людьми. Если бы они в самом деле стали лучше, а не хуже. Если бы им каким‑то образом удавалось не отравлять все, к чему они прикасались.
Он отмахнулся от этой мысли, понимая, что ему трудно заново переживать воспоминания о своем прошлом.
– Почему ты так смотришь на меня? – спросила Кендра, и он задался вопросом, гнетет ли ее тишина за столом. – Это ничего не изменит.
– Ничего не надо менять. – Он пожал плечами, больше не чувствуя себя подавленным под ее злобным взглядом. – Мы поженимся утром. Хотя, как Коннолли, ты, конечно же, не заслуживаешь такого внимания, ты будешь моей женой. Ты можешь меня поблагодарить.
– По правде говоря, я бы предпочла, чтобы ты уделял мне меньше внимания. И тогда мне не придется тебя благодарить.
– Очень жаль. – Он поджал губы в тонкую линию. – Ребенок, которого ты вынашиваешь, мой наследник, и я настаиваю на том, чтобы все мои дети были законнорожденными. Если бы ты прочла подписанные тобой документы, ты бы узнала, что я щедро отблагодарю тебя как мать моего ребенка, независимо от того, что нас ждет в будущем.
– А у нас есть будущее? – спросила она и нахмурилась. – Подожди. Ты имеешь в виду, я буду радоваться череде придуманных тобой заточений?
– Это зависит от тебя, Кендра.
– Почему мне с трудом в это верится?
Бальтазар внимательно посмотрел на нее:
– Роль обиженного и невиновного человека, которую ты пытаешься играть, тебе не подходит.
– А тебе, кажется, идеально подходит роль одержимого контролем идиота. Видимо, ты хорошо практиковался в этой роли.
– У тебя осталось всего несколько месяцев. – Это было предупреждение, хотя Бальтазар сомневался, что она возьмет его на вооружение. – Пока упивайся своей горечью. Как только родится наш сын, ты изменишься. Иначе я позабочусь о том, чтобы ты виделась с ним как можно реже.
– Я не знаю, почему ты решил, что родится мальчик. Ты выдаешь желаемое за действительное? – Она подняла бровь. – Ты можешь попытаться разлучить меня с этим ребенком, но я не советую тебе этого делать.
Солнце опустилось почти до моря. Небо было залито золотом и красным сиянием, олицетворяя пламя и ярость, и чем‑то напоминало Кендру.
Бальтазару было неприятно, что он установил эту связь.
– Ты ошибаешься, – мягко сказал он. – Я Бальтазар Скалас, и мы находимся в Греции. Ты не выиграешь здесь ни один суд, когда я изложу свои доводы.
К его удивлению, она только рассмеялась.
– Ты снова угрожаешь? Именно так ты обычно общаешься с людьми? Ты так обходился со всеми своими любовницами? Неудивительно, что ты так часто их меняешь.
– Ты не знаешь, каково быть моей любовницей, – ответил он сладким тоном, – потому что у любовниц более активная роль.
Кендра наклонилась вперед и оперлась локтями о стол, словно сидела в классе.
– Расскажи мне об активном образе жизни в качестве твоей любовницы. Ты станешь меня унижать? Буду ли я сидеть в роскошной тюрьме, пока ты ходишь с подружками на вечеринки?
Она не казалась особенно расстроенной такой возможностью, и Бальтазару это очень не понравилось.
– А тебе какое дело?
– Я спрашиваю не ради себя. – Она холодно улыбнулась ему. – Меня беспокоит твой ребенок. С другой стороны, тебя, возможно, не волнует, что наша дочь вырастет, ненавидя тебя. Ненавидя то, как ты обращаешься с ее матерью и, что еще хуже, публично унижаешь свою семью. Хотя разве твой отец не был таким человеком? Наверное, твоему ребенку незачем надеяться на лучшее.
Это был такой убийственный выстрел, точный и смертоносный, что Бальтазар чуть не рассмеялся. Кендра застала его врасплох. Он не ожидал, что она будет ему противостоять. И теперь он расплачивается за свои предположения о том, что она всего лишь пешка.
Он откинулся на спинку стула, а она продолжала ужинать с таким видом, словно ей было на все наплевать.
– У обоих моих родителей были романы, – сказал он в конце концов. Это было правдой, но не полной.
– У Деметриуса Скаласа не было романов. – Кендра говорила почти безмятежно. – Романы всегда скрывают. А твой отец выставлял своих любовниц напоказ при любой возможности. Когда твоя мать ответила ему тем же, он развелся с ней.
– Спасибо за то, что приводишь факты, о которых ты ничего не знаешь, – выдавил Бальтазар, и его сердце забилось чаще.
– Это не мои факты. – Она улыбнулась ему немного резче, чем предполагал ее спокойный тон. – Хотя Панайота запретила мне выходить в Интернет, но оказалось, что семейная экономка знает очень много историй. И она с радостью поделилась ими со мной.
Бальтазар покачал головой. И подавил желание нахамить Кендре. Потому что она уже не только его враг. Она – мать его ребенка, нравится ему это или нет. И он по‑прежнему пытается решить, как ему с этим смириться.
– Мой отец был максималистом, – сказал он, когда молчание стало слишком тяжелым. – Я не ожидаю, что ты поймешь, но у него были строгие принципы. И если кто‑то не оправдывал его ожиданий, для этого человека наступали серьезные последствия.
– По‑твоему, твоя мать заслужила унижение? – Кендра поморщилась. – Полагаю, мне надо быть осторожнее.
– Я не мой отец, – грубо отрезал Бальтазар и удивился своему тону.
– Разве нет? – Кендра откинулась на спинку стула, прикрыв рукой живот. Ему хотелось высмеять ее театральность, но у него возникло странное ощущение: она делает это бессознательно.
– Мы с братом родились с маленькой разницей в возрасте, – правдиво произнес он. – А моя мать… Мне сказали, что после рождения моего брата она отстранилась ото всего. Она оставила нас на попечение нянь и никогда не выходила из своей комнаты. Потом мой отец отправил ее в частную клинику в Австрии, где за ней лучше ухаживали. Но она не возвращалась к нам несколько лет.
– Похоже, у нее была послеродовая депрессия, Бальтазар. – Кендра вгляделась в его лицо. – Ты же понимаешь, что она в этом не виновата?
– Я знаю, что мой отец не выносил слабости, – грубо огрызнулся Бальтазар.
Кендра замерла, прижимая руку к животу.
– То есть твоя бедная мать переживала ужасную депрессию, а твой отец наказал ее за химический и гормональный дисбаланс организма, в котором не было ее вины.
– Он был беспощадным человеком.
– А ты? – тихо спросила Кендра. – Ты умеешь щадить людей?
Настало время рассказать ей об остальном, объясниться раз и навсегда, чтобы она знала, в какую игру играет. Но почему‑то Бальтазар не мог заставить себя это сделать.
Кендра протянула руку и коснулась папки, которая все еще лежала между ними.
– Похоже, что нет. Ты не щадишь никого.
– Ты считаешь, что ты заслуживаешь пощады, Кендра? – зарычал
