— Юдина, входи, — он пропустил меня к себе, в свой тёмный номер, даже не спрашивая, что мне нужно. А я не особо понимала, что к чему. Я перестала это понимать. — Что-то хотела?
— Я вас люблю.
Вот так это и случилось. На одном дыхании. Удар, произнесëнный умирающим голосом. Застывшие зрачки.
Подозреваю, как я выглядела со стороны: сосредоточенное лицо, сжатые челюсти, поднятый подбородок, глаза, как всегда, готовые встретить любой выстрел, будто на мне был бронежилет. Но это был блеф, даже для самой себя. На мне его не было, и я не представляла, насколько мне это будет больно — встречать пули голым телом.
Молчание. Его застывшая поза и склонённая голова. Внимательный взгляд, будто он не удивлялся, но оценивал возможности. Как всегда.
— Вот как?
— Да, вот так.
Дурацкий диалог. Я запомнила каждую его реплику, которые звучали особенно странно в полной тишине. В ней слышалось лишь моё загнанное дыхание, удары града по стеклу и шум проезжающих машин.
— Тот танец ты истолковала как-то неправильно?
Я пару раз моргнула. Такого я не ожидала. Я не знала, чего ожидала, когда понесла это сразу ему, как только осознала сама. И тут же лопнула как шарик после его лёгких невозмутимых слов. Он даже не старался меня ранить. Не старался меня не ранить. Ничего не старался.
Я осыпалась сразу же, после первого полу-удара. Маленького толчка, даже не настоящего хука справа.
Во мне этого было так много, и я совсем не знала, что делать с этой кричащей галактикой внутри. Внутри него же была чёрная дыра, и я впервые поняла, как это ощущается — когда ты кричишь, а эта чёрная дыра поглощает твой крик.
— Я… — я была в полной растерянности. Наверное, у меня были глаза загнанного животного. — Я ничего не толковала. Я сказала вам, как есть.
Я уже не могла скрывать нарастающее отчаяние в голосе. Никогда не могла.
— Надеюсь, ты понимаешь, что ничего не будет. Тебе нужно выбросить это из головы.
Тот же пристальный, внимательный взгляд, который я в тот момент не могла выдерживать ни секунды дольше.
Так что спустя секунду я просто ушла.
В своём номере я просто уставилась на руки. В голове была пустота. Впервые я не разрывалась от эмоций — их поглотила чёрная дыра. Там остался только глухой звон и слепая темнота.
Я посмотрела в окно — в свете фонаря на землю падал мой первый в этой осени снег.
Так я и перешагнула осень в зиму.
Комментарий к О погрешностях, первых влюблённостях и поражениях
https://t.me/lebriin - у меня появился телеграм, где я много пощу о криптоните, а так же веду писательский дневник и много всего интересного!!
https://vk.com/heilveegh?w=wall-171124079_1787 - а это факты о криптоните!!
========== О гадании по числам и глупости ==========
Теперь куда бы я ни посмотрела — повсюду были парочки. Улыбки, полные нежности, сплетённые руки, сердечки на кофейной пенке, и мне казалось, я в каком-то плохом романтическом фильме — стою уныло посреди всего этого великолепия, осиротевшая половинка ванильного целого счастья. Рекламные щиты с белозубыми парнями и девушками, в фальшиво-слащавых обнимающихся позах. Девочки из моего модельного агентства, уезжающие на машинах своих парней. Цветы в историях одноклассниц и тупорылые сердечки рядом с отметками.
И я, одинокая и презирающая это даже больше, чем прежде. Полная ужаса, растерянности и ощущения, что я предательница. В голове у меня крутились фразы, которые я говорила Вере, смеясь над любовью. Смеясь над дурочками, безответно влюбляющимися во всяких мудаков. Я-то точно не такая. Я рациональная. Я самолюбивая.
Но в итоге я точно такая же полная дура. Я не могла представить себе такого. Я не могла себя за это простить.
Это как вдруг обнаружить орудие убийства в ящике своего стола. А ты до этого ни разу не держал пистолет в руках. Но провалы в твоей памяти и кровь на руках — они неспроста.
— … ваша одноклассница, Юдина Юлия.
