Старший Минне. Когда я смотрю на твои розовые губки, на твои темные локоны, твои тонкие пальчики и ушки, похожие на раковинки, я не могу от тебя оторваться. Я хочу всегда быть с тобой.
Младший Минне. Ты что? Ты это серьезно?
Старший Минне. Я тебя никогда-никогда не покину.
Младший Минне (принимает все всерьез). Не покидай меня.
Старший Минне. Завтра мы уедем с тобой в Эвергем и будем сидеть в поезде, держась за руки, а по радио будут передавать тихую музыку. Ну скажи, Минне, ты любишь меня? Ну скажи! Открой свой прелестный ротик, я хочу увидеть твои жемчужные зубки!
Младший Минне. Почему ты все время называешь меня Минне? Меня зовут Альберт. Раньше ты обращался ко мне по имени, звал меня Бером. Пожалуйста, назови меня так. Ну хоть разок скажи мне: «Бер».
Старший Минне. Бер, ты любишь меня?
Младший Минне (с жаром). Да, Михель.
Старший Минне. И никогда не бросишь меня? Я ведь тебя никогда не оставлю, мы будем вместе всегда, до гробовой доски…
Младший Минне (заливается слезами). Не уходи, Михель. Не оставляй меня одного.
Старший Минне. Мы никогда не расстанемся, Бер. Никто не может нас разлучить.
Кило, подбежав к нему, пинает его так, что он падает на брата; тот валится с кровати на пол и лежит, тихо охая.
Кило. Прекрати! Хватит смеяться. Пусть никто не смеется! Первого, кто засмеется, я размажу по стене. Значит, ты подслушивал, стоя под конденсаторной, когда Малу была у меня. Ты шпионил за нами.
Старший Минне. Нет.
Кило. Ты подслушивал, ты насмехался надо мной, когда я рассказывал ей о себе и говорил всякие глупости.
Старший Минне. Нет, я не подслушивал, Кило, честное слово. В этом не было нужды. Все говорят одни и те же слова, одни и те же глупости, все и всюду — и в Бельгии, и здесь.
Младший Минне. Мой зуб. (Ищет что-то на полу.) У меня выпал зуб.
Старший Минне. Где же он? (Становится на колени и помогает искать.) Нашел!
Ягер (рассматривает). Похож на лошадиный.
Макс. Прополощи рот, Минне.
Младший Минне. А мне не больно.
Макс. На, выпей. И прежде чем проглотить, хорошенько прополощи рот.
Младший Минне полощет рот и пьет. Пауза.
Кило. Я уже начал забывать ее. Еще не совсем забыл, но дело шло к этому. Серая вата уже заполнила мою голову, и Малу утонула в ней. Она уже почти погрузилась на дно, а если и всплывала, то я снова заталкивал ее поглубже. А теперь вы снова вытащили ее на поверхность, разбудили ее.
Старший Минне. Да уж, сна у нее ни в одном глазу. Она даже отплясывает.
Кило. Что, что?
Макс. Потерпи немного, подожди, Минне. Терпение — главное оружие солдата.
Старший Минне. Он дал мне пинка!
Кило. А чего ему ждать?
Макс. Он ждет, когда гнойный нарыв назреет, станет синим, потом желтым, а потом прорвется. Эта гадость накапливается, накапливается, пока кожа не лопнет и вся грязь, вся эта дрянь не брызнет тебе в лицо, Кило, и тогда, только тогда ты наконец поймешь, что вляпался в грязь.
Кило. Ты проповедуешь, словно пастор.
Ягер. Он надрался. Ребята, какой сегодня изумительный праздник! Все вокруг тихо покачивается. Мы точно плывем в лодке по Уазе, как будто мы на рыбалке.
Раздается заводской гудок.
(Кричит.) Ту-у! Ту-у! Прощай, «ту-ту». (Пауза.) Я сюда больше не приеду.
Макс. Я тоже.
Кило. И я, никогда в жизни.
Младший Минне. А я приеду.
Старший Минне. Когда ты пьян, ты всегда перечишь.
Младший Минне. Я не хочу возвращаться домой и жить там с тобой вдвоем. Ты меня не любишь, говоришь, что я для тебя обуза. Дома никогда даже словечком со мной не перемолвишься.
Пауза.
Ягер. Ты так красиво рассуждал про нарыв, Макс. Наверняка имел в виду самого себя. Ну когда же ты лопнешь?
Макс. А ты бы хотел, чтобы я поскорее лопнул, Ягер? Ты даже не прочь приложить к этому руку, не так ли, велогонщик? Подкрасться ночью и — р-раз! — садануть меня по затылку. Но на такое у тебя не хватает пороху. Ни у тебя, ни у кого другого. Вот почему я здесь главный. Кто-то же должен быть смелым, не можем же мы все сидеть по уши в дерьме и терпеливо сносить это свинство! Я принял правила игры, я взял жизнь в свои руки, раз уж никто из вас на это не осмеливается. Должен же кто-то на это решиться, а вы, хорошие, вы, правильные, смотрите на меня со стороны и думайте что хотите.
