На шатком столе у окна были разложены все их припасы. Полфунта Варкиных сухарей. Полфунта крупы-черняшки, краюха хлеба, три вяленых леща, фунтик соли и головка чеснока, добытые на кухне Крысы. Начатый пакетик тянучек, обнаруженный Жданкой в его же кармане…
У стола стояли четверо. Табуретка в хижине нашлась только одна, и на ней, прислонившись к печке, сидел Илка.
– На сколько нам этого хватит? – спросил Варка. На него глядели три пары глаз: чернющие Фамкины, ярко-голубые как у фарфоровой куклы Ланкины, зелёные с весёлыми рыжими крапинками Жданкины. Глядели они напрасно. Варка не умел ни рассчитывать, ни экономить.
– Если тратить как у нас в Норах, то надолго, – проворчала Фамка.
– А как у вас в Норах? – Варка искренне надеялся узнать способ растянуть полфунта крупы на три недели.
– Ну как, как, – усмехнулась Жданка, – сначала не едят, потом погодят, а потом опять не едят.
Варка тяжело вздохнул, горько сожалея о том, что половину запаса сухарей они сжевали вчера.
Вчера вечером они проснулись от жуткого воя. Варка бросился к слепому окну. За окном в темноте что-то смутно белело. Вой перёшел в весёлый разбойничий свист. Озадаченный, он рискнул слегка приоткрыть дверь и получил в лицо порцию мокрого снега. Выла метель. Выла, свистела, ревела, штурмуя неприступные скалы. Варке стало легко, уютно и радостно. В такую погоду их наверняка никто не найдет.
Снег оказался кстати. Вместе с кресалом Фамка отыскала на печке кружку, ложку и маленький котелок с крышкой. Они топили снег в котелке и пили по очереди, заедая тёплую воду белыми домашними сухарями. Попутно выяснилось, что Илка не может есть. Приходилось размачивать сухарь в воде и кормить его с ложечки. Попытались дать воды крайну, но удалось лишь смочить ему губы. Он по-прежнему был без сознания и к тому же весь горел. Как Варка и опасался, открылась жестокая лихорадка.
Из мебели, кроме стола и табуретки, в хижине нашлась широченная деревянная лавка, насквозь проеденная древоточцем. Её хватило как раз на три топки. Варка понимал, что за топливом придётся идти прямо сейчас. С едой дела обстояли немного лучше. Так сколько можно протянуть на трёх рыбках и горстке крупы?
Курицы ждали. Уж лучше пусть Фамка делит. Но тогда в неё непременно вцепится Ланка, начнётся глупый бесконечный спор, который наверняка кончится слезами… Хоть из дому беги… А бежать, между прочим, некуда.
– Три дня, – решительно сказал он, разгребая крупу на три равные кучки, на каждую положил по рыбке и ломтю хлеба, отсчитал десяток сухарей.
– А потом? Что изменится за три дня? – уныло спросила Ланка.
– Ты думать не пробовала? – поинтересовалась Фамка. – Попробуй. Это совсем не больно.
– Тут кто-то жил, – принялся объяснять Варка в надежде погасить ссору, – и, небось, не голодал. Ел что-нибудь. Вокруг никаких полей и огородов. На этих камнях расти ничего не будет. Стало быть, еду он приносил с собой. Пусть пастух или охотник, но кашу он из чего-то варил. Значит, люди должны быть не очень далеко. А где люди, там и еда.
– И эту еду у них можно выпросить, – радостно подхватила Жданка.
– Или украсть, – буркнула Фамка.
– Купить, – наставительно заметила Ланка, – ну и нравы у вас в Норах.
– Чтобы покупать, надо сначала заработать, – сказал Варка, – когда прояснится, залезу повыше, посмотрю, как там и что.
– А если там ничего нет? – вдруг брякнула Ланка.– Что, если мы в Ином мире?
– В каком таком ином мире? – безмерно удивился Варка.
– В мире Мёртвых. Или в каком-нибудь ещё. Вокруг только снег и туман, а за туманом ничего нет. Кто знает, что могут крайны…
Целую минуту Варка обдумывал Ланкины слова. Вчера она оказалась права. Что, если она права и на этот раз?
– А погода такая же паршивая, как у нас зимой, – заметила Фамка, – и есть точно также хочется. Как там в Мире Мёртвых насчёт еды?
Варка потряс головой.
– Когда конфетки делить будем? – деловито поинтересовалась Жданка.
– Надо же, – Ланка кончиком пальца коснулась помятого бумажного фунтика, – Крыса любит тянучки. С ума сойти.
– А чего вы его крысой зовете? – спросила Жданка.
– Похож, – вяло отозвался Варка. Он пытался разглядеть сквозь оплывшее запотевшее стёклышко, что там, на улице, снег или уже дождь, – с крыши капает. Пойду, котелок подставлю.
