ПАРТИТУРА (1970)
I
* * *
Как это солнцу спокойно сияется,Птицам поётся, розам цветётся,Саду шумится и морю мерцается,Филину спится, фонтану журчится,
Если тебе не лежится, не пишется,Только вздыхается, даже не дышится,Только жалеется, смутно желается,Только тоскуется, только скучается?
* * *
Голубая Офелия, Дама-камелия,О, в какой мы стране? – Мы в холодной Печалии)(Ну, в Корее, Карелии, ну, в Португалии).Мы на севере Грустии, в Южной Унынии,Не в Инонии, нет, не в Тоскане – в Тоскании.
И гуляет, качаясь, ночная красавица,И большая купава над нею качается,И ночной господин за кустом дожидается.По аллее магнолий Офелия шляется.
А луна прилетела из Южной МечтанииИ стоит, как лунатик, на куполе здания,Где живет, где лежит полудева Феврония(Не совсем-то живет: во блаженном успении).
Там в нетопленом зале валяются пыльныеГолубые надежды, мечты и желанияИ лежит в облаках, в лебеде, в чернобыльникеМировая душа, упоительно пьяная, –Лизавета Смердящая, глупо несчастная,Или нет – Василиса, нет, Васька Прекрасная.
* * * Александру Гингеру
Лошади впадают в Каспийское море.Более или менее впадают, и, значит,Овцы сыты, а волки – едят Волгу и сено.
О, гармония Логоса! И как же иначе?Серый волк на Иване-царевиче скачет(по-сибирски снежок серебрится),и море,которому пьяный по колено,зажигает большую синицув честь этой победы Человека.
Человек, это гордо!Любит карась погреться в сметане,Чтобы милая щука поела, дремала.Перстень проглотил рыбу царского грека.Дважды два семь, не много, не мало.Солнце ясней, когда солнце в тумане.
Солнце слабеет. Как бледно и серо.У Алжирского носа под самым ДеемТридцать пять тысяч одних курьеров.
* * *
Да, утомило, надоело,Осточертело всё к чертям.Душа, хватай под мышки тело,Бежим в Эдем, бежим в Сезам!
И слушает мольбу о чудеДуша, разглядывая сор:«Там воскресения не будет.Там тот же погребальный вздор.
Там тоже ямы, трупы, речи,Смесь чепухи и требухи,И шевелит нездешний ветерЗаоблачные лопухи.
Ни ада-с, сударь мой, ни рая-с…»Ну что ж. Ты слушаешь её.Молчишь, вообразить стараясьЗагробное житье-бытьё.
* * * Алексею Ремизову
В долине плача, в юдоли печали(Мели, Емеля, твоя неделя),Где гуси-лебеди пролетали,Мы заиграли, мы загуляли.
Кисельные реки, молочный берег –И мы там были, и пели, и пили.По усам текло, а в рот – попало?Да нет, не попало, пиши пропало.
Алёнушка, слушай – Лель на свирели,Уплыло горе в заморское море!Мели, Емеля, твоя неделя –Ай да люли, разлюли малина!
Долина плача, моя долина.
* * *
Задуматься, забыться, замечтаться,Заслушаться ночной тоски.Венеция, весна, и ночь, и пьяцца.
Вот – хризантемы, видишь – орхидеи(Обрывки дыма и туман).Что ж, посидим, друг другу руки грея.
Нет, волшебство едва ли возвратится,От лунных чар болят виски(Платить по счету: кьянти, асти, пицца).
И мы идем, и в луже мокнет роза,А музыка – один обман,Как постаревшая Принцесса Грёза.
* * *
Жизнь улыбалась, будто Царь-Девица,А нынче хочется развоплотиться.
Очарованье, чары, волшебство?Нет ничего (но это – ничего).
Да, превратились нежные соблазныВ гнилую падаль, в горестные язвы.
Ну да, весна, сирень или герань,Но дело дрянь и тело просто рвань.
Всё превратилось в горечь и усталость.Душа, бессмертная, поистрепалась.
Душа гниёт, и пахнет бытиёОтравленным дыханием её.
* * *
И жизнь – будто мельничный жернов на шее,будто бревно, рухнувшее на зеваку.Жизнь – как смерть, только нет в этой смерти покоя.
Где он, покой, похожий на светлое летнее поле?Не золотые сады, в которыхживут Геспериды. Простодорога в ухабах, коровьем и конском навозе,и мы выходим в летнее милое поле.
* * *
Я проживаю в мире инфузорий(Дом ноль-ноль минус в Тупике Микробов).Я казначей Содружества Бактерий.
Мы там–танцуем–танец–стрептококков.Я улыбаюсь голубой Бацилле,Большой поклоннице литературы.
