Кило. Это ты надрался.
Макс. Я вижу тебя не очень отчетливо, что верно, то верно. Ты смотришь на меня сердито. Ты злишься на меня, я знаю. Но это пройдет. Поверь, через день-два в Эвергеме ты увидишь все совсем другими глазами и в ином свете. Воспоминания очень быстро теряют свою остроту. (По нему, как, впрочем, и по двоим другим, видно, что они все больше пьянеют; у Макса заплетается язык. Он встает, подходит к кровати Кило.) Я сделал это ради тебя, Кило. Когда я остался с ней в гостинице в Компьене и она начала прыгать, словно карп на сковородке, я все время повторял про себя: я делаю это ради него. Я должен преподать ему урок, должен доказать ему, что он ошибается, что он попусту растрачивает себя. Я должен причинить ему боль ради его же блага. Ты слишком хорош, Кило, для того чтобы тебя использовали женщины такого сорта. Есть один-единственный человек, который никогда — слышишь, никогда! — не будет использовать тебя, который испытывает к тебе искренние добрые чувства. И этот человек — я. Моя мать и ты — вот все, что мне дорого на этом свете. А теперь отвечай.
Кило. Что мне отвечать?
Макс. Ну скажи что-нибудь. Не заставляй меня вот так стоять перед тобой.
Младший Минне. Молчит.
Кило оборачивается, появляется Ягер, он сильно пьян.
Ягер. Посмотрели бы вы на немцев! Ах, ребята, видели бы вы, на что похож сейчас их аккуратный, прибранный немецкий барак! Они там передрались и перебили все стекла. А потом стали кидаться друг в друга осколками! (Со смехом плюхается на кровать Младшего Минне.)
Младший Минне (встает, слегка похлопав его по плечу). А, наш велогонщик! У меня есть для тебя кое-что! В награду за быструю езду! (С теми же ужимками, что и прежде, достает бутылку своего брата и подает ее Ягеру.)
Ягер (делает глоток и тут же выплевывает напиток в лицо Младшего Минне). Что случилось с этой водкой?
Все смеются, Ягер яростно швыряет бутылку в угол, она разбивается.
Младший Минне (кричит). Наш велогонщик пьян в стельку!
Ягер. Я не велогонщик.
Макс. Правильно, он не велогонщик, он смотритель грязной лужи.
Ягер. Да.
Пауза.
Всего-навсего. Но когда-то я был велогонщиком, и не было мне равных. Ван Стеенберген[250] и на двадцати метрах не мог выдержать мой темп. Сколько нас поднялось на перевал Решан в тридцать втором? Ну-ка, ну-ка! Сколько? Двое. Коллони и я, черт подери! (Встает и подходит к Максу.) Да будет тебе известно, чтобы участвовать в соревнованиях, надо быть мужчиной!
Макс. Потому-то ты и бросил это дело.
Ягер. Нет, не потому.
Макс. А почему же?
Ягер. Не скажу. (Садится на свою кровать.) Рассказать об этом невозможно.
Младший Минне тоже садится на кровать Ягера, смотрит на него. Ягер продолжает, как бы обращаясь только к нему, говорит с ним таким тоном, будто рассказывает сказку ребенку.
В тридцать четвертом, перед витком вокруг Валлонии, все фламандские гонщики собрались и ждали меня. Они все дрожали, зная, что ни у кого нет и сотой доли шанса выиграть велогонку, ведь в то лето я был, как никогда, в форме. Так писали в газетах. Ноги у меня тогда были прямо как железные. Но меня так и не дождались на старте.
Младший Минне. Не дождались?..
Ягер. Сел я в то утро на велосипед, погода стояла великолепная. Всё вокруг — и пшеничные поля, и луга, и сам воздух, — все было такое чистое, промытое и блестело от росы, и я поехал в Шарлеруа — оттуда мы должны были стартовать, и руки у меня были точно из железа, и ноги тоже, а легкие — прямо кузнечные мехи. (Пьет, глядя перед собой.)
Младший Минне. Ну и что же было потом?
Ягер. Доехал я до Бренду, слез с велосипеда у дорожного указателя, посидел немного на обочине и покатил обратно домой. И в тот же вечер забросил в канал свой велосипед, что подарил мне Ван Хауверт, а где, в каком месте — никто никогда не узнает.
Младший Минне. Теперь он, наверно, уже весь проржавел.
Ягер. Да, и железо у меня в ногах — тоже.
Пауза.
Кило. Но почему ты вернулся домой, Ягер?
Ягер. Об этом невозможно рассказать. Вот почему ты работаешь здесь? Ответь мне. То-то же. Почему ты сейчас сидишь здесь и хлебаешь спирт с сахаром? Вот то-то.
Из польского барака доносится невообразимый шум.
