Душ шумно радовал своей однотонной и равномерной музыкой. Ароматная пена стекала по усталым ногам и смывала старую, некрасивую оболочку, лишние килограммы и неприятные волнения. Время остановилось. Так стоять хотелось вечность. Если бы не закончилась горячая вода в бойлере.
«Нюське надо позвонить, мама думает, что я у неё», — Маруся возвращалась в действительность, пытаясь обернуться большим зелёным полотенцем. Но на узел его длины не хватило, и это оказалось грубым напоминанием о реальности. Она забралась голышом под одеяло и мгновенно уснула.
Тётя Женя не достучалась к Маше и, тихонько зайдя в комнату, повесила на стул только что пошитую ночную рубашку, а «спецодежду» этой странной невесты прихватила с собой.
— Пусть будет так, как ты задумала, девочка. Если получится — я тебе лучшее свадебное платье сошью.
Маше снилось детство и море, куда ездила один раз с родителями. Она плавала с дельфинами, которые тёрлись о её бока, поддерживали, чтобы не утонула, а Маша легко, как русалка, рассекала зелёные волны и пела свой любимый «Алешнічак». Она неожиданно проснулась, ощущая, что бок дельфина как-то особенно материально касается её тела.
Это страшное пробуждение в незнакомом месте, в темноте и с дельфином в постели! Она едва сдержала крик ужаса. Протянула руку, провела по подушке, на которой лежала чья-то голова. Сердце стучало, как заводная игрушка.
Голова с лёгким ёжиком мирно сопела во сне и ничем не угрожала. Это был Юрик.
Проснувшись на тесном диване, Стилист побродил по гостиной, зашёл в туалет, а потом на автомате поднялся в свою бывшую комнату, лёг на кровать, где много лет подряд видел цветные сны, и стал отжимать своё законное место рядом с большой Машей.
«Это ж надо, вроде сама к нему в постель напросилась!» — думала она, осторожно выбираясь из-под общего одеяла. Принялась искать одежду, стоя на коленках шарила по стулу, где был оставлен сарафан. Если бы Юрик проснулся, то, не раздумывая, полезла бы под кровать и досидела бы там до утра. Но, на счастье, ей под руку попалась сорочка, которую принесла тётя Женя. Она торопливо надела её на себя, путаясь в трёх дырках для рук и головы. Наконец успокоилась, закрыв свою наготу, но пока она возилась с одеванием — Стилист захватил всю кровать, лежал, как морская звезда, посредине. Маша села на стул, обдумывая ситуацию. Так и просидела, пока не начало светать, застывши на единственном стуле, как большой белый абажур, вполне, подходящий к интерьеру этой комнаты.
20. Любовь-Морковь. Меня зовут Юрий
Валентина Петровна пребывала в состоянии опьянения счастьем. С работы неслась домой уверенной быстрой походкой, несмотря на тяжёлые сумки с едой. Из столовой стала смелее таскать «сэкономленную» продукцию и более творчески подходить к составлению меню:
«Вот вы, наверное, не знаете, что если по калькуляции в борщ положить всё, что там полагается быть, отмеривая на весах по граммам — лук, бурачки, картошечку, капустку, то черпак будет стоять в кастрюле, как солдат на посту. Борщ будет больше напоминать винегрет, чем первое блюдо. Налить его в тарелку будет невозможно. Так уж лучше сделать что? Правильно, тот самый винегрет из выловленной гущи борща. А в то, что осталось, — налить кипяточка, присолить, поперчить, добавить томатной пасты, глюконата и вот — налицо экономия продуктов с неплохой прибылью и дополнительным блюдом, которое приносит в кассу деньги». Ну это так, маленькие хитрости. Есть ведь и более интересные комбинации, после которых в сумку к Петровне приплывали отбивные или котлеты по-киевски, а то и пару кусочков стерляди, которую она не очень любила, но для любимого мужчины старалась накрыть стол разнообразнее.
Он был предупредителен, ласков, дарил цветы, смущал комплиментами. Валентина Петровна готова была на совершение разнообразных глупостей, главной из которых было — официальное заключение брака и прописка Евгения Мартыновича на своей площади.
Про дочку она мало вспоминала — она взрослая, самостоятельная. Да и позвонить к подружке Машкиной как-то долго собиралась. Маруся сама дозвонилась и сообщила, что снимает комнату за городом. Много не говорила, но обещала заглянуть на днях. Поинтересовалась, поклеили обои или нет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Какие обои? — спросила мать.
