доволен», гневно подумал Максим.
Гефест разговаривал с сенатором. «Через несколько минут поднимется и уйдет». Максим лихорадочно соображал. «Марцелл наверняка расспрашивает обо мне. Гефест отвечает сдержанно. Разумеется, о предсказании, сделанном императору, не упомянет, но о моем пребывании во дворце может рассказать. Пробудит худшие опасения сенатора».
Что делать? Позволить Гефесту вернуться на Палатин значит, подписать смертный приговор себе и Марцеллу. Задержать? Внезапное исчезновение слуги наверняка встревожит императора. Цезарь обвинит Марцелла? Или… поверит в случайность? Мог же Гефест стать жертвой разбойников, дать волю своей обиде, скрыться. Подозрительное совпадение? Подозрение лучше прямой уверенности.
Ясно одно — вольноотпущенник не должен увидеться с императором. Но как задержать Гефеста?
Максим посмотрел на бестиария. Тот стоял неподвижно, лениво оглядывал гостей. Похоже, решал, много ли понадобится сил, чтобы справиться с каждым. «Чужеземцу достаточно тычка, свободному римлянину — пинка, а вольноотпущеннику — щелчка». Судя по короткой дубинке у пояса, бестиарий стал телохранителем сенатора. Максим в досаде сжал кулаки. Знал бы сенатор, с каким известием возвратится Гефест на Палатин! Один знак бестиарию, и вольноотпущенник был бы без шума завернут в ковер, отправлен в какое-нибудь отдаленное поместье. Там бы ждал, пока заговор против императора возникнет и осуществится.
Тут Максим вспомнил, как Гефест самоотверженно ринулся ему на помощь в термах, и устыдился. «У нас один рок: приносить беду неповинным людям. Только я это сознаю, а он — нет».
Весталка, удивленная, что сенатор беседует с кем-то другим, когда она рядом, поджала губки. Потом склонилась к уху хозяйки, что-то зашептала, весело поблескивая глазами. Сестра сенатора поднялась и исчезла в доме. Весталка улыбнулась Максиму. Но он был поглощен безрадостными мыслями, и ответная улыбка вышла кривой. Весталка нахмурилась. Потом снова заулыбалась — сестра хозяина возвратилась, в сопровождении рабыни, несшей два плаща и две пары башмаков. Кроме того, рабыня подала Титу Вибию корзинку с нехитрым угощением: оливками, сыром, хлебом, орехами. Максиму, вероятно, предстояло поужинать в доме.
Тит Вибий прижимал корзинку к груди, свободной рукой пытаясь связать концы плаща. Корзинка мешала, но выпустить ее хоть на мгновение Вибий не желал — так и продолжал мучиться. Максим заподозрил, что благодетель устроил представление намеренно, желая отблагодарить хозяйку, показать, как дорог ее дар.
Максим тоже поблагодарил сестру сенатора и весталку — кивками, улыбками. Весталка милостиво принимала благодарность. Хозяйка взирала сумрачно — вероятно, разделяла опасения брата.
Кое-как затягивая ремешки — сандалии были великоваты, но привередничать не приходилось, — Максим смотрел, как поднимается с места и откланивается Гефест. Вся предыдущая сцена должна была убедить вольноотпущенника: сенатор Марцелл покровительствует чужеземцу. Нынче же вечером об этом узнает император!
Максим встал и, точно пробуя новые башмаки, отступил на несколько шагов. Укрывшись за широкой спиной бестиария, поманил к себе Тита Вибия. Бестиарий, слегка повернув массивную голову, смотрел, как они обмениваются знаками. Максим подмигнул в сторону Гефеста и сделал вид, точно завязывает узел. Тит Вибий провел пальцем по горлу: «Убить?» Максим замотал головой. Поднес к губам воображаемый кубок: «Напоить». Вибий восторженно закивал. «Не сомневайся, сделаю». Максим вновь показал затянутую петлю: «Связать». Благодетель понимающе кивнул.
Бестиарий снисходительно усмехнулся: «Еще вопрос, кто кого одолеет. Бойцы как на подбор. Жаль, не увижу схватки».
