разрешишь мне себя нарисовать.
– Просто нарисовать?
– Такой, какая ты есть. – Пальцы его левой руки прошлись между лопаток, правая поползла вниз от поясницы. – Вся!
Если у нее еще оставались какие-то мысли, то после второго поцелуя они разлетелись в разные стороны, как стая перепуганных воробьев.
Убрав ладонями с его лица волосы и вглядываясь в нежную синеву глаз, она прошептала:
– Я согласна, потому что хочу у тебя учиться.
– Предлагаю начать завтра. – Отпустив ее, Корги тут же отступил. – Мне сейчас нужно уйти, но потом, я надеюсь, ты покажешь мне свои работы добровольно.
Люся рассмеялась.
– Хорошо. Увидимся на ужине?
– Стой, погоди. Чуть не забыл!
Обойдя ее, он быстро выбежал из студии и почти сразу же вернулся с огромной охапкой розовых пионов.
– Держи. У бабки возле метро раздобыл. В июле – это большая удача.
– Спасибо! – Люся смущенно взяла цветы и вдохнула их головокружительный аромат.
– Увидимся завтра, – добавил Корги. – Сегодня я уже не вернусь.
На ужин Козетта приготовила свиные отбивные с клубникой, овощную запеканку и баклажаны в медовом соусе.
К счастью, последующие встречи за столом проходили не так торжественно, как в день их приезда, и главным требованием Олега Васильевича было лишь всеобщее присутствие на обеде. В этот раз он принес с собой книгу и читал, словно за столом, кроме него, никого не было. По всей вероятности, он проделывал такое регулярно, поскольку никто не удивился.
Увлекшись чтением, он два раза уронил вилку и разлил стакан воды. Упавшие вилки Козетта меняла на чистые, выложенные отдельно под салфеткой, а воду со стола собрала бумажными полотенцами и перевезла кресло Гончара на другое место.
Шуйский с Магдой обсуждали самоубийство Чайковского и его любовные похождения. Между собой эти двое, казалось, ладили. Хотя Магда, определенно, подавляла Шуйского безапелляционными утверждениями и демонстративным пренебрежением к тому, что расходилось с ее мнением.
Коля несколько раз пытался перевести разговор на общие темы: сначала о москвичах, поразивших его тем, что очень быстро ходят, но медленно разговаривают, потом о том, что вычитал, будто большинство мальчиков рождается днем, а девочек – ночью, но они с Люсей родились в пять утра, и что он старше ее на семь минут, однако его никто не поддержал, а Гончар и вовсе не слышал.
В отличие от брата, дожив до восемнадцати лет, Люся никогда прежде не испытывала ни нежных чувств любви, ни горького разочарования. Ей не нравился никто из ребят. Отчасти в этом был виноват Коля, но не потому, что ревностно отгонял от нее поклонников, а оттого, что Люся, сама не осознавая, надеялась встретить человека, похожего на него: сильного, доброго, заботливого, понимающего ее с полуслова и, конечно же, такого же красивого.
Вот только Корги совсем не похож на Колю, он принадлежал к иной породе. Тонкий, умный, ироничный, очаровывающий не только привлекательной внешностью, но и безграничным чувственным обаянием, заставляющим Люсино сердце плавиться в волнительном ожидании завтрашнего дня.
Летняя ночь наступила так, словно это вовсе не время для сна. Утомленный жарой город сделал глубокий вдох облегчения и будто бы ожил, приглашая в свои объятия.
В прошлом году в это же время они по ночам ходили на речку. Для Коли это было романтическое свидание с Вероникой, тогда как Люся вместе с парой их общих друзей просто наслаждались летом и свободой. Счастливое, беззаботное время, когда не нужно беспокоиться о будущем.
Устроившись на подоконнике, она долго принюхивалась, в надежде уловить ароматы благовоний или звуки музыка, означающие, что Корги вернулся, но внизу было тихо.
Ей хотелось написать ему, однако обменяться номерами они не додумались, а спрашивать его у брата после замечаний о том, что она слишком много времени проводит с Корги, не хотелось.
На последнем этаже в доме напротив в ярко горящем окне стоял человек. Должно быть, ему не спалось, так же как и Люсе.
На следующий день Корги не вернулся. Люся зашла к нему, перед тем как отправиться в кабинет Гончара, и позвала, но квартира откликнулась лишь эхом пустоты.
– Мое занятие литературой сделало меня абсолютным чудаком и отшельником. Ты словно живешь внутри своих историй и ждешь того же в реальности. Однако реальность не в состоянии преподнести тебе ничего столь же яркого, насыщенного и увлекательного.
Люся слушала писателя, изо всех сил стараясь вникнуть в его слова, сжатая в его пальцах ладонь вспотела, но она ее не забирала.
Олег Васильевич любил поговорить, иногда долго, много и путано. В такие моменты Люсино сознание уплывало, и потом, когда писатель внезапно задавал вопрос, она попадала впросак с глупым или неточным ответом.
– У меня нет ничего, во что бы я верил больше, чем в свои книги, – задумчиво завершил свою мысль он, выпуская наконец ее руку.
– Думаю, человек так устроен, что ему обязательно нужно во что-то верить, – многозначительно сказала Люся, вспомнив почему-то о маме и ее поиске веры.
– Во что же веришь ты? – заинтересовался писатель.
– Я верю просто во все хорошее.
– Пфф. – Он скептически поморщился, и курносый нос смешно сплющился. – Это еще глупее, чем верить в приметы или справедливость. На свете существует одна-единственная вещь, в которую человек должен беззаветно верить, – это он сам, потому что ничего другого не существует, ведь все знание об этом мире находится лишь в тебе. И в зависимости от того, насколько подвижна и восприимчива твоя фантазия, в зависимости от твоего кругозора и накопленных знаний о потенциальном развитии событий будет складываться и твоя жизнь. Это так, будто ты рисуешь. Только рисуешь без черновиков и ластиков – раз и навсегда.
– Для меня это очень запутанно, – призналась Люся, однако Олег Васильевич неожиданно засуетился. Выдвинув ящик стола, он достал несколько листков А4 и карандаш Koh-I-Noor. – На вот, рисуй.
– Что рисовать?
– То хорошее, в которое ты веришь.
– Да, но хорошее – это же совершенно абстрактное понятие, его не нарисуешь. Иногда хорошее – это событие, а иногда состояние.
– А хочешь, я докажу тебе обратное? – Гончар доехал на кресле до софы и снял с ее спинки шейный шифоновый платок, потом подъехал к Люсе сзади и завязал ей глаза.
– Теперь рисуй, не задумываясь ни о чем конкретном, доверившись лишь интуиции и чувствам.
Люсины мысли заметались, перескакивая с их совместных с Колей фантазий о прекрасном будущем на обрывочные детские воспоминания, потом перед глазами замелькали уютные картинки из интернета, а за ними горные вершины и морские пейзажи.
Она слышала, как писатель отъехал в сторону и возится с патефоном. А когда
