— Восемьдесят четыре, — быстро решила задачу жена.
— А во сколько лет отец умер?
— В восемьдесят четыре, — устало ответила та.
Глебов победоносно посмотрел на жену, но та только приподнялась на локте.
— Слушай, ты мне сейчас это все серьезно рассказываешь или правда спятил?
— Тьфу ты, — сплюнул Глебов и шлепнулся головой в подушку, откуда прошипел с досадой: — Ничего ты не поняла.
— Нет, — честно сказала жена и, зевнув, повернулась на бок.
Утром Глебов, как обычно, ушел на работу, и Наталья полностью забыла о ночном происшествии, как о временном помрачении ума. Но вечером, незадолго до возвращения мужа, ей позвонил Олег Ушаков, коллега-механик, который частенько заходил в гости к Глебовым.
— Что-то случилось? — мгновенно встревожилась Наталья, поскольку Олег никогда не звонил по телефону, да и зачем? Он и так каждый день видел Глебова на работе.
— Боюсь, что да, — мрачно ответил тот.
— Егор?! Он живой?!
— Да живее всех живых, не переживай. Только странный. Я это к чему… Пришел он сегодня и весь день нам и мастерской мозги какими-то цифрами, выкладками компостировал.
— А что говорил-то?
— Да хрен поймешь. То там что-то совпало, то тут. Имена наши стал задом наперед произносить, подсчитывать количество букв. А про себя столько рассказал, что мама не горюй. И тут все неслучайно, и там как будто нарочно, и вот здесь еще все заранее известно. Я это к чему… Мы, конечно, раз его послушали, два, потом пора и честь знать — работу надо делать. А он карбюратор собирает, а сам все время бормочет что-то и то и дело по лбу себя шлепает! Я это к чему… Он у тебя не пил вчера?
— Да нет, — смутилась жена. — Телевизор посмотрел и все.
— Может, после смерти отца крыша поехала?
— Не знаю, — растерялась Наталья.
— Я это к чему… Может, к врачу его сводить. А то, не ровен час, порубает вас топором, потом обидно будет.
— Обидно — не то слово, — мрачно хмыкнула Наталья.
— Я это к чему… Если что, ты мне звони, не стесняйся.
— Ладно, — сказала Наталья и повесила трубку.
Вечером вернулся Глебов. В руках он держал две увесистые сумки.
— Это что? — испуганно спросила жена, вспомнив слова Олега про топор.
— Книги, книги, — отмахнулся Егор.
— Откуда?
— Да вот, записался в библиотеку. Набрал всяких книг по истории и математике.
— Зачем столько-то? — удивилась Наталья. — В институт, что ли, поступать надумал?
— Сама ты «в институт», — огрызнулся Глебов. — Тут, видишь, как все завернулось…
— Как?
— А вот так! Неспроста. Вот как. Я-то думал, что я тебя сам в жены взял, а на самом-то деле и выбора у меня другого не было.
— Здрасте, посрамши! — возмутилась Наталья. — Во-первых, это я тебя выбрала.
— Да это неважно. У тебя тоже выбора не было.
— Чего это? — хмыкнула жена. — А то ты прямо первый парень на деревне был.
— Да не о том ты все, — разозлился Глебов. — Вот мы дочку Анюткой назвали. Имя долго выбирали. Думали, сами выбрали.
— А то нет, — удивилась Наталья.
— А вот и нет. Я все подсчитал. Выходит, что имя ей такое на роду было написано, а мы только чью-то волю и исполнили.
— Так мы и исполнили. Мою бабку Анютой звали, а отец хотел внучку Анюту. В честь своей мамы.
— Не понимаешь ты меня, — вздохнул Глебов обреченно. — Я как раньше думал? Вот я родился. Это от меня зависит? Нет. А помру? Тоже нет. Ну если, конечно, руки на себя не наложу.
— Типун тебе на язык!
— А внутри, ну между рождением и смертью, я сам себе хозяин. Плюс-минус, конечно. А оказывается, что и тут я не хозяин!
— А кто?
— А вот не знаю. Работа предстоит большая.
Егор скосил глазами на сумки с книгами и добавил:
— Я потому и взял отгул на работе. Пары дней должно хватить. А там видно будет.
Наташа хотела спросить, будет ли он ужинать, но Глебов только подхватил сумки и ушел в свою маленькую комнатку, затворив за собой дверь.
Боясь разозлить мужа, она не стала лезть с вопросом об ужине, но тем не менее приникла ухом к двери и прислушалась. Из комнаты послышалось удивленное цоканье языком, шелест бумажных страниц и скрежетание шариковой ручки.
«Не, — подумала Наталья, — ужинать, похоже, не будет».
