пили липкую вишнёвую колу. Джес изображала, как выглядел Юри, когда узнал о троллях в Интернете, и Мерле так смеялась, что кола потекла у неё из носа. Джес рассказывала ей последние школьные сплетни – а она безуспешно пыталась научить ведьму гитарным аккордам. Джес снова и снова пыталась убедить Мерле вернуться в школу – а та снова и снова отказывалась. Ложь о турне с отцом была бомбой замедленного действия, которая только и ждала того, чтобы её уничтожить.
У Мерле зуб на зуб не попадал от холода, и она крепче стиснула их. Её всю трясло.
Что ей здесь нужно? Она знала, что Джес тут нет, так же как и отца. И никакой песне не под силу это изменить. Она играла на гитаре до тех пор, пока не онемели пальцы, но не пришёл ни один дух из тех, что обычно посещали её тут, на кладбище. С того вечера, когда она познакомилась с Джес, никто из них так и не объявлялся.
Она натянула шапку поглубже на лоб. Сине-красные волосы от мороза стояли колом. Но с холодами пришла и красота. Не считая следов Мерле, сверкающий снежный покров лежал нетронутым, мягко окутав памятники и кусты. Снег был притоптан только там, где большой тяжеловоз рылся в поисках корма. Она не могла смотреть на Бильбо без улыбки. Мерин постоянно оставался рядом. Он тяжело топал среди надгробий, выкапывая из-под снега пожухлую траву. Если кто-то увидит, что она приводит сюда лошадь, – неприятностей не оберёшься. Но зимним вечером сюда никто не забредёт.
И ей здесь быть тоже не стоит. Нужно кликнуть Бильбо, забраться на него и поскакать домой.
Горизонт окрасился в кроваво-красные и фиолетово-синие тона. Мерле взяла гитару. Ещё одна песня – и домой, пока не начал волноваться дедушка.
Она взяла первые аккорды, не думая. Пальцы скользили по струнам, унося мысли за собой. Звуки окутали её тёплым коконом. Она запела, и зубы перестали стучать. Она пела о том, что знала лучше всего – об одиночестве и покинутости. С каждым куплетом пальцы всё больше оживали. Она пела вопреки морозным зимним ветрам, коротким дням и одиноким ночам. Песня лилась над надгробиями и проникала сквозь ветви деревьев. Она танцевала вместе со снежинками, умиротворяя вечер. Мерле сквозь одежду чувствовала вибрацию. Она пела так громко, что её должен был услышать даже отец, где бы он ни находился. И вдруг песня оборвалась. Она была не одна.
Что-то шевелилось позади, под ветками дуба. Там что, какой-то силуэт? Кто-то наблюдает за ней?
– Эй! – Голос её предательски дрожал. – Есть тут кто?
И почему она произнесла это чуть ли не фальцетом?
В темноте ничто не шевельнулось. Обхватив гриф гитары, Мерле притянула её к себе, словно щит, за которым можно укрыться. Может, всё ей только мерещится? Кому охота торчать на улице в такую погоду? Гусыни и «Красные лисы» наверняка сидят себе в тепле и комфорте со своими семьями у камина и пьют какао. Кому ещё, кроме неё, здесь лучше, чем дома?
– Барнеби?
Но она знала, что это не он – он не стал бы от неё прятаться.
Тихий шорох. Ветер или что-то другое? Затем тишина. Вой волка вдали.
По спине её побежали мурашки. Чёрт! Что бы это ни было, она не будет дожидаться, пока всё выяснится.
Она засунула гитару в мешок и, соскользнув с камня, бросилась к Бильбо. Тот, похоже, ничего не замечая, пасся по-прежнему в полном спокойствии. Оглянувшись через плечо, Мерле чуть не упала. В зарослях, которые становились всё темнее, ничего было не разглядеть. Тот, кто там притаился, ждёт темноты, сообразила она. Пробежав последние несколько шагов, она запрыгнула в седло, и чёртова гитара запуталась в уздечке. В кино именно в такие моменты убийцы нападают на жертву, чтобы её зарезать, подумала она. Может, он сейчас совсем в другом месте и прячется в другой тени? Здесь их явно в избытке. Теперь, видимо, и Бильбо что-то учуял: он прядал ушами и раздувал ноздри. Мерле ещё не успела дать команду, а он уже пустился вскачь. Из-под копыт вихрем взвилась обледенелая земля, и Мерле пришлось ухватиться за седло, чтобы не упасть. Лицо резанул холодный ветер. Глаза у нее заслезились. Вцепившись в гриву, она едва разбирала дорогу и не отваживалась оглянуться.
Беги, Бильбо, беги во всю прыть! Примчи нас домой!
Франкфурт, самый немагический город
Джес скрипела зубами так же яростно, как скрипел гравий у неё под ногами. Она решительно топала по дорожке крошечного парка. Пальцы теребили конверт в кармане. Усилием воли она удерживала себя от того, чтобы вытащить его и, скомкав, швырнуть в ближайшую гигантских размеров урну. Зацепка, которая, как она предполагала, должна привести к сестре Арвида, оказалась покрытой пятнами ничего не стоящей бумажкой. Как долго она уговаривала Арвида, пока тот не согласился отдать ей конверт? И всё зря. Пользы от него никакой. Штемпель на нём франкфуртский, но отправитель не указан. Уже чудо, что письмо вообще дошло до Аркена, потому что почта добиралась туда теми же извилистыми путями, что и маги. Джес думала, что сможет отследить путь письма, и даже пыталась выяснить адрес отправителя с помощью магии, но толку в результате оказалось ещё меньше, чем от почтового штемпеля. Всё бесполезно, и им придётся продолжать поиски сестры Арвида во Франкфурте.
Но это огромный город: словно из ниоткуда выросшие башни из стекла и стали, а узкие проходы между ними закатаны в бетон. Они с Юри уже несколько дней искали следы магии, которая в Аркене встречалась на каждом шагу, но пока ничего не нашли. Всё было так, как писала сестра Арвида: Франкфурт – город не магический.
Джес не очень этому верила и предполагала, что сестра, как она её называла про себя, просто не в состоянии чувствовать лей-линии. В конце концов, она ведь не ведьма. Но два дня, проведённых во Франкфурте, заставили её признать правоту этой незнакомой сестры. Они с Юри прошли вдоль Майна, когда искали молодёжный хостел. Магическим тропам обычно сопутствуют именно реки. Но не здесь. И неудивительно – реку давно лишили собственной воли и втиснули в чуждое ей русло. Не осталось ничего магического, за что они могли бы зацепиться. Большинство магов, подчиняясь инстинкту, осели в каких-либо узловых пунктах магии, а те немногие, кто им попадался, буквально сбегали от них, отводили
