и следа. “Ненавистная светская жизнь в Шанхае осталась где-то позади, вместе с постоянной необходимостью соблюдать этикет, ответственностью подпольной работы и чрезмерным беспокойством о сыне… Я перестала бояться”. Много лет спустя она размышляла: “Быть может, он задумал эту поездку лишь для того, чтобы испытать мою силу и мужество. Если же он все-таки искал способ наладить со мной более тесный контакт, то избрал для этого верный путь. Эта поездка меня раскрепостила”.
Зорге понимал соблазнительную силу мощного мотоцикла. Урсула разделила его тягу к риску. Поездка, несомненно, была испытанием, но скорее эмоциональным, нежели физическим. Когда именно Урсула Гамбургер и Рихард Зорге стали любовниками, до сих пор остается предметом споров. Годы спустя на вопрос о своих отношениях с Зорге Урсула ответила уклончиво: “Монашкой я не была”. Как следует из большинства источников, их отношения перестали быть платоническими вскоре после этой головокружительной гонки, а возможно, и в тот же день где-то на китайских просторах недалеко от Шанхая.
До этого Урсула, шпионка-домохозяйка, существовала на периферии агентуры Зорге, ей отводилась роль хранительницы конспиративной квартиры, деликатной помощницы, не задающей лишних вопросов. “Я едва догадывалась, что происходит в моем собственном доме”. Когда между ними установилась близость, она оказалась в ближайшем окружении Зорге и стала его верным единомышленником, партнером и доверенным лицом. “Наши разговоры стали более содержательными”, – писала она. Зорге описывал свое детство в Баку, рассказывал об ужасах, пережитых на войне, о своем убеждении, что лишь коммунизм способен одержать верх над бичом фашизма, о дочери в России, которой ни разу не видел, и о жене, о которой никогда ранее не упоминал. Никакого “сенсационного признания” Зорге, на кого он работает, не случилось, но в дальнейшем Урсуле стало очевидно, что ее любовник руководит масштабной разведоперацией, организованной и финансируемой советской Красной армией, и сама она была теперь ее неотъемлемой частью. Теперь после конспиративных встреч на авеню Жоффра Урсула уже не прогоняла Зорге.
Зорге познакомил Урсулу с другими членами своей агентуры. Его главный радист Макс Клаузен служил раньше матросом в германском флоте; он соорудил крошечный 7,5-ваттовый передатчик, габариты которого позволяли спрятать его в буфете, но при этом мощности хватало на связь с принимающей советской станцией во Владивостоке. Заместителем Клаузена был Йозеф “Зепп” Вейнгартен, которого за постоянное пьянство прозвали Трезвенником. “Белобрысый, розовощекий, доброжелательный” и на редкость некомпетентный Вейнгартен, женатый на белоэмигрантке, не решался признаться ей, что работает на коммунистическую разведку, и жил в постоянном ужасе, что однажды она обо всем узнает. Фотографом группы, отвечавшим за копирование документов на микропленку, был двадцатипятилетний поляк из Лодзи по имени Гирш Герцберг, известный под именем Григор Стронский, или Гриша. Его незаурядная внешность и степенные манеры произвели на Урсулу большое впечатление: “У него были темные вьющиеся волосы на косой пробор, лоб, блестевший так, словно его отполировали, темные глаза и выдающиеся скулы”. В качестве прикрытия он держал фотомагазин, который оформил Руди, даже не догадываясь о его конечном предназначении. Гриша Герцберг стал частым гостем на авеню Жоффра – светская и тайная жизнь Урсулы все теснее переплетались. Урсула окунулась в новую главу истории, потихоньку изучая новых персонажей. Той весной Герцберг ее сфотографировал: Урсула лукаво выглядывает из-за пиалы с кофе. Отдавая ей проявленный снимок, польский фотограф отметил: “Очень здорово схвачено – типичная ты. Фотографию можно назвать «Портрет пиратки»”. Озорной и жизнерадостный вид и правда делал ее вылитым корсаром-коммунистом.
Еще была Иза. Ирен Видемайер (или Вайтемайер), немецкая еврейка из Берлина с “веснушками на белой коже, светло-голубыми глазами и непослушными рыжими волосами”, управлявшая книжной лавкой “Цайтгайст” у бухты Сучжоу, понравилась Урсуле с первого взгляда. “Есть одна подруга, о которой я должна вам рассказать, – писала Урсула домой. – Однажды сюда приехала юная девушка, одна как перст, зато с ящиками книг… Ей 23 года. Отважно, правда?”
“Цайтгайст” был не просто книжным магазином, а “Иза” Видемайер – не просто решительной его владелицей. Вступив в КПГ еще в подростковом возрасте, Видемайер вышла замуж за китайского коммуниста, училась в Москве в Университете имени Сунь Ятсена в 1926 году, ушла от мужа, когда тот примкнул к троцкистам, похоронила маленькую дочку, заболевшую менингитом, и оказалась в Шанхае. Ее книжный магазин был филиалом берлинской группы Zeitgeist Buchhandlung, сети магазинов, существовавшей за счет Коминтерна. Магазин Видемайер использовался как тайник и место встречи Коминтерном, 4-м управлением (агентурой Зорге), НКВД и другими отделениями действовавшей в Шанхае советской разведки. “Указания и информацию агенты получали в записках, вложенных между страницами определенных книг”. Глава американской военной разведки генерал Чарльз Уиллоуби в дальнейшем называл книжный магазин “Цайтгайст” “вербовочным пунктом 4-го управления РККА”. Советские и другие иностранные коммунисты буквально сбивали друг друга с ног в магазине фрау Видемайер, занимавшем небольшое пространство 5,5 на 3,5 метра.
Урсула и Ирен тут же сблизились и стали единомышленницами. “Она была мне как сестра”, – писала Урсула.
Урсула нашла новую, тайную семью. “Товарищи стали моими ближайшими друзьями, – писала она в дальнейшем. – Мне хотелось оберегать их, как моего маленького сына… подобно тому как среди ночи я просыпалась при малейших звуках моего ребенка, так и тут я была настороже, стараясь не упустить даже самых незначительных происшествий и вообще всего, что могло нарушить привычный ход жизни моих товарищей”. По указанию Зорге Урсула теперь передавала послания членам агентуры, зачастую в книжном магазине, став – на шпионском жаргоне – “связником”. Она получала от него рукописные записки с нелегально полученной военной и экономической информацией и перепечатывала их. Слишком длинные, чтобы отправлять их по рации, эти документы, насчитывавшие порой по несколько сотен страниц, отправлялись в Москву на советских кораблях.
Как привратница на встречах Зорге, Урсула водила шапочное знакомство с некоторыми из его агентов, в том числе с “хрупкой юной китаянкой с короткой стрижкой, бледным лицом и слегка выдающимися вперед зубами”, дочерью генерала Гоминьдана, имевшей доступ к полезной военной информации. Двумя завсегдатаями дома на авеню Жоффра были чиновники правительства, учтивые молодые люди, работавшие в Институте общественных наук. Ей они были знакомы только как Чэнь и Ван. Они предложили преподавать ей китайский. Зорге согласился, что уроки китайского были бы хорошим прикрытием для частых визитов Чэня и Вана. Обладая природной склонностью к языкам, Урсула получала удовольствие, разбираясь в головоломках трудного предмета. Даже фамилию “Гамбургер”, писала она матери, можно было разложить на составляющие: “«Хан-бу-га», где Хан = известная китайская фамилия, Бу = живописец, а Га = добрый нрав. В итоге: «высококлассный художник с добрым нравом из семьи Хан». Разве это не вылитый
