— Во наглющая тварь! Смотрите…
— А расфуфырилась-то как! Коз-за… Припёрлась в это же кафе…
— Может, свиданка тут у ней?
— Свиданка?! Да кому она нужна! Лахудра страшная…
— А сумка? Глядите, она с сумкой сюда припорола! Нарочно, нас позлить…
— Вот сук-ма-а… Съездить бы ей по морде…
— Девочки, перестаньте! — Урезонивала, как могла Люся. — Пусть сидит себе. У нас свой праздник, не портьте мне его, пожалуйста! Мы. Её. Не за-ме-ча-ем. Забыли, да?! Разлейте лучше по фужерам…
Ей быстро удалось отвлечь внимание и успокоить злопыхающие гневом сердца. Шампанское кончилось, но теперь разливалось сухое вино, кисленько-сладкий вкус, которого сдабривался шоколадным ассорти. Музыка пошла заводная и многие девушки стали в такт двигать плечами, подпевать в тон популярному шлягеру. На какое-то время о Вере совершенно забыли. Она, кстати, не проявлялась никак, потягивала заказанный коктейль, но потом… Потом последовало то, чего никто не ожидал. Вера выросла из-за спины Ольги Кормаковой, встав напротив самой именинницы. Прокряхтев голосовые связки, она вторглась в разговор, обращаясь именно к Люсе:
— Люся! Пожалуйста… Мне нужно сказать тебе! Выслушай меня…
За столиками шум мгновенно угас и даже музыка, казалось, ушла на второй план. Люся видела её умоляющие зелёные глаза, но взгляд почему-то соскальзывал на сумку, зажатую в руках. На ней красноречиво пылала цифра. Как пощёчина… 12 600 000…
— Нам не о чем с тобой говорить!
— Но Люся…
— Нет!
Шок от внезапного вторжения отступил, и в разговор вмешалась Сурикова:
— Слушай, ты! У тебя чё голос прорезался?! Тебя кто звал сюда? Давай, брысь отсюда!
Вера глядела только на Люсю, и взгляд её был полон скорбной тоски.
— Пожалуйста… Люсечка… Два слова…
У Люси что-то хрупкнуло внутри. Возможно, так противно оттаивала ледышка. Ещё б немного и этот надлом произошёл бы в пользу Веры. Девчонки молчали, но подогретая спиртным Сурикова испортила всё.
— Слышь, ты! Ты русский язык понимаешь?! Тебе же сказали: вали отсюда! Никто с тобой не хочет общаться! Воровка…
И это «воровка» вдруг сильно покоробило Веру. По ней прошла словно судорога. Лицо исказилось, кровь прилила к голове… Она с яростью опустила сумку на голову Суриковой. И ещё…
— Дурр-ра!!! Какая же ты дура… Вы все дуры!
Сумочка на обратном движении задела фужер с недопитым вином, и он, поколовшись, застил скатерть напитком, вызвав просто цунами возмущений. Девчонки повскакали с мест.
— Э! Ты чё творишь?!
— Овца! Ты куда машешь?!
Сурикова ракетой взлетела из-за стола, но Вера уже в отчаянии неслась к выходу.
— Я те, ща голову отобью, стерва!!! — Кричала в погоне Сурикова и к ней в хвост пристроились все…
— Девчонки, остановитесь! — Запоздало закричала Люся. — Не трогайте её!!! Не трогайте!
— Девчата?! — Предупредительно двинулся к ним присматривающий за порядком, но те уже выскакивали за дверь.
Свежий воздух не охладил разгорячённых преследователей, и Люся, выскочившая последней, видела как стая подруг гонит жертву за тротуар. Там, среди мчавшихся автомобилей мелькала фиолетовая кофточка Веры. Резкий визг тормозов соединился с ударом об капот. И сразу глухой звук удара тела об асфальт. Глухой, но жуткий по значению… У Люси оборвалось сердце, камнем рухнуло вниз… Она зажала рот ладошкой, но крик опередил её. Пронзительной нотой выпорхнул из души. Есть моменты, которые стоит отмотать, но отмотать их не дадут никогда. Кто бы как не умолял…
На похоронах Люся была единственная из всего класса. Трагическая развязка разобщила участниц вечеринки и, каждый ушёл в себя как в ракушку, пытаясь таким образом закрыться от ответственности, списать на несчастный случай… Люся и не пыталась их винить. Тяжким бременем она взяла этот груз на себя. Шестнадцатый год её рождения стал самым чёрным из того, что ей довелось отмечать. На поминках мама Веры скажет ей, что накануне Вера к чему-то готовилась, приводила себя в порядок, а потом сказала, что идёт на день рождения подружки и, вероятно придёт поздно.
— Я была только рада. — Женщина то и дело трогала платком опухшие глаза. — Последнее время Верунчик ходила как в воду опущенная. Она никогда ничего не рассказывала, всё таила в себе… Я растила её почти без отца. Тот, окаянный, в бутылке нашёл смерть свою. Девочке не хватало отцовской ласки, что ли… Не знаю… Сама-то я чё, всё время на стройке. Дядя Миша вот иногда баловал. Всегда что-то привозил… Он у нас на флоте служит и всегда чё нибудь оттуда везёт. А тут такую сумку привёз… На, гворит, Мария, это тебе. Модничай!