И Маруся поняла — в доме всё пошло кувырком.
Внизу шумела вода, свистел чайник, хлопали двери — день начался, хотя за окнами было ещё темно. Бухгалтерша неуклюже спустилась в гостиную, где её встретил неловкими прыжками с опрокидыванием стульев и клацаньем когтей по полу Бекон.
Тётя Женя вынесла гостье сарафан, который за ночь принял более благородный вид. Маруся торопливо надела его поверх ночной рубашки и, мельком глянув в старинное мутное зеркало, удивилась. На боках перестало морщить, лучше обозначились богатые формы. Широкие рукава рубахи и её выглядывающий из-под сарафана подол, выглядели своеобразно, но не смешно.
— Вот так-то! — цокнула языком тётя Женя.
Лестница заскрипела, и присмиревший на минуту пёс опять стал сходить с ума. Это спускался Алик-Юрик. Он с любопытством обошёл Машу, оценивая работу тётки, бросил на ходу: «Да, может быть», открыл Бекону дверь и вышел вместе с ним на улицу.
— Мне надо навестить местный Дворец культуры. Там у меня кружок хоровой. Надо снять мерки для костюмов. Поможете мне? А то целый день провожусь. Потом у меня будет свободное время. Завтра воскресенье, можно съездить на квартиру к Юрке. Ой, Алику. Взять одежду нормальную, обувь. Жировки оплатить надо, найти его паспорт, — предложила Евгения Ивановна
— С Аликом туда ехать нельзя! — заволновалась Маруся.
— Сама съезжу, — согласилась тётка.
Завтракали деревенским творогом. Ни сахара, ни батона на столе не было. Поначалу Маша расстроилась, что не может сделать себе привычный бутерброд, но, выпив две чашки зелёного чая с «картонными» хлебцами, она почувствовала себя вполне сытой. Стилист всё время улыбался, переводя взгляд с Маруси на Евгению Ивановну, и, закончив завтрак, произнёс:
— Спасибо, мама.
Тётка смутилась, и глаза её стали влажными. Она тихо ответила:
— Я рада, сынок, что тебе понравилось.
Дворец оказался уродливым строением 60-х, выкрашенным голубой и белой краской со слегка облупившимися колоннами с фрагментами «наскальной живописи». В вестибюле стояло странное рукотворное растение — гимн полимерным материалам и «неземной красоте»: пластмассовые розовые цветы, вырезанные из пластиковых бутылок и покрашенные лаком для ногтей, в середины их были воткнуты лампочки. Они включались при каких-то особых обстоятельствах, которые пока не наступили…
Детский хор репетировал на втором этаже. Его руководитель, Лидия Геннадьевна, переехала из города в посёлок совсем недавно. Старую программу с пионерскими хитами она зачеркнула и стремилась «раскрыться» на фольклоре. Она хотела максимально приблизиться к аутентике, использовать не только песенные традиции, но и народные костюмы четырёх регионов Беларуси, песни которых должны составлять репертуар хора. Эти костюмы могла пошить тётка Стилиста. Имелись спонсоры, и это был хороший денежный заказ.
Пока Маруся измеряла объёмы и рост участниц хора, а Евгения Ивановна уточняла детали проекта, Юрик слонялся по коридору, разглядывая фотографии, рассказывающие о событиях, которые происходили в этих стенах.
На улице стемнело, хотелось идти домой, а Юрик-Алик нигде не наблюдался. Коридоры были пусты, как и туалеты — мужской и женский.
— Где же он? — нервничала Евгения Ивановна.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Маруся дёргала поочерёдно двери кабинетов. В безмолвии тёмных коридоров шаги двух взволнованных женщин гремели тревожно и вызывающе. Пенсионерка в безрукавке, напяленной на пальто, многозначительно бряцала связкой ключей, намекая на конец всяких репетиций. Маруся набрала побольше воздуха и крикнула в пустынное пространство храма искусства:
— Али-и-ик!
— Дитёнка потеряли? — участливо спросила сторожиха и стала шарить по ведомому ей маршруту. Она заглянула в открытый зал, ловко запрыгнула на сцену и включила рубильник. Ещё пару минут возилась с проводами, и через секунду Маруся и тётка Женя вздрогнули от мощного рыка, усиленного микрофоном:
