остался за моей спиной, и я сомневался, что когда-либо увижу его вновь.
Я не имел понятия, куда я и зачем еду, но с тех пор, как я навсегда
покинул Видден, мне было к такому не привыкать.
Начало октября застало меня в пути на юго-восток; я ехал туда,
спасаясь как от наступающей с севера осени, так и, хотя бы в какой-то
степени, от войны. Тот факт, что остатки войск Льва и Грифона теперь не
могли вести активные боевые действия, отнюдь не означал мира и
спокойствия; напротив, услышав о взаимном истреблении "официальных"
армий, особенно активизировались разнообразные банды грабителей, бродяг
и дезертиров, и в прежние времена, впрочем, не дремавшие. По слухам, в
некоторых отдаленных районах, до которых и раньше не очень-то доходили
руки и у Льва, и у Грифона, бандам успешно противостояли некие местные
силы самообороны, чаще всего возглавляемые людьми простого сословия — но
это был тот случай, когда лекарство еще хуже болезни. Меры, которыми
"самооборонцы" поддерживали порядок, отличались жуткой свирепостью, и
чужаку на их землях лучше было не появляться.
Тем не менее, если верить слухам, которые я ловил в трактирах и на
постоялых дворах — а лучшего источника информации все равно не было — в
нескольких юго-восточных провинциях дела обстояли получше. Не хорошо,
конечно, и уж тем более не отлично, но — получше. Объясняли это
по-разному, или не объясняли никак; вполне возможно, что эти слухи
вообще базировались не на фактах, а исключительно на неистребимой
людской вере в наличие "где-то там" мест, где все по-другому и уж,
конечно, гораздо лучше, чем здесь. Тем не менее, я в любом случае
собирался провести зиму где-нибудь подальше к югу, а стало быть — почему
бы и не прислушаться, ради разнообразия, к тому, что болтает простой
народ.
Осень, однако, настигла меня быстрее, чем я надеялся. После жуткого
ливня с градом, от которого я едва успел укрыться на очень кстати
подвернувшемся постоялом дворе, сразу резко похолодало и зарядили
сплошные дожди, уже не столь сильные, но способные вызвать дрожь при
одной мысли о том, чтобы целыми днями куда-то ехать в такую погоду. Я
застрял на постоялом дворе и торчал там уже несколько дней, дожидаясь,
пока промозглая сырая мерзость, наконец, закончится, и можно будет,
пусть и по превратившимся в сплошную жидкую грязь дорогам, ехать дальше.
Причем, вопреки своему обыкновению, бОльшую часть времени я проводил в
общей зале, ибо скряга-хозяин экономил на дровах, и комнаты отапливались
плохо; по-настоящему тепло было только в трапезной вблизи большого
камина. Опять же и узнавать новости (точнее, слухи) здесь было проще
всего. С каждым днем гостей становилось все больше — хозяин, должно
быть, благословлял отвратную погоду, из-за которой мало кто из
добравшихся до его заведения выражал желание на следующее же утро
продолжить путь. Приходилось занимать мое любимое место у камина
заранее.
Был один из этих тоскливых дождливых вечеров. За окнами давно
стемнело; из-за обложивших все небо туч ночь наступала раньше
положенного, и в сочетании с резким похолоданием это создавало
впечатление, что время вдруг скакнуло на пару недель вперед. Я сидел за
небольшим столом возле огня — сидел, как чаще всего бывало, в
одиночестве, несмотря на довольно большое количество народа в зале;
должно быть, было в моем облике нечто, что заставляло посетителей
выбирать другие свободные места — и меня это более чем устраивало.
Послушать сплетни я мог и из-за соседних столов, ибо редко кто в этой
зале считал необходимым понижать голос, говоря с соседом — а уж после
кружки-другой вина и подавно. Передо мной стояла глиняная тарелка с
обглоданными птичьими костями и почти допитый кувшин, где было, конечно
же, не вино, а виноградный сок. Хозяйство владельца постоялого двора не
ограничивалось самим заведением для проезжающих — вино в местный подвал
шло с его собственной винодельни, и пользуясь тем, что как раз была пора
сбора винограда, я попросил подавать к моему столу свежеотжатый сок.
Также я потребовал от хозяина выделить мне персональную кружку, которую
тщательно отмыл сам и всегда забирал с собой в комнату. Трактирщик был,
конечно, удивлен моими предпочтениями, но, если клиент платит за свои
прихоти, отчего бы их не удовлетворить? Я уже давно мог допить остатки
сока и уйти, но, чем ежиться в холодной комнате наверху, предпочитал
сидеть в трапезной и дальше, подперев кулаком скулу и равнодушно глядя
куда-то в сторону двери на улицу.
Дверь скрипнула, отворяясь; дребезжаще звякнул колокольчик.
Очередной неудачник, вынужденный странствовать в такую пору, шагнул
внутрь и остановился у порога, лишний раз напомнив своим обличием, что
творится снаружи; с его длинного серого плаща стекала вода, круглоносые
сапоги были в грязи.
— Мир вам, добрые люди, — простужено пробасил он из-под низко
надвинутого капюшона. — Скажите, нет ли среди вас лекаря?
Несколько безразличных взглядов обратились в его сторону, но не
задержались на нем надолго; никто, включая меня, ему не ответил. Появись
он из внутренней двери, которая вела к комнатам постояльцев, я был бы не
прочь заработать монету-другую, но выходить на улицу в такую погоду и
куда-то идти на ночь глядя — нет уж, увольте.
— На моего хозяина, купца, напали разбойники, — громко продолжал
пришелец, не смущаясь отсутствием реакции. — Мы сумели отбиться, но
хозяин тяжело ранен. Так плох, что мы побоялись его везти. Если мы
привезем ему врача, который сумеет его спасти, хозяин не поскупится с
оплатой! Так нет ли среди вас человека, искусного во врачевании? Или,
может быть, кто-нибудь знает, где найти такого поблизости? Вот этот
золотой, — незнакомец продемонстрировал крону, — хозяин велел отдать
тому, кто поможет нам отыскать хорошего лекаря, — он выжидательно
замолк, по-прежнему держа на виду монету.
Ого! Крона всего лишь за информацию, где живет врач? Обычно за
такую услугу платят хеллер-другой, ну максимум пятак, если дело
действительно важное и срочное. Сколько же тогда заплатят самому врачу?
Купец, как видно, богат, и понимает, что жизнь всего дороже. А как
следует подзаработать мне не помешает, ибо мой кошель изрядно отощал с
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
