бестиарий.
Зашел в беседку и вынес настоящие мечи.
— Попробуем?
Максим молча кивнул, не в силах оторвать взгляда от клинка. Бестиарий протянул меч, Максим взял. Холод рукоятки словно сообщился его ладони. По телу прошел озноб. Не от волнения: бестиарий был слишком опытен, чтобы нанести увечья противнику или позволить задеть себя. Скорее, это был холодок восторга, усилившийся многократно, едва клинки с легким звоном скрестились. Перед глазами поплыли кадры приключенческих кинофильмов. Какой мальчишка не воображал себя графом Монте-Кристо, или капитаном Бладом, или… Максим — воображал. И сейчас, сжимая рукоять меча, чувствовал, что вновь становится тем мальчишкой. Оклеенную фольгой деревяшку заменяет настоящий клинок. А восторг остается прежним, детским.
Восторга хватило на первые пять минут. Потом было тяжелое, свистящее дыхание, пот, заливающий глаза, и два пореза выше локтя.
После изнурительных упражнений они вернулись в дом. Марцелл принимал клиентов и в ближайшие часы на улицу выходить не собирался, поэтому бестиарий отправился на прогулку вместе с Максимом.
Прежде всего, они зашли за Титом Вибием и Гефестом. Вольноотпущенник за прошедшие недели настолько осмелел, что отважился не только спускаться по лестнице, но даже удаляться от дома. Возможно, подобная отвага объяснялась преданностью науке. Гефест давно обнаружил, что Максим успешнее осваивает латынь в непринужденной беседе. Правда, устная речь чужеземца все больше обгоняла письменную, но Гефест здраво рассудил: «Найдет, кому писать любовные письма, — наверстает упущенное».
Поэтому Гефест отважно водил чужеземца по городу. Правда, старался укрыться за спиной бестиария, едва вдали показывались преторианцы — солдаты императорской гвардии.
Бестиарий охотно сопровождал учителя с учеником. До сих пор он знал только римские цирки да школу гладиаторов. Ну, запомнил еще дорогу от курни Юлия, где собирались сенаторы, до особняка Марцелла. Теперь, подобно Максиму, он с любопытством глазел по сторонам.
Тит Вибий следовал за ними, пылая желанием показать «свой» Рим: «Самые лакомые места». В то же время удивлялся, почему город уже не кажется ему, как казалось прежде, единым большим кабаком.
Максим удостоверился, что Форумов в Риме было несколько. Они побывали на Форуме Юлия Цезаря — просторном дворе, окруженном крытой двухъярусной колоннадой. В промежутках между колоннами помещались статуи. Конная статуя самого Цезаря возвышалась перед входом в великолепный храм Венеры. Если Максим правильно понял объяснения Гефеста, получалось, что род Цезаря восходит к этой богине.
«Римляне любят происходить от богов», — отметил Максим.
Среди сокровищ храма — картин, камей и прочего — Максима заинтересовала лишь статуя Клеопатры. Перед глазами сразу поплыли кадры из фильма Элизабет Тейлор. Впервые он увидел этот фильм в двенадцать лет, и с тех пор… Ну, словом, роль Антония в пьесе Шекспира стала заветнейшим мечтанием.
Мраморная Клеопатра была не столь хороша, как Тейлор, хотя чем-то на нее похожа — широкими дугами бровей, огромными глазами. Одно можно было сказать наверняка: это женщина с характером. Максиму почему-то вспомнилась супруга Домициана.
Покинув Форум Цезаря, приятели удостоились своим посещением Форум Августа, затем — Форум Домициана. Правда, он еще только строился. Максим воочию убедился, что с помощью простейших приспособлений можно возводить великолепные здания.
Задумался об архитектуре двадцатого века. «Совершенство техники и несовершенство вкуса. Впрочем, как и в остальных искусствах. Почему?» Максим ломал голову, доискиваясь причины, пока не сообразил: древние художники старались прославить не себя, а богов или великих граждан, потому в своих творениях стремились не просто выделиться (мол, глядите, как я умею: левой рукой за правое ухо), а достичь гармонии.