Спустя секунду, Тит Вибий уже юлил вокруг вольноотпущенника, предлагая довести восковые таблички. Тот брезгливо фыркал, но Максим исполнился спокойной уверенности, что благодетель не выпустит жертву.
Едва они ушли, во двор тенью проскользнула женщина. Судя по одежде — рабыня. Тонкая, высокая, черные косы змеятся по спине. Молча поклонилась весталке. «Знак возвращаться», — догадался Максим. Сенатор взирал на рабыню с отвращением. Весталка неохотно поднялась. Коснулась щекой щеки хозяйки. Сенатору едва кивнула головой. К удивлению Максима, Марцелл отвечал столь же сдержанно.
И тотчас актер подметил короткий змеиный взгляд, брошенный рабыней на госпожу. «Следит за ними!»
Весталка удалилась. Немедленно поднялась с места и сестра сенатора. Многозначительно посмотрела на брата. Не говоря ни слова, скрылась в доме.
Коротким кивком Марцелл велел актеру следовать за собой. Привел в комнату, напоминавшую библиотеку. Здесь тоже вдоль стен тянулись шкафы, только меньше свитков. По углам стояли два сундука, металлических и очень громоздких. В центре находился квадратный стол с ножками в виде львиных лап и мраморной столешницей, возле стола — стул с высокой спинкой и несколько табуретов. Все строго, скупо. Максим решил, что попал в кабинет хозяина.
Марцелл опустился на стул с высокой спинкой, позволив Максиму занять один из табуретов. Актер устроился по другую сторону стола, напротив патриция. Сенатор, размышляя о чем-то, двигал по столу зажженный светильник. Максим исподволь рассматривал Марцелла. Виновата ли была игра теней, только худое лицо сенатора стало совсем угловатым. Не холодным, не надменным. Скорее, осунувшимся.
«В самом деле, — заключил Максим, — Марцеллу трудно позавидовать». Любовь сулила сенатору беду, а не радость, ибо вздумай весталка нарушить обет, над обоими нависла бы смертельная угроза.
Марцелл оторвал взгляд от язычка пламени. Максим жестом попросил таблички для письма. Получив, нацарапал: «Palatinus monc» — «Палатинский холм». (Названия семи холмов затвердил во время первого же урока.) Показал на себя, пальцами изобразил идущего человека. Не сомневался, сенатор поймет: чужеземец побывал на Палатине, у императора. Для точности написал «Cacsar». Сенатор откинулся на спинку стула. Молча ждал, не торопил. Максим подумал и нарисовал глаза. Произнес:
— Цезарь Домициан.
Острым концом палочки подчеркнул рисунок и указал на сенатора. Хотел сказать, что цезарь приказал наблюдать за сенатором. Марцелл не изменил позы. Если и понял, не собирался этого показывать. Не хватало только попасть под закон об оскорблении величества. Максим понимал его опасения. Сказал:
— Гефест.
Снова обозначил палочкой: рисунок, сенатора, затем и себя. Догадается Марцелл, что вольноотпущенник послан следить за ними обоими?
Сенатор чуть прищурился, но ничего не ответил. «Что я могу еще сообщить? — размышлял Максим. — Что император боится заговора? Считает Марцелла главой заговорщиков? Как это объяснить? Начать рисовать ножи вокруг имени Домициана? Марцелл вообразит: приказываю к убийству. Точно, сочтет провокатором».
— Сервия! — окликнул сенатор, не поворачивая головы.
В комнату вошла сестра Марцелла. Вероятно, с самого начала подсматривала у занавесей. «Ясно, тревожится за брата».
Сервия подошла, обняла Марцелла за шею. Приникла щекой к щеке. Максим изучал два удивительно похожих лица: резкое, суровое и тонкое, нежное. Нашел, что их роднит истинная римская твердость.
Сделал последнюю попытку. Показал на себя, на сенатора и прижал палец к губам. Призыв к осторожности имел и второй смысл. Максим хотел уверить: он не доносчик.
Сенатор взял из его рук дощечку и, стирая рисунки, старательно разровнял воск.
* * *
