время войны за независимость она приютила девушку, еврейку, которую хотели продать на
аукционе.
-Миссис Горовиц она теперь, - миссис Сальвадор разлила чай. «Жена заместителя министра
финансов, кто бы мог подумать. Ее муж нашей семье помог. Я ведь, когда вдовой осталась, с
двумя мальчиками на руках, у меня совсем денег не было. Теперь Моше в правительстве нашего
штата работает, тоже финансами занимается».
Марта тогда незаметно улыбнулась - ей нельзя было представляться своим настоящим именем,
для всех она была Мари-Анн Лавье, из Балтимора. «Тетя Эстер, - нежно подумала она, и вдруг
спросила: «Миссис Сальвадор, а почему...- Марта помялась, - почему вы нам помогаете?»
Карие, в тонких морщинках, глаза женщины улыбнулись. «Провозгласите свободу по всей земле, -
тихо ответила она. «Господь сам велел нам освобождать рабов, как я могу пойти против воли Бога?
Это наш долг, ибо рабами мы были в земле Египетской».
Марта обернулась на Харперс- Ферри, - городок был маленьким, сонным, они миновали его по
лесной, узкой тропе. Положив руку на пистолет, девушка бодро сказала: «Нас ждут в Мэриленде,
пойдемте».
Мост немного раскачивался под легким ветром. Марта подогнала женщин: «Ничего страшного, это
быстро». Здесь, у Харперс-Ферри, река Шенандоа впадала в Потомак, мэрилендский берег был
высоким, скалистым. Город лежал на противоположной стороне, на плоской, лесистой виргинской
равнине.
-Стойте! - раздался грубый голос сзади. «Милиция Виргинии, кто вы такие?»
-Брат Алдер ждет на мэрилендской стороне, - вспомнила Марта. «Нельзя его подводить, нельзя,
чтобы он попал в их руки. Он священник, конечно, но все равно - это опасно для него. И эти
бедные женщины, дети...»
-Идите на мэрилендский берег, - шепнула она старшей женщине. «Идите, не оглядывайтесь, я
разберусь. Там повернете направо, после моста, вас встретят. Быстро, - Марта подтолкнула ее:
«Хорошо, что темно».
-Ни с места! - крикнул кто-то из минитменов и выстрелил в воздух. Мост раскачивался, Марта
уцепилась рукой за переплетение веревок: «Надо задержать милицию. Сейчас они доберутся до
мэрилендского берега, там лес. Брат Алдер услышит выстрелы, и быстро уведет их подальше. Нож,
где мой нож...- Марта сбросила свою походную суму на доски. Она была в простом платье
служанки. Одной рукой удерживая пистолет, девушка стала перерезать веревки, что удерживали
доски на мосту.
-Сбежали, что ли? - раздался неуверенный голос с виргинского берега. «Такая темень, ничего не
видно».
-Если мост развалится, они никогда в жизни нас не догонят, - спокойно подумала Марта. «А я
добегу, успею...»
-Нет, кто-то там есть, - крикнули с виргинского берега. «Огонь!». Она подняла пистолет и стала
стрелять. Доски летели вниз, в быстрый, широкий Потомак, Марта почувствовала резкую боль в
правой руке. Бросив нож - в середине моста уже зияла дыра, он опасно раскачивался, девушка
заставила себя подняться. Она пошатнулась от боли в локте,- рука безжизненно висела.
Переложив пистолет в левую, Марта выпустила последнюю пулю.
-За ним! - крикнули сзади. Марта повернулась и побежала. Мост рухнул вниз, унося с собой тех,
кто ступил на него. Марта ощутила пропасть под ногами, пуля ударила ее в шею, и она еще успела
подумать: «Папа же говорил - не хороните меня в земле рабов. Потомак впадает в океан. Хорошо,
очень хорошо».
Так и не выпустив пистолета, Марта ощутила прикосновение холодной воды. Закрыв глаза, она
выдохнула: «Теперь их не найдут, они доберутся до Пенсильвании. Я выполнила свой долг».
Тело закружилось в темных волнах реки, кудрявые, черные волосы намокли, Потомак уносил ее на
восток - за излучину, туда, где река вырывалась из скал, туда, где над Виргинией и Мэрилендом
поднималась низкая, полная, бледная луна, освещающая равнину.
Часть десятая
Святая Земля, август 1807 года.
Ханеле вгляделась в темную полоску берега и сказала юноше, что стоял рядом с ней: «Вот,
господин Бергер, это и есть Яффо».
Он был высокий, темноволосый, с мягкими, карими глазами, в бедном, затрепанном сюртуке.
«Яффо, - зачарованно повторил юноша. «Госпожа Горовиц, а как мы до Иерусалима добираться
будем?»
-Дорога известная, - хохотнул Федор, что держал на руках хорошенькую, в простом холщовом
платьице, черноволосую девочку. Она блеснула белыми зубками. Дернув Федора за бороду,
ребенок повторил: «Яффо!»
