поморщился: «Хуже общежития. Не завидую Марцеллу». Он допускал, что римляне обращают на рабов не больше внимания, чем на мебель, но все же… «Купаешься — вокруг толпится сотня слуг, прогуливаешься по двору — в сопровождении свиты, одеваешься — как перед зрительным залом».
Торопливо ополоснувшись, Максим с бестиарием снова проскользнули в комнату рядом с кухней, наскоро перекусили. Максим твердо решил добиться позволения выйти из дома. Догадывался: сенатор Марцелл не каждый день проводит, запершись в четырех стенах. Бестиарий — телохранитель следует по пятам за хозяином, следовательно, не может одновременно наблюдать за ним, Максимом. Актер не был уверен, позволят ли ему выйти из дома без присмотра.
Причитавшийся ему кусок пирога Максим взял с собой, предназначив Титу Вибию. Подозревал, что благодетель не всегда ест досыта. Завернуть пирог было не во что, и Максим, выйдя во двор, сорвал несколько листьев.
Повернувшись, неожиданно обнаружил, что за ним с удивлением наблюдает хозяйка дома. Максим смутился, чувствуя, как нелепо выглядит, сжимая в масляных пальцах кусок пирога.
Сервия смотрела вопросительно.
— Тит Вибий, — только и промолвил Максим в свое оправдание.
Хозяйка спокойно сказала что-то одной из служанок. Смуглая девушка, точнее девчушка, умчалась со всех ног, и так же, вприпрыжку, вернулась, неся корзинку. Максим благодарно поклонился хозяйке, опустил пирог в корзинку. Сервия прибавила еще несколько слов, девчушка вихрем слетала в кладовую, принесла пару яблок и груш. Максим снова поблагодарил. Сервия, смотревшая на него без тени улыбки, отвернулась и ушла прочь.
Максим вознамерился отправиться прямиком к Марцеллу, но бестиарий пояснил, что так не делают. Самые знатные посетители, говоря о рабах и вольноотпущенниках, прежде обращаются к управителю. Тот, если находит нужным, докладывает хозяину.
«Бюрократы!» Максим смиренно поплелся разыскивать управителя. К счастью, переговоры с ним не заняли много времени. Вероятно, управитель получил насчет гостя точные указания, потому что повел прямиком к хозяину.
Марцелла они отыскали в библиотеке. Сервия сидела напротив брата и под его диктовку что-то писала. Марцелл, прервавшись, с досадой обернулся к вошедшим. Максим принялся объяснять, что хочет пройтись. Марцелл, торопясь вернуться к письму, энергичным кивком велел бестиарию сопровождать гостя. Тотчас забыл об обоих. Максим, выходя, спиной чувствовал настороженный, цепкий взгляд сестры сенатора.
Они оказались на залитой солнцем улице. Максим помедлил, привыкая к свету и шуму. Повернулся к бестиарию и остолбенел, обнаружив у его пояса деревянный меч — знак гладиатора, отпущенного на волю. Сенатор внушил телохранителю чувство преданности не только палочными ударами — поступил много умнее. «Только последней твари не свойственна благодарность». Максим коснулся меча, посмотрел бестиарию в глаза, улыбнулся: «Поздравляю!» Бестиарий ответил горделивым взглядом.
Спустившись на Форум, Максим первым делом потянул бестиария к солнечным часам. Тита Вибия не нашел и встревожился. «Что случилось?» Принялся расспрашивать. Завсегдатаи таверн взирали равнодушно, пожимали плечами. Неожиданно какой-то мальчишка отозвался:
— Тит Вибий?
И поманил за собой. Покинув Форум, они углубились в лабиринт улочек Авентина. Теперь Максиму открылся совсем другой Рим.
