где-то в окрестных холмах, но это выглядит не очень вероятным) — скорее
всего, Карл понимает, что этот орех ему не по зубам, и предпочтет отойти
обратно к себе на запад…
Солдаты тоскливо переминались, ожидая моего решения, и я махнул
рукой, отпуская их окончательно. Не скажу, что у меня не было искушения
их перебить — ведь они меня только что едва не прикончили. Но теперь они
уже не угрожали моей жизни, а следовательно, моя клятва не позволяла мне
использовать огнебой. К тому же боеприпасы тоже следует экономить. Я
могу изготовить новые, но это лишние затраты и хлопоты.
— Оружие-то можно взять? — угрюмо осведомился камнеметатель.
— Мечи и топоры берите, — разрешил я; все равно в долине в
нескольких минутах езды отсюда этого добра валяется предостаточно. — А
пращу свою оставь, — добавил я с усмешкой.
Тот нехотя повиновался, бросив на землю свое оружие из двух веревок
и кожаной вставки между ними. Конечно, он мог сделать замену, даже
просто отрезав полосу материи от своей рубашки, но я надеялся, что он не
станет заниматься этим прямо сейчас.
— Где ты научился обращаться с этой штукой? — спросил я.
— Да это до армии еще… Наш сеньор луки запрещает, всем, кроме
своей дружины — ну мы и наловчились в лес с таким вот ходить. Оленя,
конечно, завалить трудно, а птиц бить в самый раз.
— Браконьерствуете, значит, — кивнул я.
— Жрать что-то надо…
— Да мне что, я не лесничий вашего сеньора… Ладно, садитесь на
коней и уматывайте. Считайте, что мы с вами не встречались.
— Э… сударь, — подал вдруг голос третий, хотя пращник дернул его
за рукав. — А теперь, когда мы все уладили — может, покажете, как на
вашей флейте играть?
Ну нахал! Знал бы ты, на что напрашиваешься!
— В другой раз, — осклабился я. Вероятно, это вторая по
популярности ложь после "все хорошо".
Топот их копыт быстро затих вдали, и только тут я понял, что голова
у меня все еще болит. А еще меня подташнивает. Да, похоже, в этот раз я
отделался не так легко, как в Комплене…
— Где твой конь? — обернулся я к Эвьет, которая с арбалетом в руках
все еще недоверчиво прислушивалась к ночной тишине.
— Там ждет, — девочка, наконец, опустила оружие и махнула рукой
назад. — На нем бы я незаметно не подъехала, сам понимаешь.
— А не ускачет?
— Он стреножен. Там в сумке путы были.
— Ладно. Приведи пока Верного, — я наклонился и подобрал
свалившуюся на землю депешу, так и не доставленную незадачливым гонцом.
Вольно ж ему было присваивать чужого коня… А впрочем, не тем же ли
способом Верный в свое время стал моим? Правда, его предыдущий хозяин
наверняка умер — как и хозяин доставшегося нам Быстрого… но и у того
гонца были все основания считать, что хозяина Верного нет в живых.
Другой вопрос, что едва ли знание обратного его бы остановило… Ладно,
кажется, от этих мыслей тошнота только усиливается. Так что за письмо
один покойник вез другому?
Я поднес пергамент ближе к костру. Вообще-то со стороны Ришарда
было изрядной глупостью слать секретные приказы открытым текстом, без
всякого шифра. Мы с учителем обсуждали в свое время разные системы
кодирования, включая и такие, которые нельзя вскрыть анализом
сравнительной частоты символов. Но, когда в стране грамотно меньше
десятой части населения, очевидно, расслабляются даже опытные
полководцы. Видимо, безопасность гонца обеспечивал какой-нибудь эскорт,
и именно с человеком из этого эскорта мы чуть не столкнулись, вылетая
галопом из скотного сарая. Гонец и его сопровождающие тоже, должно быть,
расслабились, не ожидая никаких неприятностей в глубоком тылу, на
постоялом дворе в Ра-де-Ро, менее чем в одном дне конного пути от
Нуаррота…
Впрочем, текст был все же не столь легок для чтения: он был написан
вычурно, с кудрявыми завитушками — наверняка Ришард писал не сам,
старался его секретарь. В итоге разбирать эту каллиграфию было тяжело -
удивительно, что Ник, с его-то уровнем грамотности, смог читать это хотя
бы по складам. Может быть, тот, кто учил его чтению, тоже был любителем
подобных финтифлюшек… Легко можно понять желание усложнить жизнь
другому, чтобы за счет этого облегчить ее себе. Но люди сплошь и рядом
сознательно усложняют жизнь сразу и себе, и другим, и вот это я понять
не в состоянии… Нет, так, похоже, голова разболится еще больше.
Прочитаю завтра утром, при нормальном освещении.
Эвьет подвела Верного и лишь теперь разглядела в свете костра мое
лицо. "Надо промыть рану", — решительно заявила она. Я согласился, что
это хорошая идея — вода у нас еще оставалась — но от перевязки
отказался. Неизвестно, кого мы тут еще встретим, и не стоит издали
давать им знать о собственной слабости.
Желания запрыгивать в седло у меня не было — при сотрясении мозга
вообще противопоказаны физические упражнения. Я попросил Эвелину помочь
навьючить сумки и корзины, а затем, взяв коня под уздцы, пошел за
девочкой, туда, где она оставила Быстрого. Костер мы так и оставили
гореть.
— Дольф, — спросила Эвьет, не оборачиваясь, — ты на меня не
сердишься?
— За что? За то, что ты спасла мне жизнь?
— За то, что я тебя бросила.
— Ты поступила правильно. У тебя не было другого выхода.
— Когда ты свалился, я даже не знала, жив ли ты! — воскликнула она,
словно я не соглашался, а спорил. — И у меня оставались считанные
мгновения, чтобы запрыгнуть в седло. Я бы в любом случае не успела
втащить тебя на коня, да и ты бы не мог держаться в седле. Был, правда,
еще вариант… выдернуть огнебой у тебя из-под куртки. Но я дала слово
не прикасаться к нему без твоего разрешения, — она замолчала
выжидательно.
— Ты все сделала правильно, — повторил я. — Из огнебоя тоже надо
уметь стрелять. У тебя бы не получилось.
— Ты точно на меня не сердишься? — на сей раз она обернулась ко мне
— впрочем, в темноте я видел ее лицо лишь как бледный овал, и она мое,
очевидно, тоже. — Совсем-совсем?
— Эвьет, — торжественно произнес я, — сердиться на разумный
поступок может только дурак. А я бы сердился на тебя лишь в том случае,
если бы ты полезла меня спасать в безнадежной ситуации, и в итоге мы оба
оказались бы по уши в… дурно пахнущей субстанции. Кстати, надеюсь,
если бы Нику хватило ума приставить мне нож к горлу и потребовать, чтобы
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
