Глебов не разглядывал старые фотоснимки, да и вообще был равнодушен к фотографии. Все фотоальбомное богатство хранилось в старом школьном ранце под кроватью. Ни он, ни жена туда не заглядывали. А бывшие одноклассники не изумляли Глебова своими внешними переменами, так как большинство из них он видел каждый день на заводе и, стало быть, не мог зафиксировать мало-мальски серьезное изменение.
И так уж вышло, что смерть отца стала тем самым событием, которое разбудило в нем какую-то доселе дремавшую область души. Ни дедушек, ни бабушек он в живых не застал, а стало быть, отец был единственной или, точнее сказать, последней преградой между ним и вечностью. Теперь эта преграда исчезла, и вечность, хищно облизнувшись, посмотрела ему в глаза. Это не значит, что мосле похорон Глебов-младший вдруг взял и как-то задумался о прожитых годах или каком-то там смысле бытия. Он по-прежнему вставал в семь утра и шел на завод. Вечером смотрел телевизор. Иногда играл во дворе в шахматы с приятелями. Планировал отпуск (правда, теперь уже без Анюты, которая выросла настолько, что предпочитала проводить лето в компании подруг и друзей). Но все же какой-то сдвиг внутри него произошел. Иначе как объяснить ту странную череду событий, приключившихся с ним после смерти отца и послуживших причиной для нашего рассказа?
Спустя пару недель после похорон отца Глебов-младший, как обычно после трудового дня, сидел и смотрел телевизор. Спать не хотелось, хотя в доме уже все давно улеглись, включая непоседливого Ваньку. По телевизору шел какой-то голливудский приключенческий фильм, где герои искали то ли древние сокровища, то ли книгу мудрости, в общем, что-то крайне важное, ради чего можно было не задумываясь рисковать жизнью. Глебов отчаянно пытался уследить за сюжетной логикой, но давалось ему это не без труда, так как в подобных детективно-просветительских фильмах логика героев кажется безупречной только на первый взгляд, а на самом деле совершенно непонятно, по каким законам она развивается. То есть зритель не в состоянии не то что восхититься умственными способностями героев, но и просто понять, на чем основан дедуктивный метод ученых — историков с горящими глазами. При этом каждый из героев фильма сыпал научными фактами, историческими датами и громкими именами, как будто только и делал всю жизнь, что читал словари и исторические справочники. Неудивительно, что как Глебов ни старался, а постичь волюнтаристскую логику героев не мог. Во время рекламы он вставал и начинал ходить по комнате в глубоком душевном волнении. Потом снова садился и прилипал к экрану, страстно желая принять участие в разгадывании исторических ребусов. Один раз в комнату зашла жена. Она как-то нарочито широко зевнула и спросила, долго ли Глебов собирается смотреть эту чушь и не хочет ли он пойти спать, тем более что ему завтра рано вставать.
Глебов, и без того раздраженный логической вакханалией, творящейся в телевизоре, нервно отреагировал на зевок жены, сказав, что он уже не маленький и в состоянии самостоятельно распоряжаться своим досугом. Жена пожала плечами и, зевнув еще раз напоследок, ушла. А Глебов остался сидеть, как приклеенный. Свое бессилие он осознал только тогда, когда с экрана зазвучал финальный диалог героев, пытавшихся в оставшуюся до взрыва минуту найти шифр для открытия секретной двери.
— Что мы имеем, Сюзан?
— Кроме указания на древнее племя инков, ничего.
— Инки… инки… Какое число у инков было самым любимым?
— Пять. Я часто встречала именно эту цифру в их древних письменах.
— Правильно. Цифра пять в римском написании — это что? Это V. То есть…
— То есть… виктори? Победа?
— Верно. Что может означать «победа»?
— Победа в войне. Например, Второй мировой.
— Тогда сорок пятый год!
— Хорошо. А началась она в тридцать девятом.
— А что если взять не год начала, а год прихода к власти Гитлера, развязавшего войну?
— Тогда тридцать третий год.
— Попробуем сложить тридцать три и сорок пять. Получается семьдесят восемь. Что это нам дает?
— Ничего… но старое пророчество на входе в лабиринт гласит, что вычитание бывает эффективнее сложения, ибо «вычитая, вы исходите из малого и добиваетесь большего».
— Сорок пять минус тридцать три будет двенадцать!
— Двенадцать — это число апостолов. Из них вычитаем тех, кто написал Евангелия.
— Остается восемь. То есть…
— То есть… Eight. А на других языках?
— Otto, хати, восемь, acht..
— Стоп! Acht! Но все священные обряды племен инков проводились ночью.
— Неужели имеется в виду Nacht?
