Папа говорит, что всегда нужно договариваться, чтобы все было честно.
И теперь папа и мама больше не будут вместе. Я не могу перестать плакать.
Зачем они поженились, если не хотят быть вместе?
Почему они родили меня?
И да, я помню каждую прочитанную мной запись. Обычно я запоминаю что-нибудь, прочитав это один раз. Я особенно позаботился о её дневнике. Теперь все её слова, её выходы, её замешательство и фальшивая личность интегрированы в мою голову.
Когда я состарюсь, и моя память начнёт требовать удаления файлов, чтобы иметь возможность запоминать других, я бы в любой день предпочёл её дурацкий дневник книгам философов и психологов.
Хаос.
Она - грёбаный хаос.
Я выхожу в ночь и пробираюсь сквозь деревья. Ветки хрустят под моими ботинками, и я игнорирую их, продолжая свой путь.
Сегодня на небе ярко светит луна, несмотря на морозную погоду. Я оставил свою куртку внутри, так что на мне только брюки и рубашка моей униформы.
Я подхожу к небольшому озеру за деревьями и стою на краю террасы, глядя на отражение луны в спокойной воде. Я не знаю, как долго я тут пробуду. Что-то в этом меня чертовски достаёт.
Оно не красное.
Почему оно не красное? Оно должно быть красным.
– Коул? – Тихий голос зовёт меня сзади. – Что ты делаешь?
Я поворачиваюсь к ней лицом, но не двигаюсь с края. В лунном свете она кажется голубой тенью. Её волосы падают на спину, и ожерелье в виде бабочки поблёскивает. Она никогда не снимала его на публике. Ни разу.
Но это не потому, что ей не все равно, нет. Это потому, что это означает, что она признает своё поражение, если не наденет его.
И именно поэтому я сказал эти слова — чтобы она всегда держала меня при себе.
– Ты преследуешь меня? – Спрашиваю я.
– Мечтай
– Тогда почему ты шла за мной всю дорогу сюда?
– Папа позвонил и сказал, что заказал столик на ужин. Дерек заедет за нами.
– Сообщение получено. Возвращайся к Эйдену.
Она хмурится, но не делает ни малейшего движения, чтобы уйти.
– Ты все ещё куришь эту палочку смерти?
Я выдыхаю дым ей в лицо, заставляя его сморщиться.
– Очевидно.
– Ты ублюдок.
– Если ты будешь продолжать так часто делать мне комплименты, я подумаю, что ты зациклился на мне.
– В твоих снах.
– Ты не захочешь знать, что мне снится.
– Мы согласны с этим, – она протягивает руку. – Дай мне свой телефон, мне нужно позвонить Дереку. У меня сел аккумулятор.”
– Что я получу взамен?
– Моя завидная благодарность тебе.
Я ухмыляюсь, когда беру свой телефон и открываю его. Сильвер звонит, все это время пристально глядя на меня. Как только она заканчивает, она собирается вернуть его, но затем снова сосредотачивается на экране.
Должно быть, она нажала на кнопку. Её щеки пылают, глаза расширяются, и этот взгляд возвращается. Взгляд восьмилетней давности.
Это, блядь, одно и то же.
Я видел намёки на это, но никогда не испытывал такого же благоговения.
– Ч-что это, черт возьми, такое?
Она тычет телефон мне в лицо.
Это изображение Хоуп, привязанной к стулу, полуобнажённой и бросающей на меня соблазнительный взгляд.
– Хоуп. Она выпускница.
– Я знаю, что это Хоуп, н-но п-почему она так связана?
– Потому что ей это нравится, – мой голос понижается, когда я выпускаю ещё одно облако дыма в её сторону. – И мне это тоже нравится.
Лицо Сильвер даже не морщится от дыма. Это запечатлено в этом вечном, исполненном благоговения взгляде. Или, может быть, это страх?
Её голубые глаза темнеют, а горло поднимается и опускается от судорожного глотка.
– Ты... болен, – выдыхает она, даже когда её щеки краснеют под луной.