Женщина сухо рассмеялась, на миг просветлев: — А потом поглядел на дочь. Не-е, гворит, у тебя Верка уже невеста. Отдам я ей! Она лучше знает, как этим распорядиться.
У Люси сжалось сердце при этих словах.
— Верунчик зарделась вся. Видно, что подарок по душе. А потом, знаешь, Людмила, пришла однажды со школы и хлоп сумкой об пол и на диван в слёзы. Я ей: Вера, Вера… А она сжалась как ёж и ни слова. Чё уж там случилось… И ведь, знаешь, ни разу потом не выносила из дому. Зашвырнула её далеко-далеко. Я как-то спросила: чего ты не носишь дяди Мишин подарок? А она: эта сумка — зло! Представляешь?! Я уж не знаю думать, что за напасть с ней приключилась. Может, ты, Люсенька объяснишь? Уважала она тебя очень. Самая, гворит, лучшая подруга моя…
Люся не выдержала больше и, извинившись, пробкой выскочила на воздух. Слёзы душили её, густо заливая лицо. Она не успевала убирать их и снова плакала. Самыми последними словами она чернила себя: змея, подлюга, мразь… Как ты могла поверить огульным словам? Почему не разобралась до конца? Как же ты, сволочь, могла поверить, что девочка, обожающая живую музыку, может пойти на подлость? Память возвращала события того вечера, её лицо, глаза… ЛЮСЕЧКА ПОЖАЛУЙСТА ДВА СЛОВА…
Двух слов было достаточно, чтобы поверить, принять и протянуть руку. Уж не секрет, что в леопардовой сумочке у покойной нашли аккуратную коробочку, футляр, внутри которого в маленьких тисненых нишах хранились золоченые серёжки. Подарок для самой чёрствой гадины на свете. Люся знала, что захоти она тогда, легко бы повернула вечер по другому руслу. Но… Не захотела. Оттолкнула. На бампер несущейся смерти…
Скоро, по каналу ТВ-6, Люся посмотрит фильм «Чучело» и возненавидит его. Сюжет фильма почти точь в точь повторял историю Веры и дело даже не в каких-то линейных расхождениях, а то, что героиня Чучело была той самой Верой, не понятая никем и со своей потаённой болью внутри. Возненавидит Люся, конечно, не фильм, а свою роль в этой несправедливости. Не важно, киношной или жизненной… Она не была Железной Кнопкой, в классе лидеры были другие… Тем не менее, это она включила бойкот Вере. Это она узаконила травлю бывшей подруге. И теперь не имела права жить как прежде!
Но время шло… Рана тихонечко затягивалась. Класс с выпуском разлетелся кто куда… У Люси появились новые подруги, увлечения, дела, учёба в ВУЗе… А главное, запалило крылышки первой любовью. Влюбленность, разумеется же, миновала, но эмоциональный окрас от первого серьёзного чувства, навсегда вытеснил в памяти мрачные воспоминания.
Вытеснил, но не убил… Как оказалось на поверку, самый древний скелет в шкафу нисколько не усыхает. Не становится прахом. С годами он только крепче… Ждёт часа, когда напомнить о себе. И вот… Напомнил.
Люся, со смешанным чувством сострадания и боли, глядела на ВЕРУ. Её заливала удушливая волна стыда и необратимости греха юности. Она знала, что видит не фантом, не призрак. Она ВЕДАЛА, что перед ней.
— Ты-ы? — Спросила она и ей показалось, что не сказала, а подумала…
Вера улыбалась как тогда. Робко, виновато и лицо у неё было светлым, незамутнённым. Дружелюбным.
— Я. — Вера улыбалась, и в её улыбке не было осуждения, укора, обиды. В улыбке было ПРИМИРЕНИЕ.
— Ты? — Бестолково переспросила Люся, и опять ей показалось, что вопрос прозвучал в мысли, а не в голосе.
— Я. — Тихо прозвучал ответ, и Люся углядела, что Верины губы даже не шевельнулись. Уголочки её губ продолжали находиться в том же положении. В слегка натянутой улыбке.
— Но зачем? — В полной развёртке вопрос выглядел длинней: «Зачем ты пришла мучить меня? Ведь я же всё поняла. Я себя ненавидела…»
Губы Веры чуть дрогнули, но не разжались. Она прочитала этот полный вопрос.
— Я пришла, чтоб окончательно с тобой расстаться. Я хочу, чтоб ты отпустила себя и… Меня, тоже… Не кори себя, Люся. В любой беде есть опыт, а опыт рождает мудрость. Если тебе будет легче, знай… Мне счас очень хорошо.
— Но ты — это не она…
— Ты верно чувствуешь. Так и есть. Я всего лишь проекция твоего внутреннего переживания, твоего запрятанного в подкорку страха. — Голос её (или это не голос) стал иным. Стал ярче твёрже, словно неведомое сбрасывало маску. — Но согласись, со страхом легче договариваться глаза в глаза…
