А я свое увлечение подхватила от нее.
Что же мне остается сказать?
Не только из-за Мачу-Пикчу я мечтала поехать в Южную Америку на выпускной.
– Я с вами, – говорю я, расплываясь в улыбке. – Как у меня вид, подходящий? – Я поднимаю руку к голове и провожу ею вдоль тела до самых пят, как завзятая королева красоты.
– Чего? – Дастин смотрит на меня с абсолютно непонимающим видом.
– Да ладно, чего там! – Я показываю на медную бороду Блейка. – Если он может идти в таком виде, то меня уж точно пустят.
Блейк широко улыбается:
– И правда дерзкая. Неплохо, неплохо.
Дастин молчит, но по дружелюбному выражению на его лице я понимаю: он тоже рад, что я пойду.
Жаль, что он тогда отвернулся. Не люблю неженок.
Следующие полчаса мы ждем, пока все соберутся в общей комнате. Я решила не пробовать сангрию-фееубийцу и не пренебрегать законом, запрещающим пить до восемнадцати лет, и вместо этого взяла банку неопознанной газировки. Да, так безопаснее. Вдруг я натолкнусь на разгневанных фей, мечтающих отомстить за смерть сородичей?
Вскоре под шипящей вывеской с черной кошкой собралась разношерстная компания из восьми туристов. Вечер еще совсем теплый, прохлада не успела опуститься на Буэнос-Айрес, хотя чувствуется, что скоро похолодает. Последнее дуновение ветерка несет с собой кратковременный холод. Аргентина находится под экватором, и сезоны здесь идут в обратном порядке: мы только собираемся прыгнуть в лето, а тут уже все готовится к зиме.
Мы окликаем несколько такси, и я с радостью замечаю, что от меня не ждут идеального испанского. Мои жалкие попытки в этой компании совсем не нужны: половина присутствующих говорят на испанском, будто это их родной язык.
– Спасибо тебе, Господи, за европейцев, а то нам с Дастином пришлось бы охренеть как нелегко.
Наш такси-караван сворачивает в очередной переулок. Я выглядываю из окна, вбирая в себя окружающий мир. На этой улице по крайней мере есть фонари. Кованые стальные завитки бросают на асфальт зловещие тени. Лужицы тепло-бурого цвета заливают тротуары, словно на дагерротипе. Каждую лампу вуалью окружает белая дымка. Все здесь напоминает о днях старины.
Мне это очень нравится. Есть в окружающей обстановке нечто мрачно-притягательное, эротическое.
Такси с визгом останавливаются на улице, что кишит улыбающимися пешеходами. Заполненной несмолкающими взрывами смеха. Сквозь этот шум я слышу музыку: она пульсирующими волнами доносится из ближайшего клуба.
Эдди Сантьяго. Мой любимчик.
Как знать, может, мне еще понравится в Аргентине.
Какое-то время мы стоим в очереди, потом показываем паспорта до комичного серьезным амбалам на фейс-контроле и оказываемся внутри. Тут все грохочет.
Куда бы я ни приехала, я неизменно замечаю с интересом, что есть какая-то универсальная формула ночных клубов. Будто владельцам заведений рассылают списки на всех существующих языках.
Один Зеркальный шар, чтобы всех ослепить.
Один Грохочущий бит, чтобы всех оглушить.
И во тьме заключить.
Знаю, знаю. Пора прекращать перевирать Толкина… И вообще цитировать книги. Мне часто об этом говорят.
Когда мы выходим на танцпол, песня Эдди Сантьяго уже заканчивается. Эстафету подбирает Марк Энтони. Aguanile.
Я хмурюсь. Верните Эдди! Медленные песни для сальсы – это лучшее, что есть в мире.
Когда я совсем того не ожидаю, ко мне подгребает Блейк, сложив на груди длинные руки. С огромным неудовольствием я должна заметить, что его присутствие меня успокаивает. От его льняной рубашки исходит запах кондиционера для белья и ношеной кожанки.
– Ты выглядишь так, будто тебя все тут бесит. Самое то для ночного клуба.
Он смотрит прямо перед собой.
– Нормально я выгляжу. – Я пожимаю плечами и, переняв его позу, смотрю вперед. – Мне просто предыдущая песня нравилась больше. Эдди Сантьяго – это же классика!
Он поворачивает ко мне голову:
– Ты слушаешь сальсу?
– И что?
– А, ладно. Прости за любопытство.
Я шумно выдыхаю:
– Это ты прости.
Я смотрю на него, и раскаяние смягчает мои черты.
– Вот и правильно. – Его глаза ехидно поблескивают. – Просите у меня прощения. Ты и твой бог.
Я не успеваю себя остановить и поджимаю губы. Я изо всех сил стараюсь не расхохотаться.
– Ты откуда?
– Англия. – Он снова улыбается, как Чеширский кот. Так высокомерно, что я не нахожу слов.
