Кило (тихо). Я так и думал.
Малу. Да, да, это правда! Макс, прекрати!
Макс. Но я был у нее не единственный. В прошлом году, в то же самое время, у нее были и другие.
Кило. Как же это?
Макс. Каким образом я зарабатываю деньги, Кило? Ведь не тем, что вкалываю на заводе и по мелочи ворую сахар, как вы все?
Кило (произносит тихо, как затверженный урок). Так, значит, она работала на тебя, как и те женщины из деревни.
Малу. Но мне нужны были деньги!
Макс. Ты продавалась за шестьсот франков, за пятьсот франков, за шаль!
Малу (с истерическим упрямством). Но мне нужна была эта шаль!
Макс. Ты слышишь?
Кило. Я знал это. Когда она мне шептала: «Никто, никто, кроме тебя, Кило», я все знал, но не хотел прислушиваться к тому тайному голосу, который подсказывал мне: «Тут что-то не так. Она слишком молода, слишком красива для этой деревенской глуши, для этого сахарного завода. Красивые женщины живут в городах, в меблированных комнатах, или у них богатые мужья. Не может такая вот Малу быть бродяжкой и достаться мне. Разве такая может кинуться ко мне в лапы, точно дешевая проститутка?» А оказывается, она и есть самая настоящая дешевая проститутка!
Макс. Не такая уж дешевая. Обычная цена, Кило, от пятисот до двух тысяч франков.
Кило. Кочегар зарабатывает столько за два дня.
Макс. Случалось, кочегары отдавали ей и недельный заработок. Ее знают во всей округе. Спроси у Флорана, у Тощего Мореля, у Корнеела, у Петра, возчика на воловьей упряжке.
Малу (кричит). А еще спроси обо мне у него, у Макса! Постоянно, беспрерывно, неделю за неделей, весь сезон был еще Макс, он не оставлял меня ни на день и получал с меня деньги весь год, а потом сбежал с ними. (Плачет.) Я не смела, я не могла рассказать тебе об этом, Кило. Да, у меня просто не поворачивался язык. Вот я и плела тебе небылицы о каком-то Жане-Мари, мне пришлось всех этих парней соединить в одно целое, в мальчика Жана-Мари по прозвищу Слюнявый, и взвалить на него вину за все. Понимаешь?
Кило. Но ты же знала, что это рано или поздно выйдет наружу, дуреха!
Малу. Макс обещал молчать.
Кило. Но если бы ты поехала со мной в Эвергем, мне обо всем рассказали бы другие фламандцы, они ведь тоже все знали — и братья Минне, и Ягер, и остальные, они ведь все платили тебе.
Макс. Так, значит, она собиралась с тобой в Эвергем!
Малу. Да.
Макс смеется.
Ну, теперь ты знаешь все, Кило. Я стою перед тобой словно нагая, и как ты скажешь, так и будет.
Макс. Возвращайся как можно скорее к Ламберу, Малу. А ты, Кило, не хлопай глазами, словно жеребец-рекордист, которому сначала дали приз на выставке, а потом вдруг отрубили хвост. Скажи ей, пусть оставит тебя в покое раз и навсегда.
Кило. Малу, скажи, что все это только бредни. Ну пожалуйста.
Малу. Я была глупая тогда.
Кило. Я понимаю, у тебя не было денег, тебе нечего было есть. Мужчины приходили к тебе, а этот мерзавец, он…
Макс. Разве у Фламина нет денег? Он ведь все время скупает дома в деревне. И перепродает в городе сотни килограммов ворованного сахара.
Малу. Но у меня не было своих денег, он ничего мне не давал, я ходила в отрепьях. А девушке так хочется хорошо одеться.
Макс. А еще получать конфетки и духи из Компьеня?
Малу. Да, да, и духов хочется, если ты молода и красива и к тому же такая глупая курица, какой я была тогда.
Макс (тихо). Да, молодая и глупая, такой ты была и вчера вечером.
Малу. Нет, Макс. Прошу тебя! Ты меня раздавил, растоптал, ты вытер об меня ноги, Макс, но теперь оставь меня в покое. И не смейся надо мной, милый…
Макс. Слышишь, что она говорит?
Кило. Хватит, наслушался. (.Затыкает уши.)
Малу. Уйди. Дай мне объяснить ему все самой, я скажу ему, все ведь было по-другому…
Макс. Я же ничего не говорю.
Малу. Уходи.
Макс (подходит к Кило и отрывает его руки от ушей). Кило, вчера в Компьене…
Малу (кричит). Не смей! Заткни свою грязную пасть!
Малу бросается на Макса, тот дает ей такую оплеуху, что сбивает ее с ног. Кило, схватив Макса за горло, крепко держит его.
Кило. Вчера? Что было у вас вчера?
Макс (высвобождается, тяжело дышит). Вчера было то же, что и в прошлом году. Она вопила всю ночь. Перебудила всю гостиницу в Компьене.
