прямой резон: оставить себе и ценного изобретателя, и девочку как
дополнительный аргумент на случай, если изобретатель попытается
артачиться. И если ты думаешь, что я всего этого не понимаю… Или же ты
считаешь меня еще бОльшим дураком, который, понимая все это, все равно
полезет тебе прямиком в пасть. И в таком случае ты сам еще больший
дурак. Никто и ничто не заставит меня учинить подобную чудовищную
глупость.
— Вы прочитали? — требовательно спросил бывший "раненый". Он уже
стоял в полный рост по другую сторону кровати — видимо, лишняя
предосторожность, чтобы я не вздумал на него прыгнуть и попытаться
приказывать остальным, угрожая его жизни. Вероятнее всего, именно он был
здесь главным.
Что ж, нельзя до бесконечности делать вид, что я разбираю несколько
строчек.
— Да, — спокойно ответил я.
— Вы хорошо поняли написанное?
— Да, — ответил я, гадая, в какой степени он сам осведомлен о
содержании послания.
Он требовательно протянул руку за письмом. Я отдал пергамент.
Обладатель бригантины вновь свернул его в трубку и поднес к огню свечи.
Свиток загорелся — не так ярко, как бумага — и начал обугливаться. В
комнате стало немного светлее, и одновременно стал распространяться
неприятный запах. Пергаменты редко жгут, чаще с них просто соскабливают
написанное. Но, как видно, инструкции Карла на сей счет были вполне
четкими.
— Я поеду с вами, — сказал я, словно меня кто-то спрашивал, — но
никаких цепей и веревок.
— Это привлекло бы лишнее внимание, — согласился он. — Вы сами
должны понимать, что сопротивление не в ваших интересах.
Да неужели, подумал я, но вслух в третий раз сказал "да".
— Отдайте оружие. Вместе с ножнами. Без резких движений.
Я вновь повиновался и положил свой меч на кровать.
— Ножи тоже? — спросил я, демонстрируя готовность к сотрудничеству.
— Да, — не раздумывая, кивнул он. — И тоже плавно. Надеюсь, вы
понимаете, что любой замах…
— Я все понимаю. Вас здесь пятеро, и вы в доспехах.
— Приятно иметь дело с умным человеком, — позволил себе улыбнуться
он.
Ты даже не представляешь себе, насколько.
Я открыл сумку, принесенную с собой, осторожно, двумя пальцами,
вытащил футляр с узким ножом для операций и тоже медленно положил на
кровать.
— Теперь кинжал, — объявил я, расстегивая куртку.
Они молча ждали — один передо мной, четверо позади. Я получил
окончательный ответ на интересовавший меня вопрос. Не знают! Они не
знают про огнебой! Карл слишком осторожен, чтобы доверить подобный
секрет даже собственным сыскным псам. Конечно, со временем ему придется
поделиться тайной много с кем — сперва с оружейниками, затем и с
простыми бойцами. Но это потом, когда все нити будут в его руках. Пока
же — пока любой намек на то, что у разыскиваемого при себе имеется
чудо-оружие, может создать у ловчих слишком большое искушение присвоить
добычу себе. А затем продать, благо покупатели найдутся… Может, Карл и
доверился бы нескольким самым-самым преданным своим людям. Но ему
пришлось разослать сотни агентов по всей стране. Откуда же взять столько
самых-самых преданных?
Все эти мысли четким узором выстраиваются в моей голове, пока я,
как обещано, медленно и плавно вытаскиваю огнебой из внутреннего
кармана. Глаза моего визави удивленно расширяются, когда он видит, что
извлеченный мною предмет совсем не похож на кинжал. И вообще на что-либо
ему знакомое (о флейтах Пана он вряд ли слышал). Те, что сзади, еще
ничего не могут увидеть. А затем медленность и плавность кончаются. Я
продолжаю движение рукой слева направо, как вынимал оружие, но теперь
резко поворачиваюсь через правое плечо и четырежды жму на скобу. Четыре
выстрела сливаются в единый раскатистый грохот, кровь брызжет во все
стороны, попадая мне на лицо и одежду. Они стоят совсем близко, меч
одного из них, падая, втыкается в пол в полудюйме от моего сапога. Как я
ни спешу, самый правый, пожалуй, мог бы успеть достать меня мечом. Но он
в шоке, а кроме того, у них нет приказа меня убивать. Я нужен Карлу
живым. Поэтому он медлит — и тоже валится навзничь с кровавой дырой в
груди, как и остальные. Запах сгоревшего порошка наполняет горницу. Я
заканчиваю разворот, вновь оказываясь лицом к лицу с главным.
С последним.
У него в руке уже меч. У меня — только разряженный огнебой. Между
нами кровать, но это слабая защита. Я безоружен, и он легко может
понять, что я безоружен, сосчитав дымящиеся стволы. Но он оглушен в
прямом и переносном смысле. А кроме того, откуда ему знать, что из
одного ствола можно сделать лишь один выстрел?
— Брось меч!!! — рявкаю я самым зверским голосом, на какой
способен.
Он испуган и растерян, но все же медлит. Еще пара мгновений — и он
сообразит, что я не стреляю просто потому, что не могу.
— Кому сказал!!! — я выставляю огнебой вперед и вверх, делая вид,
что целюсь ему прямо в лицо.
Он вздрагивает и разжимает руку. Меч звенит, падая плашмя на
деревянный пол.
Победа.
Надменная самоуверенность моего противника как-то мигом испарилась.
Он смотрел на огнебой расширенными от ужаса глазами. Мне кажется, в этот
момент он боялся даже не столько смерти вообще — все-таки ему наверняка
уже не раз доводилось рисковать жизнью — сколько смерти от этой
дьявольской штуки.
— Подними руки, — потребовал я. — И подтолкни меч ногой ко мне.
Он покорно подчинился.
— Пожалуйста, не убивайте, — пробормотал он. — Я только посланец. Я
даже не знаю, что было в том письме. Если оно вас оскорбило, я не имею к
этому…
— И кому ты служишь, ты тоже не знаешь? — усмехнулся я.
— Я… ну ведь все должны кому-то служить…
— Кто сказал такую глупость? — искренне удивился я и перешел к
более практическим вопросам: — Что с девочкой? Говори, что вы с ней
сделали, и не вздумай врать!
— С какой девочкой?
— С той, что недавно была схвачена в Греффенвале!
— Я не знаю ни о какой девочке… клянусь, это правда! Я никогда
раньше не был в Греффенвале! Я получил приказ и письмо для вас, будучи
за много миль оттуда!
— В чем был твой приказ?
— Искать лекаря… разыгрывать раненого или больного… выявив,
сопроводить в Греффенваль… беречь, как зеницу… больше я ничего не
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
