— Чувствуешь вину, не так ли?
— Нет. — ощетинился Тирион, — у меня достаточно грехов, за которые придётся отвечать, но это не один из них. Я мог бы питать некоторую злость к ней и её брату за роль, которую они сыграли в ночь свадьбы Джоффри, но я никогда не желал им зла.
— Ты безобидное существо, уверен. Невинен, как ягненок, — сир Джорах поднялся на ноги. — Карлица — твоя забота. Целуй ее, убей ее или избегай ее, как тебе больше нравится. Мне все равно. — Он прошел мимо Тириона, задев его плечом, и вышел из каюты.
Дважды изгнанник, и неудивительно, подумал Тирион. Я бы тоже его изгнал, если бы мог. Он холоден, погружен в раздумья, угрюм и глух к юмору. И это его хорошие качества. Сир Джорах проводил большую часть бодрствования, вышагивая по полубаку или облокотившись на бортик и пристально вглядываясь в море. В ожидании своей серебряной королевы. В ожидании Дейенерис, желая, чтобы корабль плыл быстрее. Что ж, наверное, я бы делал то же самое, если бы Тиша ждала в Миэрине.
Может ли Залив Работорговцев быть тем самым местом, куда отправляются шлюхи? Это казалось маловероятным. Судя по тому, что он читал, города работорговцев были местом, порождающим шлюх. Мормонту надо бы приобрести одну себе. Милую рабыню, могущую изменить его нрав в лучшую сторону… она должна быть с серебристыми волосами, как у шлюхи, сидевшей на его члене в Селхорисе.
На реке Тириону приходилось терпеть Гриффа, но там, по крайней мере, была загадка насчет настоящей личности капитана, которая занимала Триона, и более приятное общение с остальными членами команды. На этой лодке, увы, каждый был тем кем являлся на самом деле, никто не был достаточно приятным и только красный жрец был интересен. Он и, возможно, Пенни. Однако девушка ненавидит меня, и будет ненавидеть.
Тирион обнаружил, что жизнь на "Селаэсори Кхоран" текла размеренно, если не утомительно. Самой увлекательной частью его дня было прокалывание ножом своих пальцев на ногах и руках. На реке было чему удивляться: гигантские черепахи, разрушенные города, каменные люди, обнаженные септы. Никогда не знаешь, что скрыто за следующим поворотом. Дни и ночи в море все были одинаковыми. Покинув Волантис, судно сначала шло вдоль побережья, поэтому Тирион мог рассматривать проплывающие мысы, наблюдать за тучами морских птиц, взлетающих с каменных скал, и за разрушенными сторожевыми башнями или пересчитывать голые коричневые островки, которые они проходили. Он видел множество других кораблей: рыболовные суда, громоздкие торговые корабли, величавые галеры, которые вздымали пену своими веслами. Но когда они углубились в открытое море, вокруг была только вода и небо, воздух и вода. Вода выглядела как вода. Небо выглядело как небо. Иногда попадалось облако. Слишком много синевы.
А ночи были еще хуже. Тирион плохо спал даже в лучшие свои времена, а сейчас были явно не они. Сон мог не принести сновидения, но мог и принести — а в сновидениях его дожидались Печали и каменный король с лицом его отца. У него оставался небогатый выбор — залезть в гамак и слушать раздающийся снизу храп Джораха Мормонта или оставаться на верхних палубах и созерцать море. В безлунные ночи вода от горизонта до горизонта была темной, как чернила. Темной, глубокой и неприступной, но прохладно прекрасной… Если Тирион слишком долго глядел в воду, он невольно начинал задумываться, как легко было бы перебраться через фальшборт и оказаться в этой темноте. Всего-то один маленький всплеск, и жалкая короткая история его жизни могла бы завершиться. Но что, если ад все-таки существует, и там меня ждет отец?
Лучшей частью вечера был ужин. Кормили не особенно хорошо, но обильно, так что карлик проводил на камбузе немало времени. Камбуз был тесным и неудобным, потолок был настолько низок, что люди повыше постоянно рисковали расшибить себе голову, особенно подвержены этой угрозе были рослые рабы-солдаты из Огненной Руки. Хотя Тириону и нравилось хихикать над происходящим, со временем он стал предпочитать есть в одиночестве. Сидеть за переполненным столом с людьми, не говорящими на одном с тобой языке, слушать разговоры и шутки, не понимая их, было довольно утомительно. Особенно, если задумываться, не к тебе ли относятся эти шутки и смех.
На камбузе также хранились корабельные книги. У капитана были своеобразные литературные пристрастия, и книг здесь было три: собрание морской поэзии, от плохой до ужасной, замусоленный томик об эротических приключениях юной рабыни в Лиссенийском перинном доме, а также четвёртый, он же последний, том "Жизни триарха Беликхо", знаменитого патриота из Волантена, непрерывная череда завоеваний и триумфов которого оборвалась довольно неожиданно, когда гиганты его съели.
На третий день плавания Тирион прикончил их всё, и, за неимением других книг, начал перечитывать с начала. История рабыни была написана хуже всех, но захватывала, и её-то он и взял с собой этим вечером вниз на камбуз, дабы скрасить ужин из свёклы в масле, холодного рыбного рагу и бисквитов, вполне пригодных для забивания гвоздей.
Он читал рассказ девушки о том дне, когда их с сестрой схватили работорговцы, когда Пенни вошла в камбуз.
— Ой, — сказала она, я думала… я не хотела тревожить м'лорда, я…
Ты меня не беспокоишь. Не попытаешься же ты снова убить меня, я надеюсь.
— Нет. — Она посмотрела в сторону, краснея.
— В таком случае, я буду рад, если ты составишь мне компанию. На этом корабле почти не с кем пообщаться, — Тирион закрыл книгу. — Иди сюда. Садись. Поешь.
Обычно девушка почти не притрагивалась к еде и оставляла ее за дверью своей каюты. Сейчас она должно быть умирала от голода.
— Рагу почти съедобно. А рыба, по крайней мере, свежая.
"Нет, я… я подавилась рыбьей костью однажды, я не могу есть рыбу"
— Тогда выпей вина. — Он наполнил чашу и протянул ей.
— Подарок нашего капитана. Ближе к моче, чем к золотому борскому, если честно, но даже моча лучше, чем черный смоляной ром, который пьют моряки. Это поможет тебе уснуть.
Девушка не прикоснулась к чаше. — Нет, спасибо, милорд. — Она попятилась к выходу. — Мне не надо было вас беспокоить.
— Ты всю свою жизнь собираешься провести, убегая? — Спросил ее Тирион, прежде чем она успела выскользнуть в дверь.
Вопрос остановил ее. Ее щеки покраснели и он решил, что она сейчас снова заплачет. Но она решительно поджала губы и сказала — Ты ведь сам бежишь.
— Бегу, — сознался он, — но я бегу к чему-то, а ты от чего-то. Это совсем разные вещи.
— Нам бы вообще не пришлось убегать, если бы не ты.
"Чтобы сказать такое мне в лицо, нужно мужество." — Ты о том, что произошло в Королевской Гавани или в Волантисе?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
