6. Практически неустранимые конструктивные недостатки четырех новейших броненосцев. Не зря существовало общепринятое мнение, выраженное в печальной шутке про Морское Ведомство: «Главный Морской Штаб нехотя воюет с Японией, Морской Технический Комитет держит нейтралитет, Главное Управление Кораблестроения и Снабжений прямо враждебно России»{310}.
В каждой шутке есть доля истины!
7. Следующая доля этой истины — отвратительное качество «перемоченных» снарядов — по объективным последствиям очевидная диверсия, что стало известно только после боя, а на самом деле и вовсе после войны. И известие это держалось в тайне.
8. Очередная задержка эскадры у берегов Аннама (Вьетнама) почти на месяц. Отсюда Рожественский доложил в Петербург, что тяжело болен, а младший флагман контр-адмирал Фелькерзам — умирает. По-хорошему, эскадру некому вести в бой. Командир Крейсерского отряда контр-адмирал Оскар Адольфович Энквист по волевым качествам во флагманы не годился.
Никакой реакции Петербурга.
3.5. На всякого мудреца…
Перечислим теперь некоторые меры по дезинформации противника, принятые адмиралом Рожественским во время похода эскадры.
1. Вызывающая окраска судов эскадры в чёрный цвет. Это заставляло противника думать, что самые опасные места эскадра будет проходить ночью.
2. Приказ командиру крейсера «Олег» капитану 1-го ранга Л.Ф. Добротворскому — будущему главному «манильцу» — перекрасить крейсер из серого в черный.
3. Приказ Небогатову перекрасить трубы его сплошь черных броненосцев в желтый цвет, как на всей эскадре. Чтоб не выделялись.
4. Строгое сохранение тайны всех боевых планов. Нарочитое преуменьшение в приказах по эскадре ее достижений в стрельбе и маневрировании.
5. Резкие отзывы об эскадре в частных письмах в Петербург, которые обычно становились достоянием общественности и с большой вероятностью должны были дойти до японских ушей. Форсированное проявление несдержанности на людях — вроде битья биноклей. Все это должно было питать «вполне оправдавшуюся самонадеянность» адмирала Того, о которой говорил адмирал Рожественский в своих показаниях.
6. Распускание слухов, что от Мадагаскара эскадра после пересечения Индийского океана пойдет Зондским проливом. Пошла самым опасным — Малаккским. Никто и думать не смел.
7. На последних маневрах — эволюциях 13 мая 1905 года — демонстрировалась встреча неприятеля строем фронта. На самом деле, помня артурскую склонность разбегаться куда попало, Адмирал предполагал вступить в бой кильватерной колонной, как и произошло в действительности.
8. Сведение к минимуму общения личного состава 2-й и 3-й эскадр.
4. Как сдавали эскадру
К следующей группе фактов относятся свидетельства, подтверждающие наличие изменнических действий перед боем и нелояльного поведения в бою.
4.1. «Ясно вижу»
1. Адмирал Рожественский рассчитывал быть в средней точке Корейского пролива в полдень 13 мая, чтобы до прохода этой точки и после нее иметь «в распоряжении наибольший (возможный) промежуток светлого времени для прохода мест, угрожаемых японским минным флотом»{311}.
Японские источники подтверждают, что 13 мая из-за тумана и свежей погоды, говоря попросту — шторма, все их разведчики вынуждены были укрыться по портам. И в этом случае прорыв 2-й эскадры удался бы однозначно.
Странное повреждение
Однако повреждение в машине броненосца береговой обороны «Адмирал Сенявин» 12 мая вынудило эскадру всю ночь с 12 на 13 мая идти малым ходом. «Вследствие повреждения машины “Сенявина” потеряна была надежда пройти Корейский пролив 13 мая»{312}.[362]
С повреждением этим, надо сказать, не все ясно. Сигнал о повреждении в машине был поднят по приказу командира «Сенявина».
Вместе с тем старший механик броненосца поручик Павел Казимирович Яворовский совершенно определенно говорит в своем показании Следственной Комиссии: остановок и задержек «из-за повреждений в машине» в походе и в бою «…не было ни одной, хотя во время боя ожидались каждую минуту…»{313}
Такая вот странная история, на которую Комиссия не обратила, понятно, ни малейшего внимания. Но это опять цветочки.
