III
* * *
Но выше нежного сиянияКолышется трава забвения,Туманно-бледное растение.
И расстилается молчание,И превращаемся и день и яВ рассеянные привидения.
Из декораций мирозданияЛишь лиловатые да синиеОстались (опустелой скинией).
И над развалинами скинииХолодная трава забвения,Холодная река забвения.
* * *
Да, недужится, неможется,В сердце прыгнула игла.Смерть – оскаленная рожица –Выглянула из угла.
Не поможет потогонное…Что ж ты смотришь наяву?Уплываю в Патагонию,В Похоронию, Харонию,В Погребалию плыву.
Аспирины аспиринные…Обессилел… Кошка, брысь!Палестины апельсинные…Обессилы Абиссинии…
«Подставляй-ка губы синие,Ближе к молодцу садись».
* * *
Ну что – отмучился? «Залогом примиренья»Белеет роза на груди.Ну, если не обман блаженные селенья,То – Царство Света впереди.
Но свет, пожалуй, был на будущей могиле,И воздух, как жасмин, расцвёл,Когда тебя, дружок, – ты помнишь? – положилиНа операционный стол.
А в тот, нездешний мир ты, значит, под наркозом…И что же – Бог, блаженство, свет?К огромным, ангельским, крылатым, райским розам ..Так как же – неужели нет,
Всё глупости (эх, хоть бы сон блаженный!),Лишь роза на груди, где шов,Недолговечной, да, земной, земной заменойНебесных вечных лепестков?
* * * Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?
И жало смерти, и победа ада.За два тысячелетия – не лучше.Без перемен…Ну, помечтаем лучшеО лоне Авраамовом… (Прохлада,И Страшный Суд прошел благополучно.)
Да, если бы… Пустые разговоры?Висит луна, как яблоко раздора,Познания добра и зла, греховныйИ мертвый плод.Так вот – когда? Не скоро?..Долина горя, темный лес огромный.
Прощение, спасение… ТемницаНе навсегда? «В начале было Слово».Да, хорошо бы. (Небо так сурово.)
А впрочем, подождём. Как говорится,До скорого! Вернее, до ВторогоПришествия…
* * *
Да, неудачи, и ночь, и так далее.(Струны давно отзвуча… отзвучали… и.)Что ж, начихать, наплевать.
Да, не умел, проиграли баталию.Чёрный прибой, наплывай!(Навзничь, на нож – невзначай…)
Вечность, ну-ка, встречай!Нету печали иНет воздыханияТам, у чертей, в развесёлой компании.
«Само-убийство»… Да нет, разумеется.Попросту – в жизни пришлось разувериться.Дело в тюрьме и суме,В глупой земной кутерьме.Кто ты? Овечка? Ме-ме.
Слабый: не стерпится. Гордый: не слюбится.Жить не умел, так умейАнгела – нет, не Хранителя – слушаться,Смутного лика во тьме.
* * * Сергею Маковскому
А я повидал бы жемчужно-блаженное царство,Алмазный оазис в лазурном дыханье фонтана,Сапфирную розу в тени голубого анчара.
Змеиную тень у гробницы Омара Хайяма,Кристалл изумруда на мёртвой руке богдыхана,Пятно скарабея на мёртвой руке фараона.
Колючую тень скорпиона над мальчиком соннымИ лунный дворец над огромным скалистым обрывом,И тёмную змейку на тёмной груди Клеопатры.
IV
* * *
Мне даже думать об этом странно,Но если все-таки («вот-вот!»)Моя рассеянная осаннаМеня от гибели спасёт, –
То в неземном ИерусалимеВзгляну туда – сквозь Божий гром, –Где был (любимый? – Ну да, любимый)Испепелённый Новый Содом.
И успокоясь и улыбаясь,Гуляя в ангельском краю,Далёкий пепел посозерцаюИ нежную песенку спою.
* * *
Всё темней тишина, это сон океаном синеет.Авраам, Авраам! Это Ной, это Ной и потоп…Над разбитым ковчегом… И волны — темнее, сильнее.Нет, какой Арарат, это айсберг, и кто там спасёт…
Скоро воздух взорвётся — и станет светлее зари.Я не знаю, успеет воздушный ковчег прилуниться?Вавилон, Вавилон, это башня упала, смотри,И, на камнях белея, в крови умирает блудница.
Мне на миг показалось… Да нет, почему Азраил,Только мутные тучи и ночь, никаких Азраилов…Только ветер, пророк бородатый, я знал, я забыл.Он ночами стучался, но ты не пошла, не впустила.
Хриплый голос, во сне… Ханаан, Ханаан, Ханаан…Мы вернёмся, вернёмся… Да нет, никогда не вернёмся.Обрывается дождь, осыпается дождь в океан.Видишь — Ангел Расплаты. Ну что же, иди — познакомься.