Сильвер бросает телефон мне в руку, разворачивается и выходит, как будто у неё горят пятки.
Больной.
Может быть. Возможно.
И часть моей болезни - это она. Моя Бабочка.
Мой хаос.
Глава 11
Сильвер
17 лет
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Время имеет важное значение.
Папочка говорит, что время - это самая важная вещь в мире.
Вы не можете начать что-то слишком рано или слишком поздно. Доля секунды может повлиять не только на решение важнейших событий, но и на определение жизни человека.
Я узнала о важности выбора времени и от папы, и от мамы. Учитывая их политическую карьеру, время играет огромную роль в их жизни. Они никогда не выходят за рамки времени, отведённого им для выступления в парламенте. Они просто сообщают точную информацию, которая не только передаёт их точку зрения, но и заставляет их оппонентов остановиться и подумать о возможном возражении.
И все же в последнее время у меня появилось это ноющее чувство, что я упустила время для чего-то.
Чего, я не знаю.
Это не могло быть ни репетицией на фортепиано, ни моими выходными с мамой, ни даже домашними инструктажами папы.
В последнее время у нас как будто парламент дома. Все там, во главе с Фредериком, и это почти как досрочные выборы. Хотя мне нравится разговаривать с папиными друзьями и участвовать в дебатах, мне не нравится ощущение пустоты, всё больше он отдаляется от меня.
У мамы все хорошо, даже после того, как папа начал встречаться с Хелен. На самом деле, это слишком хорошо, что это начинает поднимать тревогу. Теперь она ходит на свидания, чтобы найти потенциального мужчину, на которого можно положиться — её слова, а не мои.
Это мама? Не поэтому ли я чувствую, что сейчас неподходящее время? Я посылаю ей сообщение, чтобы сказать, что люблю её и скучаю по ней.
Если бы мы не были на ужине, я бы позвонила, но папе не нравится, когда я говорю с мамой или о маме в присутствии Хелен. Не то чтобы она возражала, она сама мне об этом сказала. Она сказала, что мама - часть меня, и никто не может отнять её у меня.
Я ужасно сильно обняла Хелен за эти слова.
Папа замечательный, но он не понимает моего постоянного беспокойства о маме. Он говорит, что она взрослая и должна беспокоиться обо мне, а не наоборот.
Но папа не знает о психическом состоянии мамы. Все, что они делают, это сражаются.
Даже после девяти лет развода.
Мы вчетвером сидим за маленьким столом на кухне. Хелен не нравится большая столовая, когда там только мы. Она сказала, что он кажется безличным и одиноким, в то время как этот более уютный и создаёт семейную атмосферу.
Я считаю всех здесь членами семьи — за исключением того, кто сидит напротив меня.
Коул ест стейк и хвалит стряпню своей матери и папу за то, что они выбрали корейскую говядину. Затем они заводят разговор об экономическом обмене с Южной Кореей и его преимуществах.
В это Коул профессионал. Он знает всё обо всём. Он даже выдаёт цифры и статистику. Друзья папочки любят его, потому что он согласен с ними. Не так, как преемник, а, скорее, как человек, который сделал свою домашнюю работу, отказался от всего остального и остановился на них. Он делает вид, что они ему нравятся не потому, что он должен, а потому, что он этого хочет.
Лжец.
Он самый большой лжец на свете. Из его уст больше не выходит ничего, во что я верю, как в истину.
Коул так хорошо овладел искусством лжи, что ему даже удаётся убедить тебя в том, что правда тоже может быть ложью.
Он слишком увлекается играми разума и наблюдает, как люди спотыкаются о самих себя. Наблюдать за тем, как кто-то волнуется, потому что он не видел вопроса или ситуации, которая им предстояла, - его любимое развлечение.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Летом ему исполнилось восемнадцать, но по ощущениям ему почти двадцать пять. Конечно, все мы научились взрослеть с юных лет; мы не могли неправильно улыбаться перед людьми, неправильно говорить или даже неправильно дышать, но он выводит это на совершенно другой уровень.
