– Погоди, может ещё обойдется. Ты же не знаешь, чего у него там, – встряла неунывающая Жданка.
– Кусок свинца у него там! – рявкнул Варка. – Разворочено всё и выходного отверстия нету.
– Лучше бы он сразу помер, – устало вздохнула Фамка. Покойников она навидалась достаточно. Многие из них выглядели куда лучше.
– Так, – сказал Варка, поднимаясь, – щас я побегу, отца приведу. Или мать. Не побоитесь с ним остаться?
– Куда же мы пойдем? – фыркнула Жданка, – говорено уже…
– Тогда вот что. Очнется, будет просить пить – не давать ни в коем случае. На раны – холодные компрессы и всё время меняйте. Холод запирает кровь. Если не вернусь через полчаса, жгуты придётся снимать вам. Ясно?
– Ясно, – послушно ответила Фамка.
– Варка, да ты же плачешь! – ахнула Ланка.
– Иди ты знаешь куда… – всхлипнул Варка и, сдёрнув со стола мешочек с остатком разрыв-травы, выскочил за дверь.
Глава 6
Варка со всех ног летел по Колокольному переулку. Семечко разрыв-травы кололо изнутри щеку, но придавало уверенности. Довольно быстро он начал задыхаться. Недели голода не прошли даром. Ноги не слушались, как после долгой болезни. Счастье, что Колокольный переулок сбегал под гору. Когда Варку с разгону вынесло на длинную прямую Либавскую, которая плавно взбиралась на Дворцовый холм, он почти сразу выдохся. Пришлось остановиться, перейти на шаг. Не помогло. Наоборот, закружилась голова. Такого с ним сроду не бывало.
Варка вытер нос рукавом, огляделся… И понял, что-то не так. Собственно говоря, всё было не так. Полная темнота. Хотя сейчас вечер, самое торговое время, а на Либавской, как известно, в каждом доме лавка, а то и две. Все двери заперты, все окна наглухо закрыты ставнями. Почему-то не горит ни один фонарь. Хорошо хоть луна взошла, светит за облаками. Светлое небо. Черный ряд островерхих домов по одной стороне улицы, чёрный ряд домов по другой. А между ними Варка, одинокий пешеход, один на всей длиннющей Либавской. Пустота и тишина. Куда все подевались?
Скоро выяснилось, что куда-то подевались не только люди. На месте не оказалось дома на повороте в Пустой переулок. Куча мусора, от которой ощутимо тянуло гарью, домом, безусловно, считаться не могла. Дальше – и того хуже, Дом с Цепями, лучшая в городе ювелирная лавка, превратился в обгорелый остов с пустыми провалами окон, дома слева и справа – тоже.
Варка вдруг позабыл про головокружение и бросился бежать, как никогда в жизни не бегал. Узкая тесная Стоокая улица промелькнула как в тумане. Он свернул в Садовый тупик, резко забиравший в гору, и выдохнул с облегчением.
Родной дом как ни в чём не бывало возвышался в конце тупика во всем великолепии своей шатровой крыши, фигурных водостоков, дюжины вертушек и флюгеров, чётко выделявшихся на фоне бледного неба. Варка сразу ослабел и вновь перёшел на шаг. Садовый тупик взбирался в гору очень круто, дважды мостовая переходила в каменную лестницу. Кое-как Варка дополз до родной калитки, без сил повис на ней. Калитка качнулась под его тяжестью и медленно отворилась.
Дом был темен и тих, как все дома в городе. Стучать и вообще подымать шум Варке не хотелось. Существовал, правда, запасной путь: дерево – водосток – окно мансарды… Но мысль о том, что придётся лезть на дерево, впервые в жизни не доставила Варке никакого удовольствия. Одолеть мощённую плиткой тропинку через палисадник и то оказалось трудно.
Варка добрёл до порога и осторожно поскрёбся в дверь. Пожалуй, сам он больше никуда не пойдёт. Скажет отцу адрес, а сам не пойдёт. Отец и без него всё сделает: раны перевяжет, пулю вытащит, куриц успокоит. Да мать теперь и не выпустит никуда. Начнёт кормить, потом отправит мыться…
В доме по-прежнему было тихо. Не слышат, конечно. Варка поскрёбся сильнее, наудачу подёргал ручку. Ручка была фигурная, в виде петушиной головы с пышным гребнем.
Петушиная голова повернулась. Дверь оказалась не заперта. В глубине дома, в лавке, коротко звякнул колокольчик. Варка возликовал и немедленно просочился внутрь. Мог бы и не стучать. Дверь у них вообще запирали редко. В дом травника могли прийти и днем, и ночью. Отец никому не отказывал. Впрочем, этого требовал устав цеха травников. Если отец слишком уставал, то к больным шла мать и всегда брала с собой Варку. Варка был до такой степени шустрым ребёнком, что оставлять его одного никто не решался.