Малу. Неправда!
Кило. Ты же была в городе со своей сестрой Лили. Вы ходили в кино, потом ели пирожные.
Малу (вне себя). Да, это правда, правда, правда! Все правда! Нет такой мерзости, которой бы я не сделала! Вся грязь прилипает ко мне. Я готова на все ради тысячи франков. Или шали.
Кило. А мне ты вот только что не давала дотронуться до тебя.
Малу. Он обещал держать язык за зубами насчет того, что было между нами раньше. Ни слова, ни намека. Клялся жизнью своей матери.
Макс. Своими воплями она перебудила всю гостиницу.
Малу. Да, я шлюха, причем такая, которая не зазря берет деньги. Я хорошо делаю свое дело и при этом забываю все, забываю весь мир, забываю и Кило с его лепетом о том, что он хочет заболеть, как и я, что он будет обо мне заботиться и…
Кило начинает смеяться.
Перестань, Кило, хватит.
Кило. Я — жеребец, получивший приз на выставке, Макс, ты прав, как всегда. Всю жизнь, что бы я ни делал, я остаюсь жеребцом-рекордистом. Надо же дать кому-нибудь приз. Выбрали меня. Смотрите, вот он я. Ура!
Малу. Мне осталось добавить лишь одно. Да, сделанного не воротишь. Вчера я доказала, что осталась какой была — дешевой проституткой. Но ты, Кило, ты был единственным мужчиной, которого я…
Кило. Ура!
Пауза.
Малу (подавленно). Все твои поступки, все слова накапливаются изо дня в день, они никуда не исчезают, и вдруг ты оказываешься перед горой слов, мыслей и поступков, это и есть ты сама, ты — именно это, и ничто другое. Но ведь это неправда, Кило, я совсем другая! (Плачет, кашляет.) Ты оказался сильнее, Макс. Сегодня ты победил, но это в последний раз. А теперь я расскажу еще одну смешную историю.
Кило дает ей пощечину.
Малу. Бей, бей еще. Что ж ты остановился?
Кило крепко обхватывает балку, прижимается к ней и слизывает языком меловые черточки.
Макс. Не поможет, мой мальчик.
Малу. Послушай еще одну смешную историю, Макс. Ты думаешь, я была больна? Это неправда. Это тоже вранье, и мне иногда самой становилось смешно — я так запуталась, что уже не помнила, что у меня болит: легкие, почки, живот или что-нибудь еще. Я так переполнена ложью, что вот-вот лопну, и все время я придумываю новые и новые истории, я живу в них. И вот сейчас я тресну в очередной раз, и вырвется еще одна история, которая будет тоже звучать фальшиво, и ты мне, конечно, не поверишь. Но хочешь верь, хочешь нет, а на этот раз я скажу правду. Фламин может это подтвердить. Я не была больна, это совсем не болезнь. И была я вовсе не в больнице, а у мадам Армандины. Ты такую не знаешь? Нет? Мадам Армандина помогает девушкам, попавшим в беду. Я пролежала у нее один день, но потом… потом что-то оказалось не в порядке, мадам Армандина действовала на этот раз неудачно; пришлось позвать врача, Фламин заплатил ему, чтобы он держал язык за зубами, и я пролежала там два месяца. А ты, Макс, уехал, хотя я так звала тебя! А ребеночек, этот комочек, — твой, твой ребенок, тут не могло быть ошибки, — его уже нет, он даже и не жил на свете, ведь я была только на пятом месяце. Ребенка больше нет.
Макс. Это был не мой ребенок.
Малу. Значит, и не мой тоже. То и другое одинаково верно.
Кило (громко хохоча). Он был мой, ха-ха-ха!
Малу. Вот видишь, он смеется… В самом деле смешная история.
Макс. Ты все это сочинила.
Малу (спокойно). Хорошо, пускай я все сочинила. Теперь ты успокоился? И все же он был здесь. (Прижимает руку к животу.) Четыре с половиной месяца! У него были спинка и глазки, грудная клетка и пальчики, я сама видела. Это был мальчик. Никогда в жизни я больше не захочу ребенка! А потом на моем пути попался этот толстяк и стал ходить кругами вокруг моего выпотрошенного тела, но я подумала — я ведь всегда так думала после Арраса, — никогда больше, никогда никого не подпущу к себе, никого не подпущу близко. Ламбер — другое дело, он собирался на мне жениться, но у нас ведь был бы не совсем обычный брак, он слишком стар для таких дел, просто я напоминаю ему его дочь, которая живет в Канаде. Но ты настаивал, Кило. И мне вдруг показалось, что ты видишь меня такой, какая я есть на самом деле, — одинокой, неприкаянной девчонкой, которую закружило, как и тебя, такого же одинокого, закружило на этой голой земле, мне показалось, что ты хочешь защитить меня, навсегда остаться со мной. Показалось, будто ты что-то распознал во мне… я уже не помню, что именно. Оставь меня в покое.