Из барака поляков доносятся крики: «Браво! Браво!» Макс загадочно улыбается.
Послушайте, как они орут! Что там случилось? Чему они так радуются? Гнойный нарыв прорвался, говорю я вам. Кило, слушай! Замолчите все.
В польском бараке к мужским голосам примешивается женское воркованье.
Орут и визжат, словно в луна-парке в Дэйнзе, знаете, все эти аттракционы: и американские горы, и гигантские шаги, на которых можно взлетать до самых небес. Ветер задирает женщинам юбки. Ох, как они визжат! Вот и сейчас — тоже. Слышишь, Кило? Обрати внимание на один голосок; он тебе хорошо знаком, во хмелю он бывает хриплым, а когда лепечет тебе на ухо милые глупости — нежным. Вот, слушай, она засмеялась! А вот завизжала!
Кило (встает, подходит к Максу). Ничего не слышу.
Старший Минне. Я узнал этот голос, тут ошибки быть не может.
Кило. Она? В бараке у пьяных поляков?
Старший Минне. С нею ее сестрица Лили. И еще две бабы из деревни. Все пьяные.
Кило. Не может быть.
Макс. Почему?
Кило (открыв дверь, напряженно прислушивается). Молчи!
Младший Минне. Закрой дверь.
Кило. Я слышу женские голоса, но ее голоса не различаю.
Старший Минне. Я видел ее. Поскольку я вижу только одним глазом, мне приходится вертеть головой больше, чем вам. И одна половина мира для меня всегда черная. Но в светлой половине я видел ее. Она танцевала.
Кило. Нет! (Возвращается в комнату.) Она ни за что не пойдет к ним в барак. Она отлично знает, какие это животные, какие распутники. Бабы из деревни наверняка рассказывали ей. Не могла она пойти туда. (Максу.) А может, это ты все подстроил? Может, ты сам заманил ее сюда?
Старший Минне. Да нет же. Он об этом и понятия не имел. Просто поляки заплатили ей, заплатили вперед. Всучили ей деньги в собственные ручки.
Макс. Я ничего об этом не знал, Кило.
Кило. Не может быть. Она же не такая, как эти деревенские бабы. Как же так? Неужели она настолько не уважает себя?
Макс (в ярости). Ты слышишь, как она визжит от удовольствия, она там вертится среди восьми поляков, эта пьяная шлюха, эта похотливая свинья. Слышишь, как она орет, а ты все не веришь своим ушам! Чего ты хочешь? Увидеть собственными глазами? (Выходит.)
Кило. Ничего я не хочу. Она для меня больше не существует. Хватит с меня.
Старший Минне. Когда я увидел ее у них в бараке, я перепугался до смерти. Она же говорила, что грязнее этих поляков никого нет на заводе. Ах, Кило, Кило, какого дурака ты свалял!
Кило (кивает с отсутствующим видом, потом подходит к Ягеру). Проснись, Ягер. Ты все знаешь, скажи, неужели она меня ненавидит? Зачем она это делает? И совсем рядом с нашим бараком. Ничего не понимаю. Ох, до чего я надрался…
Ягер. Не хочу совать свой нос в эти дела. Считай, что меня здесь нет. (Пьет.) Я ухожу к себе на болото. Оставьте меня в покое.
Пение поляков обрывается. Раздается какой-то грохот, затем выкрики. Несколько голосов спорят о чем-то.
Старший Минне (у двери). Черт побери, они идут сюда!
Появляется пьяная Малу, она в одной сорочке, Макс крепко держит ее за руку. Бобек и другой поляк, Маля, пытаются вырвать у него Малу. Макс силой вталкивает ее в комнату.
Макс, Ну, теперь ты видишь? Ты видишь, кто это? Вот она, твой ангел, твоя распутная мадонна!
Малу (останавливается в растерянности, потом бормочет по-польски: «Идите все ко мне, миленькие»). Иди ко мне, миленький, иди, мой толстячок. Ты тоже можешь поласкать Малу. (Показывает сначала на Бобека, потом на Малю.) Бобек (по-польски) мой самый любимый. (Целует его в щеку.) Потом Маля. А потом… ты, мой толстячок. И не говори ни слова, ведь у тебя что ни слово, то вранье. Ты врешь, я вру, все мы врем. А мне наплевать на все, лишь бы денежки платили. (Кричит.) Пла-ти-те!
Макс. Я плачу за него. Вот тебе четыреста франков. Цены нынче упали.
Кило. Да.
Поляки спорят между собой, потом говорят Максу: «Elle doit venir. On a paye»[252].
Кило (подходит к Малу, берет ее за плечи). Зачем? Зачем?
Малу. Больно. Отпусти. Я забыла тебя. Ты сам мне велел. Забудь, сказал ты. Ну что ж, раз — и готово. Тебя больше нет. Чтоб ты подохла, сказал ты. Вот это я и пытаюсь сделать. Этим только и занимаюсь. Лежа и не торопясь, так-то, мой милый. (Вырывает у Ягера из рук бутылку, жадно пьет, сплевывает, громко смеется и вдруг падает.) И ты тоже должен заплатить.