Узкие, грязные переулки, стиснутые с обеих сторон четырех — пятиэтажными домами. В домах — маленькие оконца, облупившаяся штукатурка, ветхие балконы, на которые, казалось, страшно ступить. Максим озирал верхние этажи. «Интересно, как они отапливаются зимой? Жаровнями с углем? Труб нет, значит, дым идет в комнаты». Сразу вообразил черные, закопченные стены и потолки, удушливый чад, кашляющих жильцов. «Понятно, почему горожане стремятся проводить дни в цирках и на площадях… Кстати, в таких комнатах даже воды не согреешь — не на чем». Обилие таверн объясняло, где обедают жители «многоэтажек». Таверны, харчевни, кабачки попадались на каждом углу. Правда, большинство из них доверия не внушало: уродливые вывески, подозрительные запахи.
Максим отметил, что каменными были только первые этажи. Остальные — деревянные. При том, как теснились дома, становилось ясно, что при пожаре выгорят целые кварталы.
«И не совестно обвинять Нерона в намеренном поджоге города? Рим горел и до него, подозреваю, будет гореть еще не раз… Но как описан пожар у Сенкевича! Сильнейшие страницы в книге. Можно подумать, сам все пережил и прочувствовал. Если так писал человек, никогда не бывавший в Древнем Риме, то я просто обязан»… И Максим мгновенно поклялся: если вернется домой — напишет пьесу из жизни римлян. И сам поставит!
Тут от возвышенных мыслей его отвлекла струя помоев, выплеснувшаяся из окна. Максим едва успел отскочить. Бестиарий разразился бранью, на которую сверху визгливо ответили. «Цивилизация имеет некоторые преимущества. Например, мусоропровод. Когда, конечно, о нем помнят — и жильцы, и служащие жэка».
Достигнув верхнего этажа, мальчишка нырнул в узкий темный коридор. Максим отметил, что до сих пор не видел ни одного засова. И вообще, казалось невозможным в такой развалюхе, где сквозь стены был слышен даже шепот и кашель, запереть кого-то насильно. «Не держать же Гефеста связанным, с кляпом во рту».
Мальчишка стукнул в дверь, выхватил у Максима из корзины яблоко и затопал вниз по ступеням. Актер толкнул незапертую дверь, она распахнулась…
Тит Вибий и Гефест восседали друг против друга на каком-то покрывале, имевшем трудноопределимый цвет, и подкреплялись лепешкой, по очереди обмакивая куски в глиняную чашу с вином. При этом Тит Вибий держался за голову и раскачивался из стороны в сторону, а Гефест замер неподвижно, устремив невидящий взгляд прямо перед собой.
Максим от удивления застыл на пороге. Бестиарий не успел вовремя затормозить, так что врезался в актера. Оба ввалились в комнату с неподобающей поспешностью.
Увидев вошедших (точнее вовремя отпрянув, чтобы не быть растоптанным), Тит Вибий издал приветственный возглас и первым делом заглянул в корзину. Обнаружив пирог, расчувствовался до такой степени, что возжаждал заключить гостей в объятия. К бестиарию, однако, подойти не решился, а Максима уже обнимал Гефест.
Ошеломленный Максим едва устоял на ногах. Что, учитель латыни стосковался по ученику? Ничем иным восторг его нельзя было объяснить. А Гефест явно захлебывался от восторга. Одной рукой сжимал плечо актера, другую устремил к потолку, произнося страстную, пламенную, блистательную (в этом не было никакого сомнения) речь. Одна беда — непонятную. «Видит во мне освободителя? Но не скажешь, что истомился в неволе. Дверь отперта, Тит Вибий не кажется бдительным стражем».
Максим повернулся к Титу Вибию, глазами указал на пленника, потом — на дверь. «Не пытался сбежать?»
Вибий плюнул и настежь распахнул дверь. Гефест мгновенно забился в угол. Вибий выразительно ткнул пальцем в сторону вольноотпущенника: «Попробуй, выгони!» Теперь Максим уже решительно ничего не понимал. Попросил Вибия затворить дверь, сел подле Гефеста.
Вольноотпущенник, тревожно озираясь по сторонам, прошептал:
— Цезарь Домициан!
«Это плагиат, — возмутился Максим. —
