именно Диму, а не кого-нибудь совершенно чужого. Раньше Надя Диму не очень жаловала. Открыто они не конфликтовали, но больно уж были разными. Если у Нади в наушниках почти всегда играла классика и она без конца тянула ножку, чтобы подъем ее стопы удовлетворял требованиям Ольги Николаевны, то Дима, сколько Надя его знала, крутил романы с девчонками из параллели и устраивал в своей квартире самые шумные вечеринки. В общем-то, Надя не была ханжой, в его легкомысленном образе жизни ничего ужасного не видела, но она не могла спокойно относиться к Диминой расхлябанности: он забывал про свои обязательства, опаздывал на встречи и уроки, не выполнял свою часть домашней работы, если их ставили в пары, и почти никогда не считал нужным отвечать за свои слова.
Надя понятия не имела, почему, увидев Диму в своей комнате без его фирменной расслабленной улыбки и с синяками под глазами, смеющегося над шутками Чендлера, вдруг подумала: «А ведь я с ним знакома почти с самого рождения. И даже когда мы не общались, я не воспринимала его как совершенно чужого… Скорее относилась к нему как к дальнему родственнику, которого видела раз в год. Любить, конечно, не могла, но и никогда бы не назвала посторонним».
Обрывки разговора родителей после того вечера тоже не давали Наде покоя. Какие долги у Декабристовых? Почему они выкручиваются? У Диминого папы ведь банк, но Диму расспрашивать она постеснялась, а папа, когда она попробовала выведать у него подробности, строго сказал: «Не твое дело». Надя только догадывалась, что вдруг появившаяся серьезность в Димином взгляде и его вечно усталый вид – спутники каких-то серьезных проблем его семьи.
Уже подходя к школе, она увидела перед собой спину самого Димы. Полностью отдавшись своему хорошему настроению, Надя подбежала к нему и сказала:
– Привет!
От неожиданности Дима вздрогнул, а потом, бросив на нее взгляд, усмехнулся:
– Ну привет! Если мы сейчас натолкнемся на Пашу, он от счастья улетит на седьмое небо.
– Паша не сможет улететь при всем желании, он слишком отягощен багажом знаний. А у тебя ведь сегодня контрольная?
– Сегодня.
– Волнуешься?
Дима поднял уголки губ и покачал головой, но все-таки проницательная Надя увидела в его взгляде какую-то нервозность.
– Все хорошо будет, – сказала она и мысленно, от всего сердца, загадала, чтобы Димины старания были оценены по заслугам. – Ой! Смотри, что есть. – Она достала из кармана пятак и покрутила перед Диминым носом.
– И?.. – спросил он.
– Ну как, ты не знаешь разве? Это же примета! Положишь под пятку, получишь пять.
Дима смотрел насмешливо.
– Снимай давай кроссовок, – сказала Надя решительно, – я вообще мелочь не ношу, у меня все на карте, а тут видишь, завалялась, значит, знак!
– Купи себе чай в столовой и успокойся.
– Снимай! Потом мне еще спасибо скажешь.
– Да не буду я ничего… – Надя смотрела так решительно, и в глазах ее плескалось такое искреннее желание помочь, что Дима закатил глаза и, не закончив предыдущую фразу, сказал: – Хорошо, давай.
Он немного стянул кроссовок с пятки и бросил в него монетку:
– Довольна?
– Пока нет, сдашь на пять – буду довольная… Ладно, удачи, Димочка, – и легонько тронув его ладонь своей, Надя поспешила к Даше Семеновой.
Дима улыбнулся и, ни капли не сомневаясь в своем успехе, направился в кабинет истории.
Когда Паша опустился напротив Димы в кафе, последний с видом сытого кота потянулся.
– Ну как? – спросил Паша.
– Пять с минусом.
– Почему с минусом?
– А чтоб я не зазнавался, – улыбнулся Дима, а потом добавил: – Она мне после того, как я саму работу написал, задала еще кучу дополнительных вопросов. Из разряда «цвет носков Наполеона во время Аустерлицкого сражения».
– И какой был цвет?
– Паш, я пошутил. Просто детальные вопросы были.
– А, – Паша смутился, – я что-то сегодня туго соображаю.
– Да, иногда это необходимо…
Около их стола возникла улыбчивая Надя. Она сияла, как солнце на улице.
– Ну как?
Дима подмигнул Паше:
– Вот скажи мне, Надя, ты знаешь, какой цвет носков был у Наполеона в битве под Аустерлицем? – спросил он.
– Нет, не уверена, что даже Толстой это знал. А что?
– А вот Лидия Викторовна знала, – он трагично вздохнул, – и хотела, чтобы я тоже знал.
– И что она тебе поставила?
– Выгнала с позором. – Дима опустил голову, накрыв лицо ладонями.
Паша закатил глаза: «Ой, артист…», а потом бросил взгляд на Надю. Сначала в глазах ее мелькало искреннее сострадание, а потом засветилась решимость.
– Но это ведь несправедливо! Ты так готовился, а она! Да это тупой вопрос! Ни в одном учебнике… И какое вообще историческое значение имеет цвет носков Наполеона! Нужно пойти к директору, потому что Лидия Викторовна, при всем моем уважении к ее возрасту, совсем охренела. Почему ты смеешься? Паш, почему Дима смеется?
Паша не сразу смог вернуться в реальность, потому что наслаждался Надей, у которой от запала раскраснелись щеки, а в глазах светилась такая сила, что Паша не сомневался: если Надя захочет, она сможет покорить весь мир и сделает это куда успешнее Наполеона или даже Александра Македонского. «А как она сказала «охренела»… – думал Паша, – ведь слово грубое, у любой девчонки оно бы вылетело изо рта так же отвратительно, как и живая квакающая жаба, а у Нади не так. Надя сказала его нараспев, чуть приподняв темные брови вверх, как будто с легкой насмешкой над самой собой, что произносит нечто настолько ей несвойственное».
Пашу вывел из задумчивости Димин смех. Он посмотрел на одноклассника, плечи которого тряслись от веселья, а затем на растерявшуюся Надю, которая так и застыла у стола, как официант.
– Да скажи ты уже, клоун, – попросил Паша.
– Я сдал, Надь, – сквозь смех проговорил Дима, – сдал! Пять с минусом, извини! Я просто…
– Неблагодарный, верни мой пятак! – Надя с видом королевы, свергнутой с трона, опустилась на диван рядом с Пашей.
– О, кстати, – Дима скрылся под столом,
