выхода у меня только два — либо пытаться быстро объяснить этим
невежественным людям, что я делаю на самом деле, либо достать огнебой и
стрелять.
Я не видел у них луков и решил, что несколько мгновений на попытку
мирного решения у меня еще есть — тем более что помощь в транспортировке
раненого мне бы весьма и весьма пригодилась. Я ведь даже не знал, куда
его везти.
— Эй, спокойно! — крикнул я. — Это не то, что вы думаете! (черт,
эта фраза никогда не срабатывает) Я лекарь, и…
В тот же миг я заметил, что второй из всадников что-то раскручивает
над головой. Да это же праща! Вот уж не думал, что в наше время кто-то
пользуется таким оружием. Оно же совершенно бесполезно против доспехов!
Хотя лошадиные доспехи все же редкость, и если попасть коню в голову на
встречном скаку — да и человеку в открытом шлеме… И боеприпасы
всегда…
Додумать "под рукой" я уже не успел.
Голова болела, и некоторое время это оставалось единственной
реальностью, данной мне в ощущениях. Мне больно, следовательно, я
существую… За неимением других каналов информации, я принялся
исследовать данный и быстро установил, что вселенная боли неоднородна.
Помимо фоновой боли, заполнявшей голову более-менее равномерно,
существовала еще локальная саднящая аномалия где-то в верхней части лба.
Левее не так давно зажившей ссадины, подсказала пока еще не слишком
услужливая память. Кажется, в последнее время развелось слишком много
покушающихся на самую главную и лучшую часть моего тела… Эта мысль,
однако, напомнила мне, что, помимо главной и лучшей, у меня имеются и
другие. В частности, область ноющей боли уже третьего типа,
локализованная несколько ниже головы, была идентифицирована мною как
плечи. Продолжая исследовать все более отдаленные уголки мира, я
обнаружил две зоны боли четвертого типа, давяще-вгрызающейся, каковыми,
по всей видимости, были локти и запястья. И уже с самой периферии
вселенной доходил аналогичный сигнал от лодыжек. Причем, сделал я
очередное открытие, пространство между всеми этими источниками не было
пустым — его заполняло слабое, но вполне различимое ощущение дискомфорта
от лежания на чем-то твердом. В этот момент я почувствовал, что из
пассивного наблюдателя превращаюсь в активного, способного влиять на
объект наблюдения — в свое время мы беседовали на эту тему с учителем,
обсуждая проблему чистоты эксперимента. Мои руки сделали машинальное
движение, пытаясь избавиться разом от трех источников боли, но увы — с
плечами все осталось по-прежнему, а ощущения в локтях и запястьях даже
усилились. Я окончательно вспомнил, в каком мире нахожусь, и осознал,
что лежу на боку на твердой, как камень, сухой земле, мои руки скручены
за спиной, и с ногами дело обстоит немногим лучше. А стало быть,
дергаться и вообще показывать, что я пришел в себя — глупо, а самое
умное — это осторожно приоткрыть глаза и осмотреться.
Я слегка раздвинул веки. Левый глаз так и не открылся — ресницы
были словно чем-то склеены. Правым я увидел темноту, подсвеченную сбоку
колеблющимся светом костра. Сам костер остался вне поля моего зрения.
Больше я ничего рассмотреть не успел, поскольку услышал шаги,
направляющиеся в мою сторону, и поспешно закрыл глаз, стараясь вновь
придать своему лицу бессмысленное выражение. Почти в тот же миг меня
пнули сапогом по ребрам — без особого, впрочем, энтузиазма. Боль пятого
типа, импульсная, быстро затухающая — автоматически констатировал я.
— Ну, чего там? — окликнул грубый голос с той стороны, где горел
костер. — Очухался?
— Да не, — ответил тот, что стоял надо мной. — Валяется, как
дохлый. Ты уверен, что его не прибил?
— Да говорю тебе, живехонек он. Моему дядьке в кабаке черепушку
наскрозь проломили, и то жив остался, дурной только совсем стал… А тут
— ерунда, царапина. Оклемается. Флягу вон возьми, да полей на него…
— Совсем сдурел — воду на него тратить? — возмутился пинавший. — Я
лучше головешку из костра возьму, да в рожу ему потыкаю!
— И то дело, — одобрил камнеметатель.
Я поспешно застонал и приподнял голову, открывая единственный
работоспособный глаз.
— О, очухался, — довольно констатировал стоявший рядом. В первый
момент я видел лишь его сапоги, но затем он нагнулся и, ухватив меня за
ворот рубахи, рывком придал мне сидячее положение, сопроводив это
фразой: "Хватит разлеживаться!" Одновременно я понял, что куртки на мне
нет. Сапог, кстати, тоже. Хорошо хоть штаны и рубаху пока оставили…
Теперь я увидел и костер, и двоих солдат, сидевших возле него.
Стало быть, их было действительно только трое, четырех стволов мне
хватило бы с запасом… Эти, кстати, были вполне взрослые — оно и
понятно, кавалерия, не пехота. Огонь был разожжен в узкой кривой ложбине
между двумя почти сомкнувшимися холмами — как видно, место выбрали
специально, чтобы пламя не было заметно издали. За спинами солдат видны
были слабо освещенные силуэты лошадей. Я пересчитал их. Четыре, включая
Верного. Он, кажется, тоже был связан, точнее, стреножен. Уже не таясь,
я поспешно, пока не помешали, покрутил головой влево и вправо, насколько
позволяла шея. Мне, наконец, удалось проморгаться левым глазом — похоже,
ресницы слиплись от крови, которая натекла из раны на лбу. Чертов
камень, очевидно, попался с острым краем.
Эвьет нигде не было. И Рануара тоже.
— Грифонцев ищешь? — стоявший уселся на корточки передо мной,
довольно улыбаясь гнилозубым щербатым ртом. Сейчас из этого рта, помимо
прочих запахов, несло еще и копченым мясом. И я догадывался, каким
именно. Ну да, точно — вон корзины стоят. А вон и мои сумки… — Не
надейся, они все давно слиняли. Даже и орать будешь, никто тебе не
поможет.
— Я не грифонец, — ответил я, отчаянно надеясь, что эта
малограмотная публика не знает, чей герб выгравирован на моем мече. — Я
пытался помочь… Где граф?
— Умер, — ответил солдат, разом помрачнев.
— Вы, небось, сразу же развязали ему локти?
— Да уж знамо дело! — сидевший передо мной был просто воплощенный
сарказм.
— Ид-диоты! — с чувством произнес я, нимало не заботясь его
реакцией. А заботиться стоило, ибо он тут же замахнулся кулаком,
собираясь, очевидно, на свой манер поучить меня вежливости. — Да погоди
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