— Да, если прибавить к «ахт» священный для инков знак N, получится именно Nacht…
— То есть… ночь. А ночь — это…
— Это имя одного из вождей племени времен завоевания конкистадоров.
— Это его второе имя, а первое — Дезума.
— Значит, Дезума!
Стоит ли говорить, что, набрав имя вождя, герои получили доступ к тому, что искали, и обрели вечное счастье. Или спасли мир. Или еще что-то в этом роде.
На экране с утроенной скоростью побежали финальные титры, а Глебов все сидел, пялясь в пространство перед собой. Затем как будто очнулся и выключил ящик. Выключил с досадой, ибо чувствовал себя обманутым. Казалось, что четкая логика героев способна вскрыть любой ключ к любой загадке, но только один Глебов не понимал этой логики. «Наверное, образования не хватает, — с досадой подумал он. — Надо было высшее получать».
Лежа в постели и прислушиваясь к равномерному посапыванию жены под боком, Глебов впервые с раздражением подумал о ее непрошибаемом спокойствии. Нет чтобы тоже увлечься фильмом — в конце концов, жена она или кто? Но это раздражение быстро прошло, уступив место какому-то возбуждению. Он почему-то вспомнил отца, вспомнил автобазу, вспомнил армию. И если перед литературными героями в минуту смертельной опасности часто проносится их жизнь, то перед Глебовым пронеслось что-то вроде избранного. Но пронеслось не хаотично, а как-то упорядоченно, словно имело некую скрытую систему. После этого заснуть Глебов уже не смог — просто лежал и думал.
В шесть утра он неожиданно растолкал жену.
— Чё?! — дернулась она всем телом и испуганно заморгала сонными глазами.
— Слушай, Наташка, — прошептал Глебов. — Когда я родился?
— Ты что, Егор, спятил? — едва не поперхнулась от удивления жена.
— Нет, не спятил. Это я так спросил, чтобы тебя навести на мысль.
— Какую еще мысль?! — всполошилась жена. — С Ванькой что-то случилось?!
— Да нет, — отмахнулся, поморщившись, Глебов. — Ты послушай! Я родился 10 января. А мой отец?
— А то ты сам не знаешь.
— Нет, ты мне скажи.
Жена, наконец, поняла, что с детьми все в порядке, откинула голову на подушку и зевнула.
— Это обязательно в шесть утра обсуждать?
— Обязательно, — отрезал Глебов. — А мой отец 15 марта. Понимаешь? Тридцать пять дней разница.
— Невероятно, — вяло отозвалась жена. — И чё мне теперь, пойти повеситься?
— Да при чем тут «повеситься»?! — едва не закричал от возмущения Глебов.
— Не ори. Ваньку разбудишь.
Глебов чертыхнулся и зашипел.
— Мой дед родился двадцатого мая, понимаешь? Разница с отцом сколько? Правильно! Тридцать пять дней. Но и между мной и Ванькой разница в тридцать пять дней, врубаешься? Везде тридцать пять дней!
— И чё?
— Хватит «чёкать». Ты лучше отсчитай тридцать пять дней с начала года.
— Не буду, — буркнула жена.
— Выходит 4 февраля! — торжествующе закончил Глебов. — День рождения Анюты.
— Бред какой-то, — хмыкнула жена.
— Нет, не бред.
— Хорошо. Не бред. Мне можно дальше спать?
— Нет, — сурово отрезал Глебов. — Слушай дальше. Фамилия наша пошла от Глеба-кузнеца, предка нашего. Если буквы имени Глеб по порядковым номерам разложить, выходит 4, 23, 6, 2. Сложи вместе.
— Миллион, — ответила Наталья, которой все это начало порядком надоедать.
— Сама ты миллион, дура. Снова тридцать пять выходит. Чуешь?
— А окончание куда дел? — неожиданно съехидничала жена.
— Ага! — торжествующе выкрикнул Глебов, радуясь, что наконец уест жену. — Тут-то самое интересное и начинается. «Ов» — это 26 и 3. Прибавь к тридцати пяти — выйдет 64. А мой дед в шестьдесят четыре года умер. А моего батю он родил в двадцать. Ну-ка, прибавь к шестидесяти четырем двадцать.
— Восемьдесят четыре, — быстро решила задачу жена.
— А во сколько лет отец умер?
— В восемьдесят четыре, — устало ответила та.
Глебов победоносно посмотрел на жену, но та только приподнялась на локте.
— Слушай, ты мне сейчас это все серьезно рассказываешь или правда спятил?
— Тьфу ты, — сплюнул Глебов и шлепнулся головой в подушку, откуда прошипел с досадой: — Ничего ты не поняла.
— Нет, — честно сказала жена и, зевнув, повернулась на бок.