Таким образом, проход Корейского пролива был отложен на 14 мая, а возникшие 4 часа временного запаса Адмирал решил посвятить эволюциям. Днем 13 мая наша эскадра еще не была обнаружена, и японцы переговаривались по радио открытым текстом, не прибегая к шифру.
«На первых изданных в Японии планах боя эскадра показана идущей из-под южного берега Кореи. Значит, японцы полагали, что мы (зачем-то) направились в глубь Желтого моря и обогнули Квельпарт с севера. Ясно, что они нас совершенно потеряли из виду в этот период времени»{314}.
Несанкционированный радиообмен. Глупость или измена?
2. Вечером 13 мая командир того же броненосца береговой обороны «Адмирал Сенявин», машина которого так некстати и странно сломалась накануне, капитан 1-го ранга С.И. Григорьев 1-й, несмотря на категорический запрет Командующего эскадрой пользоваться радиотелеграфированием, решил вмешаться в радиопереговоры врага, чтобы «перебить японцев». А затем воспользовался «замеченным» японским позывным и под этим позывным послал в эфир некое сообщение.
На это сообщение был получен от японцев ответ: «Ясно вижу»{315}.[363]
В развернутом виде на «морском языке» означающий: «Ясно вижу и понял».
Через несколько часов после получения на «Сенявине» фразы «Ясно вижу!» японский разведчик «Синано-Мару» в кромешной тьме майской ночи, в еще не рассеявшемся тумане «совершенно случайно» находит окрашенную в черный цвет эскадру.
Чтобы понять цену подобной «случайности», приведем единственный, но хорошо известный нам факт. Через двое суток, вечером 15 мая, после тяжелого боя с шестью японскими крейсерами уже сильно поврежденный ветеран 2-й эскадры «Дмитрий Донской» сумел, немного оторвавшись от противника, зайти в тень острова Даже лет. После чего был немедленно потерян им из виду и оставлен в покое до утра, не считая неудачных миноносных атак вдогонку.
Это дало ему возможность спокойно свести команду на берег и, отойдя на глубокую воду, достойно завершить долгую службу Родине, затонув под Андреевским флагом.
Без огней эти суда идти не могли
А ведь известно было, где искать «Донского», да и уйти он далеко не мог. А тут, скажи на милость, — случайность. Традиционно объясняется эта случайность тем, что «Синано-Мару» обнаружить эскадру помог «ярко освещенный» госпитальный корабль — то ли «Кострома», то ли «Орел» — тезка броненосца. Из чего читатели долгие десятилетия делают вывод, что «Орел» освещен был примерно, как «Титаник» перед столкновением с айсбергом. Да еще эскадру прожектором высвечивал — чтоб не потеряться, а ведь и в самом деле — темно.
На самом деле «Орел» нес минимум огней, предусмотренных для госпитальных судов Женевской конвенцией, — без чего они считались бы военными судами со всеми вытекающими, — и терявшихся в «начавшем рассеиваться» тумане за несколько сот метров. Вообще без огней эти суда идти не могли. Адмирал Рожественский не мог полностью исключать того, что эскадра все же открыта. В этом случае госпитальные суда, идущие без огней, могли быть специально потоплены, чтобы обвинить в этом Командующего эскадрой и в его лице Российскую Империю.
И шли «Орел» с «Костромой» в значительном удалении: в 40–50 кабельтовах, то есть по-простому в 8–10 км, — от соблюдавшей строгую светомаскировку черной эскадры. Об отдаленности госпитальных судов от эскадры свидетельствует, в частности, в своем донесении о бое командир «Сисоя» каперанг Озеров Мануил Васильевич. А адмирал Энквист Оскар Адольфович уже в показании Следственной Комиссии и вовсе настаивает на том, что госпитали шли на таком удалении от эскадры, что не могли способствовать ее демаскировке{316}.
На каждом же корабле окрашенной черным эскадры до боли в глазах всматривались в ночную темь сигнальщики, знавшие, что от их внимательности зависят жизнь и судьба товарищей и их самих. «Синано-Мару», что характерно, эти десятки внимательных глаз не заметили. А «Синано» был отнюдь не черной масти и выделялся в темноте лучше черных судов нашей эскадры.
