Летом Обиджойфул в полной мере постиг папистское коварство сэра Кристофера Рена.
Постройка крупной церкви всегда начиналась с восточной части, которую возводили целиком. Благодаря этому, пока шло строительство, можно было проводить службы. Но, проходя мимо, Обиджойфул всякий раз ловил себя на мысли, что рабочих ставили не туда, и вскоре стало ясно, что Рен вознамерился сначала достроить фундамент и только потом приступать к стенам. Обиджойфул видел, что архитектор уже проделывал такое с церквями поменьше, а посему не особенно озаботился, но подозрения усилились в конце 1677 года, когда, желая вновь посмотреть на эскиз собора со шпилем, он заглянул в контору, где разместились Рен и прочие руководители. Он не застал там никого, кроме клерка, который был довольно приветлив. Карпентер объяснил, что работал на Гиббонса и хочет взглянуть на эскизы.
– Их здесь нет, – пояснил клерк. – Все забрал сэр Кристофер.
– Но что-то должно же быть! – не унимался О Радуйся.
Клерк только покачал головой:
– Понимаю, это странно, но ничего не осталось. У нас есть план основания, но никаких возвышений, никаких макетов – пусто. Рен снабжает нас только чертежами участков, на которых ведутся работы. По-моему, он все хранит в голове.
Небесные знамения возникли весной. Такого прежде не видывали, и смысл был очевиден. Состоялись два лунных затмения, далее – солнечное, за ним второе, потом третье. На пике этих страшных предупреждений Титус Оутс подтвердил худшие опасения Обиджойфула. Существовал папистский заговор, в котором, как был уверен Карпентер, участвовал сэр Кристофер Рен.
Ему хотелось разоблачить Рена, но дело закончилось бы просто потерей работы и всеобщим неверием. Он побывал на маршах вигов. Весь тот год и следующий тоже, пока Титус Оутс делился своими откровениями и сохранялся папистский двор, Обиджойфул лишь думал с растущей горечью: что сказала бы Марта?
Причиной его наибольшего огорчения стал Мередит. Карпентер пару раз напомнил священнику о своих опасениях насчет папистского собора Рена, но Мередит и в ус не дул даже после того, как Оутс раскрыл заговор. Однако самой непостижимой была его реакция на затмения.
– Затмения – дело хорошее, – сказал он Карпентеру. – С их помощью мы точно рассчитаем движение небесных тел.
– Разве они не знамения Божьи? – встревожился Обиджойфул.
Мередит улыбнулся:
– Они знаменуют мудрость, с которой Он создал Вселенную. – Священник как мог растолковал ремесленнику устройство Солнечной системы и возникновение затмений. – Все эти затмения можно с точностью предсказать. Да что затмения! Даже блуждающие звезды, даже огненные кометы, всегда пугавшие людей, – они тоже, как нам уместно предположить, ходят путями, которые мы сумеем открыть.
Так, по крайней мере, считал член Королевского общества Эдмунд Галлей, только что вернувшийся в Лондон из путешествия в Южное полушарие, где составлял карту неба.
– Причиной затмений, комет и все небесной механики являются грандиозные физические процессы, а не убогие деяния людей, – заметил он в утешение.
Но Обиджойфул ничуть не утешился. Вселенная в описании Мередита предстала странной, безбожной машиной.
– Вы хотите сказать, что Бог не может подать нам знак затмением или кометой? – спросил он.
– Почему же – может, я полагаю, – ответил Мередит со смешком, – ибо Богу возможно все. Но Он не подает. Поэтому вам незачем волноваться.
Однако Обиджойфул разволновался еще сильнее. «Не есть ли вся его наука, – подумал он, – и все его Королевское общество с обсерваторией все те же происки дьявола?» В конце концов, Рен был астрономом. Карпентеру стало больно при мысли, что Мередит, которого он считал славным человеком, нечаянно свернул на тропу, ведущую в ад.
Коварство сэра Кристофера Рена раскрылось во всей полноте летом 1679 года. Тогда Карпентер усердно трудился над кафедрой для старой церкви Сент-Клемент Дейнс, которую восстанавливал Рен, и часто возвращался домой мимо собора. Однажды он задержался перемолвиться словом с каменщиком – тот работал в восточной части – и обнаружил, что фундамент уже целиком готов и мало того – вырастают стены.
– Не считая западной оконечности, он строит собор единым блоком, – подтвердил каменщик. – По крайней мере, так нам кажется. Не знаю почему.
И тут Обиджойфул вдруг понял почему. Он только подивился, что не додумался раньше.
