Эта часть также знает, что он полный псих.
Но я не могу подавить эту другую часть. Она крошечная и едва заметная, но она есть.
Гнев. Горечь.
Ксандер бросается в их сторону, сжимая кулак.
Может, его и прозвали Войной, но он не жестокий. Ксандер Найт из тех, кто убивает добротой и улыбкой с ямочками на щеках.
Игривый, хотя и полный ненависти.
Вполне вероятно, что это первый раз, когда я вижу, как он проявляет какие-либо признаки насилия.
Коридор заполнен бесчисленными зрителями, включая президента школьного фотоклуба, который фотографирует Ким в объятиях Эйдена.
Что бы ни произошло сейчас, через несколько часов это разойдется по всей школе.
Погодите.
Это то, чего хочет Эйден? Он спланировал все это шоу, не так ли?
Ксандер останавливается перед ними. Его лицо холодное, как камень, а напряженные плечи натягивают форменную куртку.
Его взгляд падает на руку Эйдена, обнимающую Ким за спину.
Я ловлю себя на том, что тоже пристально смотрю на это.
Я хочу сломать эту руку.
Я хочу сжечь его и скормить собакам.
Ни Эйден, ни Ксандер не произносят ни слова. Они пристально смотрят друг на друга, ведя разговор без слов.
Завоевание и Война дополняют друг друга, но прямо сейчас они, похоже, находятся на грани уничтожения.
Ксандер выглядит так, будто находится в нескольких мгновениях от того, чтобы взорваться, в то время как у Эйдена на лице это приводящее в бешенство бесстрастное выражение.
Все остальные замолкают, едва дыша, как будто ждут, когда упадет бомба.
Ксандер вцепляется пальцами в куртку Ким и дергает ее назад. Ее заплаканные глаза расширяются, когда она встречает убийственный взгляд Ксандера.
Я бегу к ней, но, прежде чем я добираюсь до них, Ксандер отпускает ее, и она отдаляется в противоположном направлении.
Я должна была последовать за ней. Вместо этого я останавливаюсь перед Эйденом. Он наблюдает за мной с острым интересом, несмотря на то, что Ксандер почти швыряет кинжалы ему в лицо своим взглядом.
Эйден наклоняется, чтобы прошептать так тихо, чтобы только я могла его услышать:
– Я все еще жду, когда ты покажешь мне метку.
– Это все ради этого? – шиплю я.
Чертов покерфейс.
– Я даже слов не могу подобрать, ты… – шепчу я.
– Скажи нет, сладкая. – От его горячего дыхания по моей коже пробегают мурашки. – Я настаиваю.
– После школы, – невозмутимо отвечаю я. – Встретимся после школы.
Эйден приподнимает бровь, как будто интересуется, к чему я веду. Я тоже не знаю, но мне нужно как-то остановить его.
С этого момента и до тех пор я что-нибудь придумаю.
Я оставляю его и напряженного Ксандера.
Коул и Ронан, которые пропустили шоу, неторопливо выходят из кафетерия.
– Я говорю тебе, Нэш, – оживленно говорит Ронан спокойному Коулу. – У меня на дне рождения будут шлюхи, выпрыгнут из торта, как кролики из шляпы.
Коул поднимает бровь.
– Я думал, это была прошлогодняя фантазия?
– Капитан Леви убил всю атмосферу в прошлом году. – Ронан бьет себя в грудь, озорно смеясь. – Он не остановит меня в этом.
– Что ж, в этом году я ваш капитан, и я говорю тебе, что никаких шлюх не будет.
– Mais non![5] – Лицо Ронана искажается драматическим презрением. – Я думал, мы друзья, ублюдок.
– Присяжные все еще не пришли к этому выводу.
– Вот и все. Ты вычеркнут из списка моих друзей. Удачи в поиске места для вечеринки, потому что я запрещаю тебе появляться в моем доме и…
Их болтовня затихает, когда они добираются до двух друзей.
Причина, по которой я сосредоточилась на их разговоре, заключалась в том, чтобы отвлечь себя от нежелательного внимания за моей спиной.
Не от глазеющих студентов.
Нет.
Задняя часть моей шеи покалывает, а кожа покрывается мурашками из-за этого раздражающего осознания.
Эта неразрывная связь.
Как будто он вторгается в каждую частичку меня и остается под кожей.
