проклятием. Любая слабость приводила его в отчаяние – разве он уже забыл об этом?
Но Бальтазар отказывался думать о своей семье. И о том, что стало последствием сентиментальности.
Не надо думать об этом, зная, кто во всем виноват.
Бальтазар убедил себя, что его реакция на Кендру – не что иное, как слабость после расставания с ней на три года. Но теперь все кончено. Последний месяц он обдумывал детали того, что должно произойти дальше, потому что рождение его наследника неизбежно. Он даже встретился с братом, чтобы сообщить ему об изменениях, которые он внесет в завещание.
– Кендра Коннолли? – лениво спросил Константин и махнул рукой на Афины за окнами, словно ожидая, что вся Греция поддержит его изумление. – Ты шутишь, что ли?
– Я бы не стал делать такие заявления в шутку.
– Она Коннолли, – сказал Константин.
– Этот факт не станет менее ужасающим, если ты будешь снова и снова о нем говорить, брат.
Константин покачал головой:
– О чем ты думал? После всего… – Он замолчал и хитро посмотрел на Бальтазара, став похожим на акулу. – Дай‑ка я угадаю. Она забеременела? Боже, Бальтазар, как можно быть таким беспечным?
– Можешь просто меня поздравить. Скоро ты станешь дядюшкой.
Константин расхохотался:
– Никогда не теряй голову, когда мстишь своим врагам. – Он одарил Бальтазара такой улыбкой, что его брат отвлекся от разговора.
– Приготовься, – посоветовал Бальтазар. – Ты будешь шафером.
Если у Константина и было мнение по поводу того, чтобы занять свое место рядом со своим братом в качестве шафера, он мудро промолчал. Бальтазар тогда подумал, что его брат, скорее всего, придумывает собственную месть.
Теперь Бальтазар планировал жениться на Кендре и напоминал себе, что делает это только ради мести. Просто месть приняла не такую форму, как он ожидал, когда Кендра попросила его о встрече несколько месяцев назад. Он не представлял, насколько близок был Коннолли к тому, чтобы его погубить.
– Не позволяй искушению изменить твое решение, – угрюмо сказал себе Бальтазар. – Действуй так, как задумал.
Позже, после того, как врач объявил, что Кендра и ребенок, которого она вынашивает, здоровы, и Бальтазар с Кендрой сели за стол ужинать, он пододвинул ей папку.
– Что это? – резко спросила Кендра.
Бальтазар постучал пальцем по толстой папке:
– Подпиши договор.
Она фыркнула, тыкая вилкой в еду на тарелке с гораздо большей силой, чем следовало бы.
– Я не буду ничего подписывать.
– Я не стану выслушивать твое нытье, – тихо произнес он, глядя на возмущенное выражение ее лица. – Ты меня поняла?
Бальтазар ожидал, что она будет с ним спорить. Если честно, он хотел с ней спорить. Хотя он не был готов признать, что испытывает предвкушение и желание, а не ярость, которая должна была руководить каждым его словом и поступком.
Он не понимал, чем его так привлекала Кендра. Это была печальная правда, как бы он ни боролся с ней. Любая надежда на то, что она смягчится, пока он был вдали от нее, исчезла сразу, как только он увидел ее в кресле, пока солнечные лучи придавали сияние ее волосам.
Однако Кендра не ринулась в бой, а просто отвернулась и уставилась на синюю линию горизонта вдалеке. Он представил, что она обдумывает способы сбежать от него, чтобы предотвратить последствия, с которыми он был вынужден справляться.
– Меня не волнуют твои деньги, – сказала она через мгновение, словно изучая неизбежный закат. – Ты прекрасно знаешь, что у меня есть деньги. Не надо подписывать договор.
– Ты имеешь в виду, что у тебя есть деньги твоего отца, – уточнил Бальтазар, откинувшись на спинку стула и не давая волю эмоциям. Хотя Кендра доконала его, он не должен ослаблять хватку. – Это не одно и то же, не так ли?
Она снова посмотрела на него сверкающими золотистыми глазами:
– А от кого ты унаследовал свое состояние?
Он слегка улыбнулся:
– Верно подмечено. Но мне ничего не известно о каких‑либо крупных финансовых сделках, которые ты заключала самостоятельно с тех пор, как достигла совершеннолетия. Пожалуйста, просвети меня.
– Шесть недель назад я с удовольствием работала на винодельне в Провансе.
Бальтазар поднял бровь:
– Неужели ты так оторвалась от реальности, что думаешь, будто работа официантки поможет тебе сколотить состояние? Если только ты не выбиваешь из клиентов чаевые так же, как ты действовала со мной во время нашей деловой встречи.
Кендра не попалась на его удочку, и он испытал легкое разочарование по этому поводу.
Она вздохнула так, словно Бальтазар был ее судьей.
– Об оторванности от реальности мне говорит человек, который увез меня на свой остров.
Бальтазар рассердился, а Кендра принялась снова поедать жареного цыпленка и взяла себе еще свежей зелени из блюда.
Он приказал себе не скрипеть зубами.
– Если я буду предельно честен…
– Я уверена, это будет обнадеживающая перемена, – сухо заметила она.
Бальтазар проигнорировал ее слова и прибавил с большим великодушием:
– Я беспокоюсь не о тебе, дорогая. Меня волнуют твои отец и брат и их цепкое, лживое поведение.
– Ты женишься на нас троих? – спросила она.
Он не понимал ее тон, но отлично видел выражение ее лица. И оно ему не понравилось.
– О, понятно, – сказала она, когда он не ответил. – Я забыла, что я не более чем инструмент, который мои отец и брат используют в своих гнусных целях. И вот теперь ты отбираешь у них их игрушку и делаешь ее своей. Естественно, ты хочешь, чтобы я подписала документы, чтобы закрепить твои выходки на игровой площадке в договорном праве. Разве это может мне навредить? Никому и никогда не было дела до моих чувств.
Ее слова, наполненные горечью, показались ему резкой пощечиной. Бальтазару стало не по себе, когда она пододвинула папку к себе.
Его ощущение усиливалось, когда она пролистывала страницы, ставя на них свою подпись.
– Ты не читаешь договор, Кендра? – спросил он.
– А зачем? – Она не смотрела на Бальтазара. – Ты унизил меня только тем, что принес этот договор.
Она закрыла папку и толкнула ее через стол к Бальтазару:
– Держи! Поздравляю, ты получил власть надо мной, которая подтверждается юридическими документами. Твой ребенок вырастет в благоприятной среде.
Бальтазар сказал себе, что его задело за живое упоминание о ребенке, вот и все. Он представил себе этого ребенка, разрывающегося между враждующими родителями, как он и его брат. Почему‑то он до сих пор не задумывался о том, что его ребенок – личность и полноценное человеческое существо, которое будет расти и смеяться и хотеть, чтобы его родители стали лучше.
Бальтазар представил, как бы все было, если бы его родители оказались другими