С тех пор жизнь в семье Глебовых изменилась. Глава семьи заперся в своей комнатке и что-то лихорадочно писал. Спал там же. Иногда выходил поесть. Сонный и возбужденный одновременно. Глаза его горели, и на похудевшем лице это было особенно видно. Наталья с растущей тревогой наблюдала за этой метаморфозой, но что-либо говорить боялась. Иногда из комнаты раздавались вопли то ли изумления, то ли ужаса. Тогда Ванька испуганно прижимался к маме. А та уже начала подумывать, не последовать ли совету Олега, то есть осмотреть Егора на предмет психического расстройства. Но все оттягивала, надеясь, что муж образумится. К тому же в душе боялась подтверждения худших опасений — ей было спокойнее верить, что все само собой рассосется. В конце концов, два года назад муж увлекся йогой. Даже курить бросил. Делал какую-то утреннюю гимнастику под названием «Приветствие солнца», сидел в позе лотоса и просветлялся. А через неделю проспал на работу, гимнастику сделать не успел, и все сошло на нет. Видать, надоело. Или недостаточно проникся просветлением.
Однако шли дни, а Глебов по-прежнему сидел, уткнувшись в книжки и собственные выкладки. Пару раз выходил сдать библиотечные книги и взять новые. Вот и весь отдых. На работе ввиду его стажа и ценности как работника чертыхнулись, но согласились две недели переждать. Так и сказали Наталье: пусть, мол, болеет или что там у него, но когда две недели истекут, будем думать об увольнении. Наталья поняла, что дело пахнет керосином. В конце концов, она-то денег не зарабатывала, а без мужниной зарплаты на что семью кормить? Она несколько раз пыталась достучаться (в прямом и переносном смысле) до Глебова, но тот только отмахивался — мол, погоди, дай разобраться.
Так прошла неделя. Несколько раз звонили с автобазы. Наташа врала, что муж по-прежнему болеет (хотя врала ли?), но скоро пойдет на поправку.
Звонила с юга дочь Анюта, но Глебов сухо, хотя и вежливо, сказал, что занят и не может говорить.
Подошла к концу вторая неделя. Деньги стремительно таяли. Наталья потихоньку стала влезать в долги. С автобазы уже не звонили, но было ясно — увольнение не за горами.
К психиатру Глебов идти отказался, а на угрозу, что тогда его заберут санитары, сказал, что пусть только сунутся, он им ноги поотрывает, а потом и себе горло перережет. Егор был человеком тихим, однако слово свое держал. Раз сказал, значит, так и сделает, то есть поотрывает и перережет. Наталья отступила.
Пару раз бухалась на колени перед дверью Глебова, рыдая и требуя не мучить ее и Ваньку, а убить их, если уж на то пошло. Глебов тяжело вздыхал и через дверь успокаивал жену, говоря, что он не сошел с ума, просто у каждого человека в жизни должен быть момент, когда он задумывается о чем-то более важном, чем севший аккумулятор или сломанная выхлопная труба.
Так закончилась вторая неделя и пошла третья. Тут-то и случилась беда.
Глубоко ночью Наталья проснулась от какого-то то ли мяуканья, то ли всхлипывания. Это был не Ванька, так как Ванька давно ночевал вместе с ней (на всякий пожарный). Она спустила на пол ноги, накинула халат и прошлепала в коридор. Прислушалась. Мяуканье доносилось из комнаты Егора, и, судя по полоске света, пробивавшейся из-под двери, Глебов не спал. Наталья стукнула несколько раз в дверь и громким шепотом произнесла:
— Егор, открывай!
Но всхлипывания по ту сторону не только не прекратились, а и усилились. Наталья хотела подергать дверную ручку для большего эффекта, но дверь неожиданно поддалась.
Егор лежал на раскладушке. Тело его содрогалось от рыданий. Рыдал он в подушку, поэтому на выходе получалось что-то вроде жалобного мяуканья.
— Ты что, Егорушка? — присела рядом Наталья.
Он поднял мокрое от слез лицо.
— Всё, — всхлипнул он. — Всё…
— Что всё?!
Глебов, как ужаленный, вскочил на ноги и бросился к столу. Схватил свои листки и принялся совать их в лицо жене.
— Всё, понимаешь?! Всё было заранее расписано! А я просто жил по указке. Да не только я! Все мы!
Наталья, усиленно моргая глазами то ли от недосыпа, то ли от ужаса, принялась рассматривать листки, испещренные именами, стрелками, цифрами, какими-то диаграммами и графиками. Проценты, дроби, даты… Наталья ничего не могла разобрать, тем более понять..
— Вот здесь, — тыкал Егор в одну из диаграмм, — видно, что я должен был родиться тогда, когда родился. А вот здесь, — тыкал он в другую, — видно, что я должен был провалиться в институт и пойти служить в армию. А потом на тебе жениться. Тут даже твое имя есть. Видишь? На-та-ли-я.
