в последний день боев в Полоцке, вынужден был оставить командование, которое подхватил с похвальным рвением маршал Удино, сам еще не вполне оправившийся от ранения.
Так, в конце октября две русские армии, одна в 35, другая в 45 тысяч человек, ускользнув от князя Шварценберга и потеснив 2-й корпус, были готовы соединиться в верховьях Березины и отрезать французам путь к отступлению. Только воссоединение и победа маршалов Удино и Виктора могли предотвратить эту опасность.
Поэтому французской армии не суждено было найти в Смоленске мощного подкрепления 9-м корпусом и даже дивизией Бараге-д’Илье, которую Наполеон направил на Ельню, когда думал двигаться на Калугу. Правда, он отменил приказ, но слишком поздно, и дивизия Бараге-д’Илье, уже отбывшая, могла столкнуться со всей армией Кутузова. Изобилие, которое французы надеялись обрести в Смоленске, уже не было прежним. Поскольку внутренняя навигация из Данцига в Ковно не могла дотянуться до Вильны, организовали транспортную компанию, которая доставляла по 1500 квинталов разнообразных грузов в день из Ковно в Минск через Вильну. Но эти транспортные средства использовались большей частью для перевозки спиртного и боеприпасов, ибо казалось, что зерно можно найти в Литве. Оно и нашлось, в результате обширных реквизиций, но поскольку у литовских фермеров недоставало повозок, либо они не хотели их предоставлять в надежде, что их продукты в конце концов у них и останутся за невозможностью перевозки, удалось собрать только часть зерна и муки, затребованных для Вильны, Минска, Борисова и Смоленска. Недостаток мяса был менее ощутимым, поскольку быки могли передвигаться сами.
Итак, в Смоленске армия предполагала теперь найти продовольствия не более чем на 7–8 дней, в Минске – на две недели, в Вильне – на три. Однако сильно постаравшись, можно было раздобыть продовольствия и на более продолжительное время. В настоящий же момент средства существования были надежно обеспечены только на первые дни. Наполеону оставалось узнать еще более печальные известия. Франция, оставленная им столь спокойной и покорной, едва не была отнята у него безумцем, дерзким маньяком, легкость успеха которого в течение нескольких часов доказывала, насколько всё во Франции зависит от жизни единственного человека, которому беспрестанно угрожали не кинжалы, а ядра.
Уже несколько лет в тюрьме Консьержери содержался генерал Мале, бывший офицер, пламенный и искренний республиканец, ставший генералом Республики и не простивший Наполеону ее уничтожения. Одержимость человека одной идеей делает его безумным или способным на необычайные поступки, а нередко приводит и к обоим результатам. Идея, завладевшая умом генерала Мале, состояла в том, что постоянно воюющий глава государства должен рано или поздно быть сражен ядром, что с таким известием, подлинным или даже выдуманным, должно будет легко захватить всю власть и заставить нацию признать другое правительство, ибо личность Наполеона была всем – людьми, делами, законами, институциями.
Одержимый этой идеей, Мале беспрерывно придумывал средства застигнуть власти врасплох выдуманным известием о смерти Наполеона, провозгласить новое правительство и привести к повиновению нацию, уставшую от деспотизма, безмолвного подчинения и войны. Он бежал и, распустив слух о гибели Наполеона с помощью фальшивых декретов Сената, частично привел свой замысел в исполнение, успев даже арестовать Савари. В конце концов его узнали, схватили, и всё вернулось на свои места. Легковерность должностных лиц, признавших самые странные приказы и послушно их исполнивших, свидетельствовала о непрочности режима, при котором подобные вещи возможны. При существовавшей секретности, пассивном и слепом повиновении, когда единственный человек был и правительством, и конституцией, и государством, когда этот человек каждодневно играл собственной судьбой и судьбой Франции в баснословных авантюрах, естественно было поверить в его смерть и продолжать пассивно повиноваться без возражений, ибо возражать или терпеть возражения уже отвыкли. У Наполеона был наследник, но о нем никто даже не вспомнил!
Таковы были странные известия, полученные Наполеоном в Дорогобуже. В них было чем его поразить: известия из армий сильно встревожили его из-за отступления, а известия из Парижа обнаруживали всю эфемерность его власти. В последних известиях Наполеона более всего поразили всеобщая легковерность и слепое повиновение, но главное – полное забвение его сына!
Впрочем, у него были и более срочные дела, чем этот заговор, мимолетное происшествие, не имевшее других последствий, кроме зловещего отсвета, брошенного на его политическое положение. Наполеон должен был отдать приказания различным армейским корпусам, содействие которых было необходимо, чтобы помешать объединению сил неприятеля в наших тылах, уже весьма вероятному объединению, могущему вынудить нас пройти под кавдинским ярмом[20] и даже сделать Наполеона пленником Александра!
Наполеон приказал министру Маре написать Шварценбергу и Ренье, чтобы те прекратили блуждать между Брестом и Слонимом, оставили там корпус Сакена, не представлявший большой угрозы для Варшавы, и немедленно выдвигались к Чичагову, ибо его присутствие на Березине, то есть на линии отступления Великой армии, могло привести к катастрофе. Он написал и Виктору, приказав ему без промедления соединиться с Удино и совместно с ним энергично двигаться на Витгенштейна, теснить его за Двину и выиграть решающее сражение, избавив от необходимости давать такое сражение Великую армию, ибо она чрезвычайно утомлена (Наполеон не решился сказать «уничтожена»). Он особенно рекомендовал им поспешить, ибо могло статься, что их содействие понадобится и против Чичагова. Он написал в Вильну, чтобы из Кенигсберга вызвали одну из дивизий Ожеро, которая уже была приведена в Данциг и из рук Лагранжа перешла в руки Луазона.
Кроме того Наполеон рекомендовал Маре направить в различные сборные пункты армии, то есть в Минск, Борисов, Оршу и Смоленск, всё продовольствие, спиртное, одежду и лошадей, какие он сможет раздобыть. Следовало в срочном порядке закупить за наличные деньги 50 тысяч лошадей в Германии и Польше. Генерал Бурсье, комендант кавалерийского сборного пункта в Ганновере, должен был тотчас приступить к этим закупкам.
Отправив приказы, Наполеон отбыл в Смоленск, рекомендовав Нею, которому предстояло прикрывать отступление, замедлить по возможности продвижение неприятеля, дабы дать время присоединиться всем отставшим. Он предписал Евгению покинуть в Дорогобуже Смоленскую дорогу и перейти на дорогу в Духовщину, еще располагавшую некоторыми продовольственными ресурсами, к тому же с нее можно было разведать положение в Витебске, угрожаемом в эту минуту Витгенштейном. Если эта крепость окажется в опасности, Евгению следовало передвинуться в нее и там закрепиться, ибо Витебск вместе со Смоленском были опорными пунктами наших расположений.
Наполеон покинул Дорогобуж 6 ноября. Вся армия последовала за ним 7 и 8 ноября. Ставший более ощутимым холод снова заставил вспомнить о непростительном забвении зимней одежды и еще более досадном забвении подковных шипов для лошадей. Этот двойной просчет объяснялся тем, что кампанию начинали летом и надеялись завершить ее до наступления зимы. Несчастным солдатам,