– Да ладно, Шерлок. – Я тоже обнажаю зубы в улыбке. – И откуда именно?
– Оксфорд.
Его ответ заставляет меня помедлить:
– Оксфорд… в смысле город? Или универ?
Он тихо смеется:
– Я полагаю, что это одно и то же, дорогуша.
От моего вздоха темная челка у меня на лбу приподнимается.
Второй раз в яблочко, Майя.
Я резко разворачиваюсь к нему:
– Ах, простите меня, досточтимый сэр. И что же вы изучаете?
– Английскую литературу. А ты? – Он поворачивается, чтобы тоже смотреть мне в лицо. Он на добрых тридцать сантиметров меня выше. Щеки у него разрумянились – может, от пульсирующего жара в клубе или… или от чего-то другого. – Ты уже решила, что будешь изучать?
Я пронзаю его взглядом. Честно, я изо всех сил стараюсь воспринимать всерьез и его безумную бороду, и сумасшедший огонек в зеленых глазах.
– Английскую литературу.
Блейк широко улыбается.
Тем временем люди на танцполе расходятся в стороны, и из массивных динамиков в углах на потолке начинают доноситься незнакомые аккорды. Разговоры смолкают…
Белое пятно разрезает тьму, освещая центр истоптанной деревянной сцены.
Девушка примерно моего возраста вышагивает – я не могу подобрать другого слова – в серебристый луч света. На ней черное шелковое платье с вырезом на спине и разрезом до стройного правого бедра. Поводя плечами, она встает в позу: носок правой туфли смотрит вперед, подбородок задран вверх. Копна длинных черных кудрей спадает ей на плечи, и намазанные алым губы призывно надуты.
В свет софита входит мужчина, и вид у него тоже абсолютно роскошный. Тело у него уже миновало юношеский возраст – мускулы бугрятся, натягивая ткань рубашки, – но лицо кажется совсем молодым. Улыбка его слишком прекрасна, чтобы можно было назвать ее усмешкой. Его гладко зачесанная прическа сама по себе выглядела бы глупо, но в сочетании со смуглой кожей, точеными чертами и широкими плечами она создает неуловимый отблеск Старого Света, в котором он так отчаянно нуждается. Тот самый отблеск, который делает его чем-то большим, чем зазнавшийся мальчишка. Ох, как же невероятно красива его улыбка. Воротник кристально-белой рубашки расстегнут, черные брюки сидят идеально.
Бог танго из моих невинных подростковых мечтаний.
Челюсть у меня падает все ниже, и ниже, и ниже.
Блейк начинает смеяться.
Но тут вступает музыка. Бандонеоны отсчитывают ритм. Мягко стучат барабаны.
Девушка припадает к земле, описывая левой ногой медленный полукруг. Юноша лениво обводит ее вокруг себя, а потом, подняв, прижимает к груди.
Она скользит…
…вниз вдоль его тела.
Они отражают движения друг друга в какой-то идеальной гармонии. Звучит неспешный ритм. Пара испанских гитар и вальяжное фортепьяно. Они вращаются, кружатся, припадают к земле… скользят.
Какая красота. Какое изящество.
И как, черт возьми, сексуально.
Юноша вращает ее на месте одним лаконичным движением кисти. Она поворачивается к нему лицом. Он ловит девушку под правое колено и нагибает почти к самому полу; ее кудри касаются обшарпанной древесины.
Потом он тянет ее вверх по исцарапанному полу, и она встает, прижимая руку к его щеке. Он делает шаг навстречу, и они завершают танго аккуратным движением сомкнутых рук. Музыка затихает, оставляя после себя послевкусие долгой ноты в басах.
На секунду клуб затихает, затаив дыхание.
Молчание разрывается аплодисментами. Мужчины и женщины всех возрастов одобрительно свистят.
А я стою на месте как громом пораженная. Неподвижно.
Думаю, можно не говорить, что мои мечты перестают быть невинными.
– Майя, у тебя изо рта слюни капают, – дразнит меня Блейк.
Меня грубо вырывают из объятий фантазии.
– Заткнись, Гэндальф.
– Гэндальф? – Он широко распахивает глаза.
– Кто-то же должен тебе сказать. – Я изо всех сил стараюсь смотреть на него сверху вниз, но ввиду его высокого роста это дается мне непросто. – Эта борода просто ужас какой-то.
– Раз ты сравнила меня с одним из истари, я буду носить эту бороду вечно.
И снова я просто вынуждена посмотреть ему в глаза:
– Истари? – В моем голосе слышится недоверие.
– Так уж их называют, дорогуша, – снисходительно объясняет он. – Если бы ты прочла книги, а не просто посмотрела фильмы, ты бы…
Глаза чуть не вываливаются у меня из орбит.
– Я читала книги! Для выпускного экзамена я написала реферат по «Сильмариллиону», ты, оксфордский придурок! Да ты сам, наверно…
