пусть буду я виноват во всем».
Я ответил ему только, что нисколько не боюсь никакого восстановления истины и прошу его удостоверить, что моей вины в этом деле не было, и никто не может упрекнуть меня в том, что я когда-либо противоречил себе, а тем более производил какое-либо давление на государя в личных моих интересах.
Последними словами Кривошеина перед тем, как мы расстались, были: «Об этом не может быть и речи. Еще третьего дня государь сказал мне, что вы говорили с ним только один раз, когда объяснили ему, в самой деликатной форме, почему вы не сможете оставаться в министерстве, если от вас отойдет Крестьянский банк, и более никогда об этом и не упоминали.
Все произошло оттого, что Петр Аркадьевич решил развязать этот узел своею властью, а я соблазнился легким способом достигнуть того, что мне казалось гораздо проще, чем это есть на самом деле. Виноваты мы оба, а правы только вы, зато вы и имеете основание торжествовать».
Над чем? — спросил я. Мой вопрос остался без ответа.
Глава VII
Прибытие в Киев на открытие в высочайшем присутствии памятника императору Александру II. — Парадный спектакль в городском театре. — Покушение на Столыпина. Меры, принятые мною для предупреждения еврейского погрома. — Молебствие в Михайловском соборе. — Возвращение государя. — Посещение меня националистами. — Депутация от евреев. — Смерть Столыпина. — Назначение меня на пост председателя Совета. — Вопрос о министре внутренних дел. — Мое письмо государю о Макарове и других кандидатах. — Ответное письмо государя
27 августа в сопровождении моего секретаря Л. Ф. Дорлиака я выехал, как желал того Столыпин, в Киев и прибыл туда вечером 28-го числа. Я остановился в уступленной мне части казенного помещения управляющего конторою Государственного банка Афанасьева на Институтской улице, наискосок от дома генерал-губернатора, в нижнем этаже которого остановился Столыпин.
Наутро 29-го, получив печатные расписания различных церемоний и празднеств, я отправился к Столыпину и застал его далеко не радужно настроенным.
На мой вопрос, почему он сумрачен, он мне ответил: «Да так, у меня сложилось за вчерашний день впечатление, что мы с вами здесь совершенно лишние люди, и все обошлось бы прекрасно и без нас».
Впоследствии, из частых, хотя и отрывочных бесед за четыре роковых дня пребывания в Киеве мне стало известно, что его почти игнорировали при дворе, ему не нашлось даже места на царском пароходе в намеченной поездке в Чернигов, для него не было приготовлено и экипажа от двора. Сразу же после его приезда начались пререкания между генерал-губернатором Треповым и генералом Курловым относительно роли и пределов власти первого, и разбираться Столыпину в этом было тяжело и неприятно, тем более что он чувствовал, что решающего значения его мнению придано не будет.
Со мною он был необычайно любезен и даже, что несвойственно ему, не раз благодарил меня за приезд, за улаживание сметных разногласий по почтовой части, и, выходя в первый раз вместе со мною из поезда, сказал своему адъютанту Есаулову, чтобы мой экипаж всегда следовал за его, на стоянках становился бы рядом, а когда мы выходили в этот и на следующий день, 30 августа, откуда бы то ни было, он всегда справлялся: «Где экипаж министра финансов?» Так прошли первые два дня моего пребывания в Киеве в постоянных разъездах, молебствиях, церемониях.
На третий день, 31-го, как было условлено, я опять приехал утром в моем экипаже к Столыпину. Он тотчас же вышел на подъезд и предложил мне сесть с ним и с Есауловым в закрытый автомобиль.
На мой вопрос, почему он предпочитает закрытый экипаж открытому в такую чудную