Я нахожу Ким, прячущуюся под лестницей в углу. Ее глаза налиты кровью и опухли, а руки дрожат, когда она сжимает свой рюкзак.
Ее волосы в беспорядке, пряди мятного цвета выглядят так, словно лабораторный эксперимент пошел не так, как надо.
– Ким?.. – Я медленно подхожу к ней, как к раненому животному.
Часть меня хочет накричать на нее и потребовать ответа, почему она позволила Эйдену обнять себя.
Я словно не узнаю ее после того, как она вернулась из своего летнего лагеря. Ким изменилась не только физически, она как будто возвела вокруг себя стену.
У меня болит в груди. Она ускользает, и я не знаю, как удержать ее или поговорить с ней.
Ее темно-зеленые глаза встречаются с моими. Они наполнены столькими эмоциями, но самая заметная из всех – печаль.
Глубокая печаль.
Она бросается ко мне, и я не могу удержаться, чтобы не обнять ее. Всхлипы вырываются из ее горла, когда она утыкается лицом мне в грудь.
Я чувствую себя ужасным другом из-за того, что не заметила ее переломный момент и не была рядом с ней.
Вероятно, именно поэтому она плакала в объятиях Эйдена. Она всего лишь хотела утешения.
Как акула, жаждущая крови, Эйден, должно быть, почуял это и вступил в бой, как рыцарь на белом коне.
Если он планировал вывести меня из себя, используя ее, то это сработало.
– Ким… ты моя лучшая подруга, и я люблю тебя, но ты должна сказать мне, что происходит.
Она отступает назад и вытирает глаза тыльной стороной ладоней.
– Ты когда-нибудь задумывалась, могла бы ты быть злодеем в чьей-то истории?
– Злодеем? Ты? Ты самый добрый человек, которого я знаю. – Я смеюсь, но она не смеется вместе со мной.
– Иногда злодеи выглядят невинными, Элли. – Ее взгляд блуждает по окружающему нас пространству. – Настоящие злодеи не знают, что они злодеи, потому что они думают, что все, что они делают, – правильно.
– Что ты имеешь в виду?
– Я совершила нечто непростительное и расплачиваюсь за это. – Она издает сдавленный вздох. – Я просто должна найти способ выжить в этом году.
– Ким! – Я хватаю ее за плечи. – Ты не сделала ничего плохого, ясно? Не верь ничему из того, что наговорил тебе Эйден. Это они придурки, а не ты.
– Может, нам забросать яйцами их машины? – Она улыбается сквозь слезы. – Идея получше: мы можем украсть их майки или сотворить какую-нибудь чертовщину на поле, чтобы они проиграли свою предстоящую игру.
Я отражаю ее улыбку, чувствуя себя раскованно теперь, когда она такая.
– Это опустит меня до их уровня, а я отказываюсь падать так низко.
– Фу, ты как старая бабка! – Она фыркает. – Перестань быть зрелой сукой.
– Я бы предпочла быть зрелой, а не придурошной.
– Ты знаешь… – Она замолкает, встречаясь со мной взглядом. – Эйден не всегда был таким.
– Нет. Я сделаю вид, что не слышала этого. Меня не волнует, каким он был.
Помните правило о том, чтобы не пытаться понять хулиганов? Я была смертельно серьезна.
– Может быть, тебе стоит попытаться, Элли. Ты никогда не задумывалась, почему он выбрал тебя? Почему он никогда не достает никого, кроме тебя?
– И что ты предлагаешь? Копаться в его жизни? Обнажить травмирующее прошлое и исправить его, потому что внутри он такой хороший человек с золотым сердцем? – Я вздыхаю. – Такое случается только в твоих любовных романах и в корейских мыльных операх, Ким.
– Эй! – Она бьет меня по руке. – Не оскорбляй мои любовные романы, и в тысячный раз повторяю, они называются дорамами.
– Да, конечно. Дорамы.
– Вот именно. – Она изображает реверанс. – Итак, скажи мне, что произошло между тобой и Кингом?
– О чем ты?
– Ты кажешься более агрессивной по отношению к нему, чем обычно. Я имею в виду, ты только что наговорила о нем целый абзац, когда раньше отказывалась даже произносить его имя.
Что-то в моей груди сжимается. Я хочу рассказать Ким о вчерашнем, но я такая трусиха.
