Блумберг был слишком хорошо воспитан, чтобы ответить отказом. Он понимал: приглашение в ресторан никоим образом не скажется на его гонораре. А если и скажется, то лишь в положительную сторону. Алена Михайловна была не из породы тех людей, кто после ужина возьмет записную книжечку и спокойно вычтет стоимость съеденного в ресторане омара из адвокатской зарплаты.
Чтобы люди хорошо работали, они должны хорошо кушать. Алена твердо усвоила этот принцип своего мужа. И поэтому пригласила адвоката в любой ресторан по его собственному выбору.
– Ваша подруга тоже придет?
– Инга? Думаю, да.
– Обязательно возьмите ее с собой. Сейчас ей лучше одной вообще не оставаться.
– Что вы имеете в виду?
– То, что я вам сейчас скажу, не для ее ушей. Но неизвестно, по какой причине убийца в первый раз пощадил Ингу. Возможно, его просто спугнули.
– Что вы хотите этим сказать? Ей угрожает опасность?
– Именно. И вам тоже, раз уж вы с ней заодно.
К чести Алены, она даже и глазом не моргнула. Не боится она никакого убийцы! Тем более что с ними Ваня. А он и Афган прошел, и вообще много чего в жизни повидал. С Ваней они точно не пропадут!
– Все будет в порядке, – заверила чрезмерно осторожного адвоката Алена.
Видя, что подруга закончила разговор, Инга обратилась к ней:
– Кому грозит опасность?
– Звонил Блумберг, мы с тобой увидимся с ним вечером в ресторане.
– А кому опасность-то угрожает?
– Его поджелудочной железе, – соврала Алена. – Жалуется, что она у него барахлит в последнее время. Поэтому готовься к тому, что вечером нам предстоит диетическая трапеза.
К этому времени Ваня уже остановил машину возле дома, где жила верная пассия Михаила – Милочка. И Алене не пришлось развивать эту тему и врать дальше. Инга же отнеслась к состоянию поджелудочной железы адвоката с редким равнодушием. Алене даже досадно стало. Такой видный мужик, а ее подруга – амеба перемороженная – даже видимости интереса к нему не проявляет!
Внешность и характер Милочки вполне соответствовали ее имени. Милая, душевная, легкоранимая и обидчивая женщина. До тридцати лет не успевшая обзавестись ни мужем, ни детьми, она была привязана к Михаилу настолько, что, услышав о его смерти, чуть было не потеряла сознание. Но едва придя в себя, тут же воскликнула:
– Это она! Чуяло мое сердце неладное! Ах, какой ужас! А ведь я предупреждала Мишу! Одно дело – у случайной женщины колечко золотое из шкатулки стянуть, пока она спит. И совсем другое дело – жить за счет женщины несколько месяцев, а потом взять и подставить ее!
– Вы про кого говорите? Про Таисию?
– Про нее самую!
– Вы ее знаете?
– Только один раз с ней разговаривала. Почти полгода назад дело было. Как Миша впервые заявился во всем новом да начал хвастаться, что удачу за хвост поймал, так я и насторожилась. Он мне все: «Таисия»… «Таисия»… а я его слушаю, да про себя и думаю, надо бы с этой Таисией по душам поговорить.
– И что вы ей сказали?
– Хотела предупредить, что за фрукт Миша. Что ему нельзя особенно доверять. И полагаться на него тоже не стоит.
– И как? Успешно все прошло? Таисия вам поверила?
– Какое там! Заявила, что Миша ее предупреждал о том, что его преследует какая-то ненормальная. Кричать на меня стала. Что у них с Мишей не только любовь, у них общий бизнес намечается. Она за Мишу замуж собирается, он самый хороший, а все, что про него говорят, – это враки!
– Значит, Таисия вашим предостережениям не вняла?
– Прогнала меня, чуть было не ударила. Заявила, что, если я еще хоть раз посмею сунуться ей на глаза, она велит шоферу меня схватить и отвести в полицию.
На этом месте Инга внезапно отреагировала:
– А как шофер выглядел?
– Крепкий угрюмый парень. Как говорят, лицо кавказской национальности. Кажется, какой-то дальний родственник Таисии. У нее самой тоже кавказские корни. Ее мать родом из Нальчика. Правда, родители у Таисии умерли довольно рано. Отец совсем давно, а мать пару лет назад. Из родни один дядя, который живет на Кавказе то ли в том же Нальчике, то ли где-то поблизости. У него там дом, семья, бизнес. А тут одна лишь племянница и плохой климат. Сам он сюда приезжает редко, но для охраны выделил племяннице этого типа – шофера и дальнего родственника. Не помню, как его звали, но меня он к Таисии ближе чем на два шага так и не подпустил.
Инга вздохнула. Нет, когда они с Михаилом катались, шофером был улыбчивый дядька славянской внешности.
– А машина?
– Я в машинах не очень хорошо разбираюсь. Но мне кажется, это был «Мерседес». Темно-синего, почти черного цвета. Очень красивый.
