Глаза женщины округлились, и она лишь сильнее прижала к себе мальчика.
— И что тогда? — нахмурился папаша. — Если это воспаление лёгких, то что нужно делать?
— Нужна госпитализация, — выпалила я. — Срочная.
— НЕТ! — наливаясь краской, отрезал мужчина, благо что я уже успела придумать, что скажу дальше.
— Нет значит нет. Тогда на первое время мы можем поставить укол, он должен помочь… остановить воспаление.
Лида с ужасом покосилась на меня, видимо решив, что я вконец сбрендила.
— Укол? — уже более спокойно уточнил мужчина. — Что ж, нам это подходит, если он наконец-то успокоится.
Я энергично закивала головой и протянула руки к мальчику, сделав едва заметный шаг в их сторону.
— Давайте, я всё сделаю. А вы пока с Лидией напишите отказ от госпитализации.
Женщина колебалась. Саша плакал. А я стояла, сжимая мокрые ладони. Наконец, мужчина кивнул головой, и девушка отважилась отдать ребёнка мне.
— Лида, — требовательным тоном велела я, — выдай форму для отказа и проследи, чтобы было две подписи — от обоих родителей.
Она промедлила буквально пару секунд, после чего защебетала, увлекая родителей к столу. Я же отступила к кушетке, прижимая Сашу к плечу и слегка его покачивая.
— Чш-ш-ш-ш, — одними губами проговорила я, — сейчас всё будет…
И, дождавшись того момента, когда троица отвернётся от меня, склонясь над столом, я выскочила в коридор вместе с ребёнком.
***
Почему я сразу не диагностировала гемофилию, я не знаю. Увидела синяки, соотнесла агрессивное поведение отца, и как-будто в мозгу что-то щёлкнуло: «Беги. Защищай».
Уже потом, когда отгремела первая буря скандала и я смогла хоть сколько-нибудь мыслить трезво, стали очевидны все допущенные мной ошибки. Наверное, решающую роль сыграл возраст: обычно поставить диагноз гемофилия удаётся до года, как только ребёнок начинает активно двигаться по квартире и собирать все углы. Но тут решающую роль сыграло то, что Саша долго был на грудном вскармливании, получая из материнского молока определенное количество факторов свертывания, что позволяло компенсировать их дефицит. Как только его отлучили от груди, проблемы со свёртываимостью крови стали более очевидными. Но тут в дело вступило общее попустительство родителей, которые предпочитали закрывать глаза на явные признаки того, что с ребёнком что-то не так, списывая всё на его излишнюю активность.
Если бы я была чуть внимательнее и не спешила с выводами, да хотя бы более серьёзно присмотрелась к характеру гематом, то с лёгкостью бы сопоставила одно с другим. Но меня понесло…
В общем, скандал разгорелся порядочный. Это ещё хорошо, что я с орущим ребёнком недалеко убежала, а всего лишь в ординаторскую, дожидаться приезда полиции и социальных служб. Но в итоге объясняться пришлось мне.
— Нина, ты понимаешь, — ругалась на меня моя заведующая, — что протокол существует не просто так! В том числе и для того, чтобы вас… спасителей, обезопасить!
Я понимала, но исправить что-либо уже не могла. Отец Саши вцепился в меня мёртвой хваткой, поклявшись дойти едва ли не до самого министра. Поначалу не поверила, решив, что он преувеличивает, но мужик оказался настойчив, закидав жалобными письмами едва ли не все инстанции.
И тут я совершила очередную ошибку, утаив случившееся от Нечаева. Заминка в пару дней, за которые ситуация успела превратиться в самый настоящий сенсационный скандал.
Поэтому, когда в один прекрасный момент на меня свалилась проверка прокуратуры, я оказалась абсолютно к этому не готова, а все местные паблики уже на следующий день начали пестрить моим фото, причём не самым удачным. Собственно, таким образом мой муж и узнал о моей «оказии».
— Бл… — только и смог он сказать в трубку телефона, выслушав мои сбивчивые объяснения.