Сначала ты ходишь в начинающих и должен показать, на что способен. Потом, когда ты уже завоевал себе имя, ты непременно должен выиграть какое-то количество гонок. Если тебе удается, через несколько лет ты становишься профессионалом и начинаешь участвовать в самых почетных соревнованиях, но ни разу тебе не удается прийти первым, хотя ты тренируешься и участвуешь в гонках каждое лето, не пропуская ни одного состязания. Правда, почти всегда ты входишь в лидирующую группу. Мало тебе этого — бросай. Я же всегда хотел быть первым. (Пьет.) Вот потому я и бросил это дело.
Кило. Этой зимой я открою свое кафе. И навсегда забуду Верьер.
Младший Минне. Я тоже.
Ягер. Слышишь, что там делается у поляков? Вот это настоящие мужчины. Им море по колено. Вокруг горы консервных банок, сырных корок, картофельной шелухи — словом, жуткий кавардак, а им до лампочки. Ходят небритые и поют песни. А мы умываемся, скребем свою хибару, суетимся. Точно все время на оселке проверяем друг друга.
Макс (раздраженно). Ну и ходи тоже небритым. И смотри лучше на стенку, если на нас смотреть противно. А то переходи жить к полякам!
Ягер (отворачивается к стене). Да уж, на стенку смотреть и то приятнее.
Младший Минне (умоляюще). Обернись, Ягер. Посмотри на нас.
Ягер оборачивается.
Старший Минне (входит смеясь, размахивая двумя бутылками). Вот, спер у поляков. Боже, до чего мрачный у вас у всех вид. Эй, встряхнитесь, ребята, ведь сегодня праздник, последний день сезона.
Младший Минне. Я единственный здесь веселюсь. (Издает ликующий визг.) Слушайте, слушайте все: я все-таки подожгу наш дом. (Брату.) И не скажу тебе когда.
Старший Минне подходит к Максу, шепчет что-то ему на ухо. Тот улыбается.
Старший Минне. Да, ребята, я старик, но ушки у меня всегда на макушке, и правый глазок востер, хоть и набрался я до чертиков. (Хлопает Кило по плечу.) Ну а как твоя любовь?
Кило. Тебя это не касается.
Старший Минне. Лучше синица в руках, чем журавль в небе, верно?
Из барака поляков доносится дружное «ура».
Ягер. Что там у них стряслось? Никогда они еще так не орали.
Старший Минне. Вот оно, великое таинство жизни. Люди кричат и ликуют, пьют и снова ликуют. И так без конца. И больше всего они ликуют, когда их зажигает любовь, верно, Кило? Ох, как же они тогда веселятся, верно, Кило?
Кило. Прекрати свою дурацкую болтовню.
Старший Минне (забирается в свою постель). Работяга вроде тебя, Кило, обычно рассуждает так: вот я умру, peu prfes[251] лет через двадцать, и буду мертв, как деревяшка, и что же, за всю жизнь никакой радости и нет даже намека на любовь? Но этого не может быть! Этого не должно быть! Надо торопиться жить, думает он. Ведь так ты думал, Кило? Вчера ты играл на лужайке, а завтра сыграешь в ящик, и между тем и этим (поет) «на два франка любви».
Младший Минне (весело подхватывает). «На два франка счастья».
Старший Минне. Но даже за свои два франка, Кило, — а что такое два франка в наши дни? — что ты получил? Так, дуновение ветерка. Вот ты ткнул пальцем: это мое, и начались охи да вздохи, мол, это мой кусочек сахара за два франка, это моя сладенькая женушка за два франка, но увы, Кило, твой кусочек сахара растаял у тебя на глазах. Ничего не осталось. Так, пустота, дуновение ветерка.
Кило (вне себя). Да заткнешься ты, наконец!
Ягер. Как же, заткнется он. Одноглазая желтая репа!
Старший Минне (ухмыляется). Меня вы обзываете репой, моего брата — свеклой… Да, оба мы никчемные старики, нет у нас ни жен, ни детей, ни дома, ни земли, даже одного мешка с сахаром на продажу и то нет. Но «любовь за два франка» — только она у нас и есть. Верно, Минне? (Трясет брата за плечо, потом опускается перед ним на колени, делает забавную гримасу и декламирует, изображая нежную любовь.) О, Минне, я тебя люблю. Ты жизнь моя. Я жить не могу без тебя.
Младший Минне. А я без тебя могу.
Старший Минне. А я нет. Когда я вижу тебя, кровь моя быстрее бежит по жилам и переполняет мое сердце. Оно колотится от страсти к тебе. Бум-бум-бум. Слышишь? (Прикладывает руку брата к своей груди.)
Младший Минне (недоверчиво). Черт возьми, а ведь и правда колотится.
Старший Минне. Когда я смотрю на твои розовые губки, на твои темные локоны, твои тонкие пальчики и ушки, похожие на раковинки, я не могу от тебя оторваться. Я хочу всегда быть с тобой.
