К лету 1905 года положение еще более обострилось. На улицах Лодзи войска стреляли в демонстрацию польских и еврейских рабочих‚ на похороны убитых вышли десятки тысяч жителей города. Четыре дня шли в Лодзи сражения на баррикадах: погибло 150 человек, многие были ранены. На Черноморском флоте началось восстание матросов броненосца «Потемкин»; были матросские волнения в Либаве‚ в войсковых частях Херсона и Варшавы. В июле 1905 года некий анархист бросил в Белостоке бомбу в военный патруль‚ в городе разразился жестокий погром. Солдаты стреляли на улицах по евреям‚ и в газете написали: «Весь день‚ до глубокой ночи‚ гремели выстрелы… Лужи крови‚ стоны раненых… В еврейской больнице – 32 трупа и 26 раненых…»
В сентябре 1905 года войска стреляли в забастовщиков на улицах Москвы; в октябре бастовали рабочие‚ телеграфисты и машинисты на железных дорогах; по всей стране не выходили газеты; повсюду громили оружейные магазины и забирали ружья с патронами; вооруженные столкновения случались почти ежедневно – со многими жертвами среди демонстрантов‚ солдат и полицейских. «Нужно только навалиться всей силой на колеблющееся самодержавие‚ – писали в левой газете‚ – и оно рухнет…» А священник Г. Гапон призывал из-за границы: «На войну идти отказывайтесь!.. По указанию боевого комитета восставайте!.. Водопроводы‚ газопроводы‚ телефоны‚ телеграф‚ освещение‚ конки‚ трамваи‚ железные дороги уничтожайте!..»
Такая напряженная обстановка могла парализовать страну‚ и 17 октября 1905 года Николай II подписал манифест. В стремлении «к скорейшему прекращению столь опасной для Государства смуты» царь обещал «даровать населению незыблемые основы гражданской свободы»: неприкосновенность личности‚ свободу совести‚ слова‚ собраний и союзов. Обещаны были выборы в Государственную Думу – уже не в совещательный‚ а в законодательный орган‚ без одобрения которого «никакой закон не мог восприять силу».
Веками российским императорам принадлежала в стране вся полнота законодательной и исполнительной власти‚ основной закон гласил: «Император есть монарх самодержавный и неограниченный». Манифест 17 октября означал отказ от единоличной власти‚ превращение Российской империи в конституционное государство‚ и Николай II назвал этот шаг «страшным решением»‚ которое он, «тем не менее, принял сознательно». «После такого дня голова сделалась тяжелой и мысли стали путаться‚ – записал он в дневнике. – Господи‚ помоги нам‚ спаси и усмири Россию». С. Дубнов вспоминал тот день в Вильно: «Был ясный полдень, совсем не осенний, когда я вышел на улицу… Встречались знакомые с радостными лицами и приветствиями». Но Дубнов не разделял общих восторгов и записал в дневнике: «Быть свободным – трудное искусство для воспитанных в школе рабства», и опасения не обманули его.
Долгожданный манифест встречали с ликованием‚ служили благодарственные молебны‚ на улицы городов выходили демонстранты с красными флагами. На многолюдных митингах ораторы благодарили царя за «дарование свободы»‚ рабочие братались с солдатами‚ оптимисты предсказывали наступление всеобщего единения в стране‚ измученной забастовками‚ террором и кровопролитиями. Тон в манифестациях задавали революционеры: они праздновали первую победу над царской властью‚ требовали окончательного свержения самодержавия‚ освобождения политических заключенных, рвали портреты Николая II. В ответ на это местные власти организовывали патриотические шествия с иконами‚ портретами царя‚ национальными флагами и пением гимна. Огромные толпы шли по улицам в сопровождении солдат и полицейских; к ним присоединялись уголовники‚ босяки‚ чернорабочие‚ подростки – все те‚ кого именовали тогда «черной сотней».
Столкновения были неминуемы‚ и по империи прокатилась волна насилия‚ которая оставила за собой тысячи убитых и тяжелораненых. В день опубликования манифеста солдаты стреляли в мирную манифестацию в Петербурге; в Саратове‚ Казани‚ Полтаве‚ Ярославле‚ практически повсюду «черные сотни» жестоко избивали гимназистов‚ студентов‚ интеллигентов. В Минске войска стреляли без предупреждения в многотысячную толпу‚ «место‚ где народ встретил манифест о даровании свободы‚ было покрыто грудами тел и лужами крови»: погибло 50 человек‚ ранено – более ста. В Юзовке черносотенцы кидали в доменные печи участников демонстрации в честь «дарования свободы»; в Томске толпа подожгла здание городского театра‚ где собрались демонстранты с красными флагами; в Нежине крестьяне из окрестных деревень пригнали студентов и евреев к городскому собору‚ поставили на колени и под угрозой смерти заставили принести присягу – «не бунтовать‚ царя уважать».