Я очнулась от рассматривания заснеженной земли из окна, только когда ощутила толчок Веры. В ответ на мой апатичный взгляд она кивнула на стоящего у доски Сан Саныча. Но я не сразу обратила на него внимания.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Сначала меня притянул он — как магнитом, физические законы которого я знала слишком хорошо.
И в голове сразу что-то вспыхнуло, как вспыхивало до этого (и как я не понимала, что к чему?). В голове сразу возник пистолет. Мысленно я взвела курок.
На лице Сан Саныча — широкая улыбка. В руках — грамота.
— Что, замечталась победительница? Вставай, получай похвалы и благодарность!
Я презрительно скривила губы.
Для нашего места любой пук считался победой.
Едва ли на моём лице была написана радость, когда я поднималась с места, жала руку директору, фотографировалась с грамотой.
— От лица всей школы поздравляю тебя со вторым местом! Ты большая молодец, Юдина! — громко говорил Сан Саныч. А лично мне, шёпотом, наклоняясь: — Улыбнись хоть для фото.
Я злобно оскалилась.
У меня было чувство, что меня перед всеми унижали. Тыкали в ещё незажившую рану грязным перочинным ножиком, раздирая там всё к чертям. И эта рана пульсировала, наливаясь кровью, что вот-вот выльется через края. Она зудела. И от этой боли и гнева хотелось орать и рычать, но мне приходилось стискивать зубы.
Одна Вера смотрела на меня с пониманием. Она знала, что для меня значит проиграть.
Но она не знала, что ещё один мой проигрыш стоял рядом с доской. Точно так же фотографировался рядом с мной, точно так же выдавливая улыбку, едва ли прикасаясь ко мне.
Это был парад моего унижения. Надо мной будто смеялись, тыкая в лицо этими проигрышами. У меня алели щёки не от радости и смущения, а от стыда и тупой злости на себя — за то, что я была такой дурой.
Конец урока я просидела тупо пялясь в окно, избегая даже взгляда на него, будто он был огнём, и искры могут меня ослепить. Я тряслась так, будто уже была под этими искрами. А когда прозвенел звонок, спрыгнула с места и побежала так, будто меня здесь вот-вот расстреляют. А увидев Насвай в коридоре, стукнула себя по лбу и побежала обратно.
В кабинете уже никого не было. Я хотела сделать это быстро, даже не глядя на него, но уже на пороге меня остановил холодный взгляд. Будто ушат ледяной воды. Удивительно, как я возгоралась от льда.
И я застыла, впервые за сегодня встретившись с ним глазами. Впервые после того, как мы разошлись возле автобуса, вернувшись в Черёмухино. Тогда я ещё была в шоке.
И это не обожгло так, как сейчас. Не зря я боялась.
Что я делаю? Зачем я это сделала? Почему я такая дура? Почемупочемупочему?
Он сидел за своим столом, проверяя тетради, и я увидела это в его глазах — что он всё помнит. Никакого шанса притвориться, что ничего не было. Он будто ждёт от меня снова чего-то ненормального, сумасшедшего.
И предупреждает — если двинешься хоть на шаг, я сдам тебя в психушку.
Я почувствовала себя несчастной. Разорванными ошмётками себя.
— Юдина, — безэмоционально сказал он. Как он может быть… таким? — Если ты по поводу… внеурочному, то мы уже всё обсудили. Можешь быть свободна.
А вот это ударило меня хлыстом, и я вздрогнула.
Мне был знаком этот взгляд — намеренно жалящий, колюче-холодный, но на самом деле обороняющийся, как тогда, когда он нёс чушь, что я его соблазняю. Когда он не знал, чего от меня ждать, он сам выходил из строя, он начинал нести чушь и вести себя слегка иррационально. Это выбивалось из колеи его привычного поведения — абсолютной неколебимости, тотального безразличия ко всему.
Здесь же была растерянность. И выстраивание защиты.
Тогда я этого не понимала, это лишь жалило мою и без того уязвлённую гордость, и я вставала на дыбы.
На секунду я застыла. А потом меня снова обожгло.
Я издала едкий, злой смешок, делая шаг навстречу. Я была захвачена таким гневом, какой может чувствовать только отвергнутая женщина. Или правитель проигравшей в войне страны.