Я пью коктейль с ценителями гноя,Разбавленный питательным бульоном,И что-то вроде столбняка находит.
Звезда Бактерий блещет надо мною.
* * * Николаю Белоцветову
Казалось, становится небоЖемчужной, мерцающей розой,Рождался игольчатый стебельИз ветра, молчанья, мороза.
А после и синяя розаОсыпала всё лепестками,Колола шипами мороза,Синела высоко над нами.
Но сердце, озябшее, знало,Что это, конечно, не роза.И в жалких лохмотьях дрожалаПростушка по имени Грёза.
* * *
Разлетается сердце темными комьями крови,Клочья души висят на терниях жизни –Колючая проволока судьбы, в шипах заржавелых.
Так и терзайся при жизни в серном пламени ада,Связанный пленник, потрепанный, перегоревший.Что, освежает тебя холодный пепел мечтаний?
* * *
Так и живу,жуком, опрокинутым на спину,жертва своей скорлупы.
Беспомощно бьюсь,барахтаюсь, шевелюжалкими конечностями,членистоногий.
Да, конечно, законы тяжести –спорить – напрасно.Уже занесен,уже надо мнойчерный сапог,любитель хруста.
* * *
Мотаться нам да маяться(Земное безобразие),Мочалиться, мытариться,А все-таки мечтается –Иллюзии, фантазии…
Мечтается, миражится,Поётся, куролесится,Душа – блудница, бражница –Невестится, куражится,Несет-то околесицу.
Потараторь, голубушка,Потарабарь, неумница,А после сразу бухнемсяС тобой в тартарары.
* * * Владимиру Смоленскому
Наскучившая толчеяМолекул мелких бытия,Как мошкара перед закатом.
Спешат работники толпойРаботать и – домойС работы.Все та же, та же колея.Орбиты скуки и заботы.
В погасшем, мутном, тускловатомНад парком первая звезда.Знакомо-серые пустоты.
Да, путь указан навсегдаЗвезде, молекулам, землянам.Туда – сюда, туда – сюда.
Да, вдребезги бы дребедень.(Как Богу созерцать не лень?)И пахнет парком и туманом.
Так резко ветер холодел,Был жалко прожит жалкий день,И сердце слабо дребезжало.
* * *
Согласен, давай поиграем,Расплата, пока, «за горами».(А пахнет-то – серой, не раем.)Стою, притворяясь героем:Сразимся, Судьба дорогая,В картишки, Судьба дорогая, –В геенне земной догорая.
(А звезды? Над миром, над морем…)
А лучше бы – прочь из геенны…(Ехидны, шакалы, гиены.)
Горело багровое жало,Зверье поиграть предлагало.И прятки, и жмурки, бывало,И карты – прекрасно, премило.(К несчастью, душа проиграла.)
И с чертом за милую душуСыграем (а все же я трушу).Лунатиком выйти на крышу,Обрушиться в синее с крыши…Да где уж, Судьба-дорогуша, –Я правил игры не нарушу.
* * *
Горькие земные оскорбленияЖитель рая радостно простит.Ну а мы? Мы в ангельское пениеПревратим мешки обид?
Бедный, смертный, что ж нам сладкозвучие?(Летний зной, а в теле – гной.)Не играй, обманщица певучая,Не мерцай ты в мерзости земной.
В мерзости застряло сердце, вертитсяКолесом в усталой колее.Что ж, мели, бессмысленная мельница,Копошись в земном гнилье.
Разлагается земное тело – иМорщится – собой нехороша –Опостылая, осточертелая,Тоже опустелая душа.
* * *
Ну не бессмертие, хотя бы забытьё.Да, «упокоиться», забыться.Нa свалку жизнь – отжившее старьёИ ночь, блаженная царица.
И даже не нужна высокая звездаНад ворохом житейской дряни.Бессмертие – какая ерунда,(Питаться падалью мечтаний!)
Есть только ночь. Смешно – всегда в законный часПридет волшебницей чудесной:Закрыть житейский хлам, земную грязьБлаженно-синенькой завесой.
А что касается бессмертия… ВсегдаВообразится глупость, небыль.Бессмертие – какая ерунда.Но – звезды… Удивляюсь. Небо…
* * *
И ангелу случается отчаяться.Он вешается, топится, стреляется.
Его душа, печальная страдалица,Во что-то маленькое воплощается.
Ей суждено (он не успел раскаяться)Жить гусеницей или каракатицей.
И вот живёт, питается, спасается,И прошлое не жжёт, не вспоминается.
А после воплощается смиренницаВ снежинку (потерпи – и переменится),
И, светлая, она летит над улицейИ ангелами дальними любуется.
II