Это уже дома мне рассказали много всего интересного о моей самостоятельности. Вечер у нас тоже выдался весёлым, когда Нечаев в очередной раз метался по дому (на этот раз передо мной) и нервно размахивал руками, но хоть не орал, хотя явно хотел. Приехавший к нам Костя сидел тут же, всё время ругаясь с кем-то по телефону.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
По итогу, все ненужные публикации исчезли из сети этой же ночью, а не в меру «заботливый» и оскорблённый родитель был заткнут за пояс нехилой суммой, которую отвалил ему мой муж.
Но история на этом, увы, не завершилась.
— Нина Евгеньевна, каким вы видите своё будущее в нашей больнице? — поинтересовался у меня главврач, после того как мировое соглашение между мной и господином Смирновым (отцом Саши) было подписано.
— Светлым? — решила пошутить я.
— Вы же понимаете, что ни о какой лояльности и доверии к вам со стороны пациентов речи быть не может?
— А мне и не нужна их любовь, я здесь для того, чтобы лечить, — гордо вскинула голову, хотя на деле всё ещё винила себя за то, что так жёстко облажалась.
— Боюсь, что в сложившихся условиях это будет крайне непросто.
Меня не уволили, но и работать в полную силу тоже не дали — отстранили от практики, временно отослав в хозчасть с глаз долой.
— Хочешь, я с ним сам поговорю? — возмущался Нечаев, явно жаждая чьей-нибудь крови.
— Не стоит, — покачала я головой, чувствуя безмерную усталость. — Это вряд ли что-нибудь изменит.
— А хочешь… хочешь, я тебе собственную клинику построю? — предложение, конечно же, было шикарным, но ничего, кроме слабой улыбки, оно у меня не вызвало.
Я увольнялась с работы в смешанных чувствах — обида, сожаление, гнев, печаль…
О продолжении процедуры ЭКО в сложившихся условиях говорить не приходилось.
Глава 5.
Месяц назад
Оля нервно расхаживала по кабинету, то и дело посматривая в мою сторону.
Я же не сдержала снисходительного вздоха.
— Да не кусаюсь я.
— Да, — согласилась приятельница, — только совершаешь кучу необдуманных поступков.
— Не без этого, — улыбнулась печально, — но по итогу единственный человек, который во всём этом пострадал, — это я сама.
— Ага, — не унималась Петрушевская, — ты это своему главврачу скажи.
— Бывшему, — поправила я её, решив немного пошутить. — Бывшему главврачу.
Но Ольга не оценила, метнув на меня грозный взгляд.
— Алексеева, ты хоть понимаешь, на что пытаешься меня подписать?
Девичья фамилия непривычно резанула слух, но поправлять Ольгу я не стала, в конце концов, она была не обязана помнить все подробности моей личной жизни.
— Уж поверь, я понимаю АБСОЛЮТНО всё. Но не попытаться… тоже не могу. Быть врачом — это единственное, что я умею.
Она наморщила нос и села обратно в своё кресло. С минуту меня разглядывала, после чего чуть придвинулась ко мне и едва ли не шёпотом спросила:
— А почему бы тебе всё-таки не согласиться на ещё одно ЭКО?
Печально фыркнула. Сколько я уже слышала подобных советов?
Отрицательно мотнула головой.
— Я уже однажды попробовала, и неудача меня практически сломала. Спасли работа и муж. Боюсь, что, случись опять нечто подобное, Илюха попросту меня не вытащит.
Сказала, и тут же пожалела, ибо сомнений в глазах Петрушевской только поприбавилось.
— Я в порядке, — поспешила оправдаться, — честно, в порядке. Просто мне… нужно немного встать на ноги. Снова почувствовать уверенность в себе. Мне необходимо что-то из себя представлять, а не просто быть тенью мужа.
Ольга нервно закусила свою губу, явно ведя в своей голове неравный бой с голосом разума и моими доводами.
— Гарантирую, всё будет в порядке, — практически ровным голосом пообещала я, сцепив руки под столом и боясь хоть чем-то выдать своё волнение.
— А если кто-то узнает?
— Муж разберётся.
— Уже разобрался, — Петрушевская недовольно провела рукой перед собой, словно говоря: «И посмотри куда тебя это завело».
— Он не виноват, что я молчала. К тому же государственные больницы — это не его поле игры.
— А частные садики — его?
— А со всем, что касается частной собственности, он в состоянии договорится. Да и в случае чего скажем всем, что ты попросту была не в курсе.