Федор добродушно погладил ее по голове: «Сейчас бросим якорь в гавани. Нас на лодках,
перевезут к берегу, остановимся на постоялом дворе, а там уже караваном отправимся в
Иерусалим. Вы нас держитесь, господин Бергер, - он усмехнулся, - мы здесь не в первый раз.
Госпожа Горовиц на Святой Земле выросла, я - арабский язык знаю, а у вас только святой язык, да
и то неуверенный».
Юноша покраснел. Поправив кипу, он робко заметил: «Так ведь запрещено на нем говорить..., В
ешиве только книги читают и все».
Ханеле мягко сказала, забирая у дяди дочь: «Мы говорим, господин Бергер. И вы научитесь.
Ничего страшного. Насчет работы не беспокойтесь. У моего младшего брата артель, он строитель,
он вас под свое крыло возьмет. Он и встречать нас будет, в порту, - Ханеле кивнула на тонкие
линии минаретов, уходящие в жаркий, влажный летний воздух.
Юноша посмотрел на свои белые, с тонкими пальцами руки и растерянно отозвался: «Я не умею
строить...»
-Научитесь, - повторила Ханеле. Устроив дочь в шали, она стала разглядывать приближающийся
берег.
В Брацлав Ханеле приехала, когда Нахман сидел шиву по умершей жене. После исхода траура, стоя
с ним на берегу тихой, узкой реки, вдыхая запах цветущих лип, она покачала головой, услышав,
как он предлагает ей брак: «Я люблю другого человека, Нахман». Она ласково указала на
маленькую Хану, что ковыляла по лужайке, собирая одуванчики: «Это его дочка. Мы никогда не
сможем быть вместе, так уж получилось, - Ханеле пожала плечами, - но я останусь с ним до конца
жизни. Его жизни, или моей».
Рав Нахман вздохнул, взяв девочку за руку - она доверчиво протянула ему ладошку: «Так тому и
быть. Удачи тебе, - Нахман помолчал, - там, в Святой Земле».
-Если я вернусь обратно, - задумчиво проговорила Ханеле, - мы с тобой еще увидимся. А если
нет…, - она встряхнула головой: «Неважно».
Уже, когда они шли к окраине местечка, Нахман тихо сказал: «По Исааку я кадиш читаю, и буду
читать - сколь я жив. А тебя я попросить хотел - у нас есть юноша, в ешиве, Шломо Бергер. Рвется в
Святую Землю, его отец даже из дома выгнал за это. Он сам из Златополя, отец у него там
раввином. Приехал сюда, услышав, что я в Святой Земле был. Юноша хороший, хотя способностей
у него нет особых, денег он скопил немного...»
-Я его туда довезу, - отозвалась Ханеле. «Пусть не волнуется». Бергер прибежал к ней, - Ханеле с
дочкой жила на постоялом дворе, - в тот же вечер. Ему было восемнадцать. Ханеле, бросив на
него один взгляд, отчего-то улыбнулась: «Не беспокойтесь, господин Бергер. Отсюда поедем в
Одессу. Встретимся с дядей моим, по отцу, и поплывем в Святую Землю».
-Какая она красавица, - восхищенно подумал Бергер, глядя на высокую, выше его, стройную
женщину, с нежной, жемчужной кожей. Изящная голова была плотно укрыта платком - выезжая из
леса, Ханеле прятала волосы. Ее принимали за разведенную женщину и Ханеле никого не
поправляла. В свидетельстве, что ей выдали в белостокской синагоге, после того, как маленькой
Хане дали имя, было написано: «Отец неизвестен».
Бергер играл с маленькой Ханой, на постоялых дворах бегал за молоком, носил саквояжи. Затаив
дыхание, он слушал рассказы Ханеле о Святой Земле. В Одессе та послала записку дяде Теодору.
Федор предупредил ее, что остановится во «Французской» гостинице. Он явился на их постоялый
двор - высокий, широкоплечий, в отлично сшитом сюртуке, с рыжими, коротко стрижеными, уже
начинающими седеть волосами. Федор сразу же велел: «Незачем тесниться, переезжаем все ко
мне. Корабль только через неделю, мы с маленькой, - он присел, и Хана прижалась головой к его
плечу, - мы с маленькой будем гулять по берегу».
Бергер, было, открыл рот, но Федор усмехнулся: «Ты думаешь, у этого клоповника, - он повел
рукой в сторону низких потолков, - и у «Французской» гостиницы разные хозяева? Один и тот же.
За еду свою не волнуйтесь, попросим новую посуду, обеды вам отсюда носить будут».
Так они и оказались в устланных коврами комнатах, с мраморным, выходящим на море балконом.
Ханеле увидела саблю. Погладив острые грани сапфиров, она подняла на дядю глаза. «На всякий