– Чем это он похож? – не унималась Жданка.
– Хвостом, – объяснила Ланка и тут же осеклась. Пресловутый хвост, слипшийся в сплошной колтун из крови, волос и мелких перьев, она собственноручно отрезала почти под корень и отправила в печку вместе с так раздражавшим её шнурком от ботинка.
– Он красивый, – сказала Жданка, пристраиваясь возле лежанки и уже привычно поглаживая неподвижную руку, – и добрый. А вы всё – крыса, крыса…
– Ну ты и ляпнула, – восхитилась Фамка, возившаяся у печки, – добренький-красивенький!
– А как, по-твоему, его называть? – поинтересовался Варка. – Господин учитель, как в классе?
– У него же имя есть. Рарог Лунь.
– Есть-то оно есть, – раздумчиво протянул Варка, размышляя, чем все-таки топить печку вечером. Так, кажется, были какие-то кусты… Если нарезать очень много…
– Нет, вы просто уроды какие-то! – со слезами на глазах вскрикнула Жданка. – Он дважды спас нам жизнь, а вы, вы…
Она вскочила, сжала кулачки, пегие волосы смешно встопорщились, вздёрнутый носик покраснел от возмущения.
– Тихо, – сказала Ланка, – ти-хо. Ты сядь, успокойся.
Она неловко приобняла Жданку за плечи, усадила на прежнее место у лежанки.
– Не будем его так называть. Только не реви…
– Конечно, не будем, – согласился Варка. Обижать Жданку ему не хотелось. – Рарог Лунь-ар-Морран из серых крайнов Пригорья – немножко длинно, но красиво.
Глава 9
Два дня лило не переставая. Мокрый снег сменялся дождём. В глубине души Варка был этому рад. С чистой совестью можно было ничего не делать, никуда не бежать и ни о чем не беспокоиться. К утру второго дня крайн начал стонать, метаться, бормотать неразборчиво. Варка даже думать не хотел о том, насколько ему больно. Стиснув зубы, он влил в обмётанный чёрными корками рот убойную смесь из настойки водяного перца, сушёного тысячелистника, отвара корней кровохлёбки и стеблей пастушьей сумки (хоть что-нибудь да поможет). Что-то, во всяком случае, помогло. Стоны прекратились, но вытянувшееся в неподвижности тело продолжал сжигать безнадёжный сухой жар. Сбить его не удавалось. Напрасно Жданка хлопотала с холодными примочками на лоб и руки. Вечером действие обезболивающего кончилось, и Варка повторил всю процедуру снова, только на этот раз крайн пытался увернуться от кружки с микстурой, невнятно ругался и отплёвывался. Курицы решили, что ему полегчало, но Варка-то знал: эта микстура – такая мерзость, что даже мёртвый плеваться начнёт.
Дозу макового микстуры получил и Илка. «Помогает при душевных потрясениях», – объяснил Варка преданно глядящим курицам.
– А почему он такой? – жалобно спросила Ланка.
– Видел что-то страшное.
– Ну и что? – удивилась Жданка. – Мы тоже много чего страшного видели.
– Что-то очень страшное. Что-то, чего не смог вынести.
Говорили ему – не ходи домой, – пробормотала Фамка, – но он же у нас самый умный…
«Был умный», – подумал Варка, но вслух ничего не сказал.
Лекарство помогло лишь отчасти. Илка вспомнил, как надо держать ложку и смог самостоятельно сходить по нужде, но по-прежнему никого, кроме Ланки, не узнавал и молчал как каменный.
***
Все остальное, свободное от лекарских обязанностей время, Варка тихо отдыхал у печки. Фамка, напротив, усиленно занялась хозяйством. На её взгляд лачуга была куда лучше, чем прежнее жилье в родимых Норах. Печка не дымит и хорошо держит тепло, в стенах никаких щелей, по полу не дует, крыша не течёт.
За печкой обнаружилась узкая, плотно пригнанная дверь. Оказалось, что между задней стенкой дома и скальной стеной устроен чуланчик. В чуланчике нашлась на две трети полная корзина с углём и куча обломков какой-то древней мебели, явно годящейся только на дрова… Этому известию несказанно обрадовался Варка, которому до смерти не хотелось идти искать топливо под проливным дождем. Кроме того, среди хлама валялись большой грязный котёл и старинный медный чайник без ручки. Тут возликовала Фамка. Готовить на всех в крохотном котелке было очень неудобно. То, что готовить придётся ей, было ясно с самого начала.
Под трухлявыми досками оказался здоровенный сундук. Как он сюда попал, такой большой и добротный? Сундук был прочный, красивый, наверняка городской работы. Фамка поднатужилась, приподняла массивную крышку, подпёрла подходящей палкой. В лицо пахнуло прелой овчиной и слежавшейся кожей. Фамка храбро нырнула внутрь и вытащила огромную охапку тряпья.