День перевалил за половину, а потом решено было отобедать и отправиться в термы послушать прославленного оратора Фабия. (Смесь бани с лекционным залом и библиотекой несколько озадачивала Максима.) Гефеста занимало, сумеет ли ученик, изъяснявшийся короткими фразами, понять замысловатые обороты, уловить хотя бы общий смысл речи.
Бестиарий объяснил, что прежде должен зайти домой, — вдруг сенатор Марцелл решит прогуляться?
— Обязан сопровождать.
Они условились, что подождут бестиария в ближайшей таверне. Если он не сможет вернуться, пришлет кого-нибудь из рабов предупредить.
Войдя в таверну, они заказали нехитрое угощение в виде лигурийского вина и маринованных оливок. У Максима кубок был безжалостно отнят:
— Прежде повтори, что видел во время прогулки.
Гефест с Вибием подкрепились оливками, запивая их вином, разбавленным водой. Вибий полагал, что Гефест льет воду чересчур щедро, но вольноотпущенник держался стойко: великому оратору следует внимать на трезвую голову.
Максим, едва ворочая пересохшим языком, твердил:
— Форум Октавиана Августа. Статуи великих полководцев.
— Кого именно? — настаивал неумолимый Гефест.
Максим помнил лишь одного, да и то потому, что читал «Войну с Ганнибалом».
— Сципиона Африканского, победителя Карфагена.
Рассказ был окончен, кувшин с вином показывал дно, а бестиарий все не возвращался. Гефест забеспокоился:
— Нельзя больше ждать! Пропустим речь Фабия!
Он даже в лице переменился, вообразив подобное несчастье.
— Идите, — сказал Максим. — Особняк Марцелла рядом. Узнаю, что с бестиарием. Догоню.
Гефест расстроился и разгневался.
— Кто должен учиться у великого оратора? Я?
— Догоню, успею, — упорствовал Максим.
Гефест поднялся и молча направился к дверям. Пренебрежение к себе он бы мог снести, но к великому Фабию?! Вибий, пожал плечами — охота бегать в такую жару, беги — отправился за Гефестом.
Максим рысью припустил к дому сенатора Марцелла. Влетел в атрий, мельком отметив, что привратника на обычном месте нет.
В атрии толпилась вся многочисленная прислуга Марцелла. Были здесь кухонные рабы, и рабы, обязанные ходить за покупками, и банщики, и смотрители гардероба, и парикмахеры, и… Все говорили разом, а заметив Максима — замолчали. На Максима смотрели глаза — застывшие, широко распахнутые, изумленные, испуганные, негодующие. Миг — и рабы серыми тенями ускользнули прочь. Скрылись в коридорах, в кладовых, убежали в сад.
Задержался один бестиарий. Стоял, прислонившись спиной к колонне, громадный; не то, чтобы хмурый — какой-то потерянный. Взирал на Максима с заметным облегчением. Нет, больше с неприкрытой радостью.
— Вот он.
Максим не сразу понял, что бестиарий обращается не к нему.
— Зачем сказала: «Он не придет?»
Только теперь Максим увидел Сервию. Она сидела в углу, на табурете, сидела так, словно провела в этой позе много лет и давно окаменела.
При словах бестиария Сервия повернула голову, посмотрела на Максима. И встала. Максиму сделалось не по себе. Словно сошла с пьедестала одна из статуй.
Сервия приблизилась и спросила тусклым, глухим голосом:
— Зачем ты пришел? Что тебе нужно? Что тебе еще нужно?
Максим поглядел на бестиария, бестиарий — на Максима.
— Не понимаю, — сказал Максим.
Слово «нужно» он угадал, хотя прежде пользовался лишь синонимом «надо». Но по-прежнему не мог взять в толк, о чем говорит Сервия.