Машина была похожа, но по такому скудному описанию точно судить было невозможно.
– Милочка, а у вас самой как с алиби?
– В смысле?
– У вас есть алиби на момент убийства Михаила?
– А при чем тут я?
– Все те, у кого был повод ненавидеть Михаила или считать себя им обиженными, попадают в полиции под подозрение.
Сыщицы надеялись, что весть о том, что она может пострадать за преступление, которого не совершала, заставит Милочку припомнить и других «коллег». Так и вышло.
Услышав, что ее подозревают, Милочка заломила руки:
– Господи, еще и это! Знали бы вы только, сколько горя принес мне этот человек! А теперь мне еще и в тюрьму из-за него идти? Ведь я же его не убивала! Это Таисия могла. Она в Мишку много денег вложила. А я его только прописала у себя. Да и то он после свадьбы с Таисией от меня выписаться обещал. Не убивала я его!
– Мы вам верим. Но полиция…
– А когда случилось убийство? Потому что если ночью, то алиби у меня никакого нет. Живу я одна. Ко мне на ночь глядя заглядывал только сам Миша.
– Вы ведь с ним давно знакомы?
– Да уж третий год пошел.
– И конечно, вы знали, что он за человек?
– На суде была. И даже лично заявление на Мишу писала. Вернее, мы все писали. Нас Марина заставила. Сами бы мы нипочем не решились на такое. Во-первых, стыдно выставлять себя дурами на всеобщее обозрение. А во-вторых… во-вторых, Мишку жалко. Я не хотела, чтобы он в тюрьме очутился. Все-таки какую-то радость он мне принес.
– Серьезно?
– Да.
Милочка уже почти пришла в себя. Заварила чай, выставила на стол коробку с крохотными «Ленинградскими» пирожными. Движения у нее были спокойные и размеренные. Она явно уже пришла в себя. И теперь пыталась найти хорошее в том дурном, что случилось.
– Жаль Мишу, очень жаль. Но теперь я даже рада, что так случилось. Измучил он меня. И хотела бы горевать, да сил не осталось. Об одном только и думаю: все кончено. Теперь некого мне ждать по ночам, не надо будет вздрагивать от каждого звонка, бросаться на каждый шорох к двери.
– И вам нечего прибавить?
– Умер и умер. Туда ему и дорога!
И положив себе и гостьям на тарелку по нескольку пирожных, Милочка принялась уписывать их за обе щеки.
– Люблю себя сладким побаловать.
Этого она могла бы и не говорить. Несмотря на относительную молодость и нервную работу, Милочка работала в школе учительницей русского языка и литературы, женщина была излишне полной. Килограммы прибавляли ей лишний пяток лет. И к тому же располагались они у Милочки как-то уж совсем не там, где нужно. Не на попе или в области бюста, а на руках, шее, икрах. И эти же злополучные килограммы уродовали тонкие черты лица Милочки, которое от этого казалось заплывшим и одутловатым.
– Это все из-за Миши я так располнела. Раньше на сладкое и смотреть мне не хотелось. А как с Мишкой познакомилась, понеслось. Он меня обидит, до слез доведет – я сижу, реву и сладкое трескаю. Душе легче становится, зато с бедрами просто беда.
Но внезапно Мила прекратила заглатывать пирожные.
– Слушайте, а чего это я ем? – уставилась она на подруг, словно это они были виноваты в ее обжорстве. – Теперь же все хорошо будет! Мишка умер, мучить меня больше некому. Заживу как раньше. Нет, даже еще лучше! Теперь-то я уж знаю, как нарваться можно. Раньше-то я все переживала, что замуж меня никто не зовет, а теперь даже и рада этому. Не хочу я замуж! Мужики все подлые!
– Не надо судить обо всех по одному лишь Михаилу.
– А таких, думаете, мало?
Милочка выплеснула в раковину сладкий чай из своей кружки, убрала в холодильник пирожные и налила себе свежего чаю – как заметили подруги, без сахара. Вообще, Мила теперь выглядела значительно бодрей. Две-три слезинки, которые она проронила в память о своем любовнике, давно высохли на ее полных щеках.
– Я вот сейчас подумала, надо бы снова к Таисии наведаться.
– Да.
– Если это она Мишку… так нам ее и поблагодарить бы не мешало. Одна за нас всех отплатила. Всех от этого змея сладкоголосого избавила. Вы себе не представляете, до чего Мишка сладко петь умел! Вроде бы уж все про него знаешь, обмануться не должна. А нет! Все равно обманет. И глаза такие честные сделает, и слова какие-то особенные подберет. Что осознал он все, что искупить желает. И в ногах поваляться может. Мол, раскаивается горько, бей-хлещи, только от себя не гони. Ну, бабы и таяли. А наутро глядь – ни Миши, ни ценностей. Те, что в знак примирения принес, заберет. Да и еще чего-нибудь обязательно прихватит. Такой человек был – верить ему было нельзя. Но и не верить тоже… того… нельзя.