* * *
Хрустальным кристалломКазался июль,И в зареве аломПроехал патруль.
Играл на свирелиУбитый солдат,И лилии пелиДля малых ребят.
И в струях напалмаГорело село,И чёрная пальмаПоймала крыло
Того самолета,Который — ну да.И лётчик горел,Как большая звезда.
V
* * *
Не о войне – о том, что часто снится мнеИ сорок первый год, и страшный гость.О смутном угасающем огнеНад городом в четвёртый год войны.
Да нет, не о войне – о зверской той зиме,О зное, снившемся под Новый Год,О черном, окровавленном письме,О лунном береге другой страны.
Не о войне, о нет – о страшной той весне,О сгустке крови с маленькую горсть,О том, что мы спаслись – в чужой стране,О чувстве – перед мертвыми – вины.
* * *
«Так вот, товарищи, – прошло полвека.»Перековали, значит, человека?
»Затеяли, заворотили дело!»В копеечку, в копеечку влетело.
»Свобода чтоб – и счастье без уродства…»Придётся подождать, уж как придётся.
»Да, вкалывали так – порой хоть выжми!»И ждали, значит, лучшей, светлой жизни.
»(А миллионы ж в жертву не хотели –»Ну, тех – «в расход, чего там, в самом деле!»)
»Наголодались мы, нахолодались,»Намучались, наждались, набоялись.
»И в лагерях, на койках, 'доходили' –»Переплатили, брат, переплатили.
»И я, брат, – большевик: пора б дождаться –»Товаров больше бы, и больше братства.
»Ну, выпьем за живых. Мороз, простыл я.»Россия, да… Россия… Эх, Россия…»
* * * Одному поэту в России
Терзали, кусали козявки,И мошки впивались больней.Холодные, черные пьявкиК душе присосались твоей.
(А все же – стихи, вдохновенье,Писать про земную красу?)Живьём обглодали оленя –Большой муравейник в лесу.
Заели. Но больше не грозенНичей муравьиный укус,И пьявки – багряные гроздья,Скелет – расцветающий куст.
И к лучшему, значит: загрызли,Чтоб вышли стихи пободрей,Чтоб сердце училось при жизниБыть лакомым блюдом червей.
VI
* * *
Мы птицы, мы ветры, кометы, ангелы.Летим, скорей!Вот берег Италии и берег Англии,Перу, Пирей!
Апрельским днем, альпийским сиянием,la-la, la-la.К каким Испаниям, каким СиамамПричалю я?
Но та страна, к которой причаливаем,Не на Земле.Ну что ж, не гляди с глухим отчаяниемВ холод полей.
Стихает лазурь, погасла музыка.И воздух – ночной.О нет, не Гурзуф, о нет, не Грузия,Но всё равно.
Одежды из черных базальтов наденем и –la-la, la-la.И в небе пройдет ночным видениемЗемля, Земля.
* * *
Я был хозяин облаков и рая,Я был жилец мифического рифа,Я был соседом древнего ОрфеяИ жителем далекого эфира.
Я был владельцем ночи и тумана.Мой Млечный Путь! Мое кольцо Сатурна!Я был бессменный сторож Ориона…Но это было тягостно и трудно.
Я был хранитель моря и пустыни,Но, помнится, мне надоело это,И я вошел сквозь трепетные тениВ холодное, безжизненное тело.
Я чувствовал, как леденело небо,Как лунный звук переливался в море,И, кажется, я улыбался слабоВ полупрозрачной облачной дремоте.
* * * Георгию Раевскому
В металлический мир кибернетикиМы входить не должны, не должны.У весенней волны АдриатикиМы возьмем голубые билетикиНa концерт облаков и луны.
Я не очень люблю Аристотеля,Больше верю в Творца Вседержителя,Но боюсь (это грех или бред?),Что в минуту решат вычислителиВсё о Боге, о зле и добре.
Обо всех чудесах мироздания,О неясном загробном свиданииИ о том, почему и зачемМы в задумчиво-смутном волненииНа высокие звёзды глядим.
* * * Фёдору Степуну
Он Иванов, Петров или Семенов.В туманный вечер он бежит в аптеку.Но кто он? Общежитие молекул,Колония протонов и нейтронов.
Он тёмная компания энергий,Сообщество бесплотных волн и вихрей.Но он следил, как облака померкли,Как липы зашумели и затихли.
Он из воды, каких-то минеральныхСолей. Он местожительство микробов.И он идет, задумчивый, печальный,Почти эфирный, о, почти астральный,Бессмертный дух… С таблеткой от озноба.
VII