В просторной прихожей было совсем темно. Но Варке свет и не требовался. Налево – дверь в лавку, направо – коридорчик, ведущий в кухню.
– Мам! – заорал он, безошибочно нырнув в коридорчик. – Мам, вы где?
В кухне тоже оказалось темно. Спят они, что ли?
Варка шагнул к очагу, привычно нащупал лампу и кресало. Осветилась любимая кухня: стол с чистенькой скатёрочкой, ряд блестящих кастрюль на полке, голубые салфетки с вышитыми рыжими колосьями, синие кружки на крючках, расписной шкафчик с провизией. Увидев шкафчик, Варка забыл и про чёрный город за стенами, и про перепуганных куриц, и про Крысу с пулей в животе. В шкафчике всегда хранились остатки предыдущей трапезы, а ещё свежевыпеченный хлеб, сыр на тарелочке под стеклянным колпаком, масло в коричневом горшочке. Варка решительно шагнул к шкафчику, дёрнул дверцу, разрисованную васильками. Схватил с верхней полки увесистую краюшку и жадно впился зубами.
Зубы с размаху врезались в твёрдое, рот заполнила затхлая горечь. Варка поперхнулся, сплюнул, поднёс хлеб к лампе. Половинка каравая, некогда мягкая и покрытая аппетитной корочкой, давно закаменела и сверху донизу поросла бледной плесенью. Варка сунул лампу внутрь шкафчика. На тарелочке под стеклом обнаружился целый садик. Там плесень была зелёная. Горловину горшочка с маслом тоже окаймляла зелёная плесень. Варка хотел было открыть его, но передумал. Воняло и так достаточно мерзко. Надо же, с чего это мать развела такую грязь… Сердце сжалось, навылет прошитое страшной догадкой.
– Мама! – заорал он, одним духом взлетев на второй этаж, к родительской спальне.
…Через пять минут он снова был на кухне. Сидел на любимом высоком табурете и, уткнувшись подбородком в сцепленные руки, смотрел на лампу. Лампа горела ровно, не чадила.
Дом пуст, но всё в полном порядке. Не похоже, чтобы тут дрались. Отец не такой человек, чтобы спокойно позволить себя арестовать. Значит, он ушёл сам. Куда? Ну, ясное дело, узнал, что город берут приступом и побежал на стены. Он же травник. Спасать раненых – его долг. И мать, конечно, пошла с ним. Она такая, мать-то.
Но травники гибнут редко. Хороших травников берегут. Травников сманивают друг у друга, перекупают, в крайнем случае заставляют силой. Но не убивают.
Значит, или их взяли в плен и держат в замке, принуждая работать на этого гада Иеронима, или же им удалось бежать. Но в город они, ясное дело, вернуться не могут. В городе их каждая собака знает. Что ж, какое-то время он и один проживёт, не маленький. А потом надо попробовать выбраться из города и идти их искать.
Додумав до этого места, Варка немного расслабился. Свет лампы заколебался, стал расплываться. Руки разжались, и он врезался лбом в стол с таким стуком, что эхо пошло по всей кухне. Встряхнулся, покрутил головой. Сам виноват. Нечего тут сидеть. Спать надо в своей постели. До позднего утра, а то и до обеда…
И тут на него навалилось всё сразу. Это что же получается? В Колокольный-то идти некому. Они там сидят и ждут, а никто не придёт. Не спасёт, не успокоит, не перевяжет этих жутких ран…
Варка потёр разбитый лоб, стараясь собрать в кучку обрывки мыслей. Почему-то вспомнилось, как пахли крылья: мёдом, укропом, зелёными яблоками…
Посидел немного и во второй раз стукнулся головой об стол, теперь уже нарочно. Переносицей врезался в край столешницы, на глазах выступили слёзы, но в голове прояснилось. Тяжело вздохнув, он сполз с табурета.
***
Через четверть часа Варка брёл по Либавской, волоча на спине большую отцовскую торбу. Торба была набита под завязку. Снизу лежал мешок сухарей, который он прихватил для голодных куриц, сверху – то, что набрал в лавке… Особо не разбираясь, он выгреб всё из ларцов с пометкой «Раны», «Кровотечения», «Ушибы», «Боли». Поискал отцовский ларчик с кривыми иглами и жутковатого вида ножами и ножницами, но не нашёл. Видно, отец забрал его с собой. Да и к лучшему. Варка всё равно не знал, как обращаться со всеми этими блестящими штуками. В лавке больше не пахло травами. Пахло падалью. В клетке под потолком лежал мёртвый спик. Три недели без воды и пищи он не протянул.
Бежать с грузом не получалось. Склянки с настойками звякали, мешочки подозрительно шуршали, готовые развязаться. Варка смотрел под ноги, стараясь идти осторожнее. Случайно подняв глаза, он вдруг обнаружил, что навстречу тоже кто-то идёт.