– Он строит так, – с горечью произнес резчик, – чтобы ко времени, когда люди поймут, что это такое, было уже поздно. Ему либо дадут достроить, либо снесут все начисто и начнут заново.
И он не мог не восхититься умом архитектора, хотя и злым.
– И что же это будет? – спросил каменщик.
– Подожди несколько лет, – ответил Карпентер. – Еще увидишь.
С учетом известного Обиджойфул нисколько не удивился тому, что на осенней сессии палата общин проголосовала за отвод католика Якова, а палата лордов отклонила билль и приняла решение в его пользу. Он отлично знал, как ярко и убедительно в ожесточенных дебатах отстаивал короля и его брата новоявленный граф Сент-Джеймс.
Заговор пустил глубокие корни. Сверкающий град на холме обрекали Злу на глазах у Карпентера. Он решил, что иного не приходилось ждать, – недавний сэр Джулиус Дукет не мог не числиться в стане диавола и вел их прямиком в ад.
1685 год
Обе дочки в ужасе липли к нему. Солдат, оставшийся в седле, тряс орешник; двое других скрутили свинью и саблей перерезали горло. Офицер, командовавший драгунами, с холодным презрением взглянул на Юджина:
– Мы забираем ваши спальни, все три.
– А нам где спать? – спросила жена Юджина.
– В амбаре, мадам, – пожал плечами офицер. Он рассматривал девчушек. – Сколько лет?
– Семи еще не исполнилось, мсье капитан, – сухо ответил Юджин. – Уверяю вас.
Хоть бы не возвращался, подумал он.
Несмотря на защиту, дарованную заветным Нантским эдиктом, гугеноты-протестанты обнаружили, что веротерпимость его католического величества истощалась из года в год. Под запрет угодили не только кальвинистские собрания. Их пасторов обложили особыми налогами, им запретили брать в жены добропорядочных католичек. Дабы наставить их на праведный путь, посулили налоговые льготы, если отрекутся от ереси и вернутся в лоно Католической церкви. А недавно король Людовик прибегнул к более строгим мерам. Любой гугенотский ребенок старше семи подлежал обращению в католичество независимо от воли родителей. Юджин понимал, что еще пара лет – и девочкам никуда не деться. Ничего подобного не случилось бы, останься он в Лондоне.
Возвращение во Францию было безрадостным. Отец рассвирепел.
– Тебе было велено торить нам путь, – холодно напомнил он Юджину и год с ним не разговаривал.
Смягчился он только после женитьбы Юджина на гугенотской девушке, дочери фрахтовщика из Бордо. Отношения наладились, но пять лет назад старик умер, и Юджин сделался главой семьи. Между тем домашние распри не прекращались. И года не прошло, как молодая вдова отца перешла в католичество, покинула дом и вышла замуж за католика, владевшего небольшим виноградником. В итоге на Юджине оказались не только две родные крошки, но и незамужняя единообразная сестра, которая отказалась принять католичество и последовать за матерью.
Гугенотам и раньше приходилось нелегко, но за последние четыре года король Людовик XIV сделал их жизнь невыносимой. Метод был прост: он отправил к ним на постой войска. Юджин регулярно слышал, как прибывали отряды драгун, съедали все подчистую, крушили мебель, даже терроризировали гугенотских жен и дочерей. Формально французский король не запрещал им веровать как хотят, но на деле преследовал. И в последнее время Юджин не раз подумывал вновь эмигрировать в Англию со всем семейством, хотя ему не хотелось покидать любимый край, пока не будет вынужден. Кроме того, здесь возникали еще и серьезные финансовые затруднения.
– Король запретил всем подданным уезжать из Франции без его разрешения, – предупредил он жену. – Это означает, что, если мы попытаемся продать дом или мебель, нас обязательно арестуют по подозрению в бегстве. Если ехать, то лишь с тем, что унесем в руках.
Его часовое дело приносило скромный доход, но капитал семейства заключался в унаследованном доме с фруктовыми садами. Как прочие окрестные гугеноты, они часто молились со своим пастором дома же, читали свою Библию и уповали на лучшие времена.
– И как долго, – спросил он теперь у офицера, – намерены вы с вашими драгунами занимать мой дом?
– Откуда мне знать? – отозвался тот. – Год? Два?
– А если я приму католичество?
– Помилуйте, мсье. Нас завтра же здесь не будет.
Но если офицер надеялся, что этот близорукий, очкастый часовщик с малыми дочками испугается и сдастся, то он глубоко заблуждался.
– В таком случае добро пожаловать в мой дом, мсье капитан, – произнес Юджин с легкой иронией. – Надеюсь, ваше пребывание будет приятным.
