– Но на этот раз он показался мне добрым. Считаешь, он снова начнёт за нами гоняться?
– Близнецов в любом случае лучше оставить дома. Я, по крайней мере, своего в этот сон больше не возьму.
Кора помолчала немного, размышляя, а потом спросила:
– Джакомо, скажи... А ты не думаешь, что близнецы действительно были с нами во сне? Я имею в виду, не видели ли они вместе с нами того же сна о школе, Льве и всем прочем?
– Ну, ты и скажешь! Считаешь, мы вчетвером видели один и тот же сон? Брось, это невозможно! Если ты хотя бы заикнёшься об этом взрослым, они тебя на смех поднимут. И потом, даже если близнецы уже проснулись, мы так и так ничего не узнаем: они ведь не смогут нам рассказать.
(Вот так всегда: вырастая, не только теряешь способность пользоваться Тайным Голосом, но и начисто забываешь о самом его существовании.)
Но Кора всё-таки дождалась, пока оба младенца проснутся, и, перегнувшись через край колыбели, спросила:
– Что вам снилось сегодня?
– Молоко, – ответил Анджело. – Молочное небо и молочное море. Я в нём плавал и пил, пил... Вкуснотища!
– А я обкакался и описался, – пробурчал Джованбаттиста. – Весь перепачкался, плакал, но няня не слышала и не шла поменять мне пелёнки. Теперь будет раздражение на попе.
Пыльца бабочек
1
Новорождённые дети ещё слишком слабы, чтобы выходить с ними на улицу. Должно пройти по меньшей мере девять дней, чтобы они достаточно окрепли для похода в церковь на Крещение, причём в самой церкви их нужно носить на руках (Кора никак не могла понять, почему нельзя использовать коляску, но запрет есть запрет).
С верхней полки шкафа достали одеяльце с кружевной подушечкой, почему-то называвшееся «портанфан», – что-то вроде конверта, внутрь которого вкладывали младенца, одетого в белую кружевную рубашку, куда длиннее, чем необходимо, чтобы прикрывать ножки малыша: подол хорошей крестильной рубашки должен доходить аж до колен крестных, держащих новорождённого на руках.
Одна такая рубашка, завёрнутая в папиросную бумагу, а затем уложенная в плоскую картонную коробку, у них была: в ней много лет назад крестили папу, потом Джакомо, Кору, теперь дошла очередь и до Джованбаттисты. А вот рубашку и портанфан для Анджело пришлось позаимствовать у крёстного: в последний раз ими пользовалась Летиция.
– Эк тебя нарядили! Ну, и смешон же ты, братец, в этом девчачьем чепчике, – насмешливо заметил Джованбаттиста, поглядывая на близнеца со своей стороны пеленального столика.
– А сам-то, думаешь, не смешно выглядишь? Надеюсь, этот маскарад скоро кончится, а то кружева на слюнявчике мне шею царапают, – отвечал Анджело.
Когда малыши были одеты, нянька закутала их в белые шерстяные шали, прикрыв лицо.
– Ничего не вижу! Первый раз выхожу на улицу, а смотреть по сторонам не могу! Так не честно! – возмущался Анджело.
– Я задыхаюсь! – вопил Джованбаттиста.
– Няня, ты уверена, что они смогут дышать? – забеспокоилась Кора.
– Конечно, смогут. Видишь, шали ажурные, воздух легко проходит через отверстия.
В конце апреля уже тепло, но взрослые опасались, что близнецы простудятся, поэтому няня взяла с собой в церковь большой кофейник из чистого серебра на серебряном же подносе, наполненный кипятком и завёрнутый в одеяльце, чтобы не остыл по дороге: теперь священник не станет поливать нежные детские головки холодной воды из купели.
И вот близнецы на руках своих крёстных матерей впервые вышли на улицу. Все жильцы дома столпились у дверей, чтобы взглянуть на малышей – ведь до сих пор никто, кроме самых близких родственников, их ещё не видел. Напрасно Кора умоляла мать позволить ей пригласить в гости хотя бы Донателлу, просто сгоравшую от любопытства.
– Нет. Посторонние – источник микробов, – отвечала та.
– Но, мама, Донателла всегда моет руки! И она не станет их трогать, только посмотрит.
– Я сказала – нет.
Из-за тех же микробов близнецов запрещалось целовать в лицо – в лучшем случае можно было прикоснуться губами к волосам, стараясь не брызгать слюной.
2