Впоследствии стало известно‚ что в Петербурге‚ в подвале департамента полиции печатали тысячи погромных прокламаций‚ «различных по изложению и однородных по содержанию» – против «революционеров‚ поляков‚ армян и жидов». Командовал тайной типографией жандармский ротмистр М. Комиссаров‚ который говорил: «Погром можно устроить какой угодно: хотите на десять человек‚ хотите и на десять тысяч». Текст каждой прокламации получал одобрение директора департамента полиции; затем ее печатали, пачками отправляли в губернии‚ где прокламации распространяли местные чиновники‚ полицейские и жандармы.
В городе Александровске Екатеринославской губернии полиция наладила печать собственных воззваний «Ко всем истинно русским людям»‚ призывая население вооружаться вилами и косами, подниматься против «революционеров‚ социал-демократов и жидов». Эти воззвания распространяли среди крестьян‚ а потому их текст был прост‚ доходчив, содержал совсем уж невероятные сведения: «На этих днях изверги рода человеческого ранили царя-батюшку нашего‚ который от горя уже успел поседеть». Один из создателей прокламаций сообщал в департамент полиции: «Я убежден‚ что эти воззвания благотворно повлияют на крестьян, удержат их от насилий над помещиками».
Министры были, как правило, против погромов‚ однако в Петербурге нашлись влиятельные лица‚ которые подталкивали толпу на грабежи и убийства. В особой записке‚ составленной по поручению С. Витте‚ было сказано: «Создалось вполне твердое убеждение‚ что все эти погромы… провоцировались и направлялись одной и той же рукой‚ и притом рукой властной… чтобы не дать осуществиться обещаниям манифеста». Товарищ министра внутренних дел генерал Д. Трепов (тот самый‚ что издал приказ по армии: «Холостых залпов не давать и патронов не жалеть») располагал особыми полномочиями‚ миллионами рублей из секретного фонда‚ и многие были уверены‚ что именно он стоял за вдохновителями тех погромов.
«Трепов не был погромщиком по любви к сему искусству… – писал Витте в «Воспоминаниях». – С легким сердцем он относился только к погромам «жидов»; а разве он один так относился к сей кровавой политической забаве? А Плеве разве был против того‚ чтобы в Кишиневе‚ Гомеле и вообще хорошо проучили жидов? А графы Игнатьевы разве не питали те же чувства?.. Когда мне самому приходилось государю указывать на недопустимость подобных действий‚ государь или молчал, или говорил: «но ведь они‚ то есть жиды‚ сами виноваты»…»
5
Это были дни хаоса, дикого остервенения‚ практически повсюду беспорядки выливались в жесточайшие еврейские погромы. «Во главе «бунтовщиков»‚ – отметили в правительственном расследовании‚ – народ всегда видел евреев‚ которые благодаря своей исключительной впечатлительности‚ нервности‚ легкой возбудимости и страстности являлись наиболее видным элементом митингов‚ манифестаций и забастовок‚ хотя на самом деле‚ быть может‚ представляли меньшинство среди других участников сборищ и шествий». Погромы, как правило, начинались одинаково: по улицам проходили демонстрации в поддержку октябрьского манифеста, навстречу им шли колонны с царскими портретами и иконами; столкновения между ними перерастали в драку со стрельбой, а затем толпа кидалась на еврейские дома и магазины.
Первая телеграмма о погроме пришла на другой день после опубликования царского манифеста; каждый час телеграф приносил новые известия с мест событий. Нежин: «Всю ночь и день продолжается разгром еврейского имущества. Много раненых. Есть убитые…» Ростов-на-Дону: «Картина разрушения не поддается описанию… Много убитых‚ раненых‚ особенно евреев…» Саратов: «Сердце обливается кровью и руки цепенеют от ужаса… Число убитых и раненых пока не выяснено…» Золотоноша: «Город уничтожен и сожжен антиеврейским погромом‚ голодают пятьсот еврейских семейств‚ ради Бога – немедленную помощь!..» Тирасполь: «На глазах начальника станции‚ начальника патрульного отряда и массы публики… солдаты били евреев-пассажиров штыками и прикладами‚ а служащие станции – инструментами… Когда поезда ушли‚ оказалось десять убитых‚ в том числе трое детей…»
