бывшим сослуживцем и теперь не знает, чем все это кончится.
— Откуда же он взялся и как нашел тебя здесь?
— Мы жили тут вместе, — сказал Фердинанд.
— А где же он был вчера ночью? — встревожилась Гертруда и стала оглядывать подвал.
— Он ночевал на скотном дворе. Наверху, где корм.
— Так он, наверно, обиделся за это!
Фердинанд усмехнулся: за крышу над головой теперь не обижаются!
— Он был твоим начальником? — спросила Гертруда.
— Не то чтобы моим, но вообще-то был важной фигурой.
— Но здесь он не хозяин! Он у тебя в гостях. У твоих родственников.
— Он ушел.
— Куда?
— Это не имеет значения. Он требовал, чтобы мы пошли вместе, а я ждал тебя…
— Ты правильно поступил. И чем он дальше от нас уйдет, тем лучше.
— У него длинные руки.
Фрау Гертруда задумалась. Потом спросила:
— А русских он боится?
— Как все мы.
— Как все или немного больше?
— Может быть, немного больше.
— Тогда тебе обязательно надо идти со мной. В Гроссдорфе он не появится… Ты понимаешь?
Фердинанд задумался. Идти под защиту русских, от которых он здесь прятался, — не странно ли это? Но, с другой стороны, и здесь оставаться, пожалуй, небезопасно. И нельзя, в конце концов, провести всю оставшуюся жизнь в подвале. Надо на что-то решаться. Как ты теперь ни прячься, главное было в том, что уже совершилось и от чего нигде не скроешься.
— Ты, наверное, права, Герта, — проговорил он тихо и как-то почти обреченно. — Только… не лучше ли прямо пойти к русским?
— Нет! — испугалась фрау Гертруда. — С этим не надо спешить. С этим… чем позже, тем лучше.
Фердинанд покачал головой, не то соглашаясь, не то сомневаясь. Больше все-таки соглашаясь, пожалуй. Потому что его Герта казалась ему сейчас и практичнее, и умнее его.
— Это мое счастье, что ты есть у меня, — проговорил он, благодарно глядя на жену. — Я пойду с тобой, куда ты хочешь… куда скажешь.
Фрау Гертруда посмотрела на него с удивлением. Она не могла вспомнить, говорил ли он ей когда-нибудь такие слова, но, если бы даже и говорил, она слушала их, как впервые в жизни. Слушала с большой женской радостью, от которой по ее жилам побежала вдруг жаркая молодая кровь, возбуждая и нежность, и признательность, и ответную готовность идти куда угодно за ним.
— Собирайся, дорогой! Ужинать мы будем дома.
— Я только теперь начинаю понимать, почему люди женятся, — продолжал Фердинанд произносить непривычные слова.
— Бедный мой!..
В город она вела его, как ребенка, за руку, совершенно запретив разговаривать, а сама испытывала при этом удивительное чувство отваги, решимости, уверенности. Если бы кто-то попытался в это время отнять у нее Фердинанда, она бы дралась за него, как солдат. И в то же время у нее в голове пробегали совсем не воинственные мысли. С грустноватой мудростью она рассуждала так: счастье в пору тревог и несчастий — может быть, всего лишь забвение. Но оно все равно счастье. Короткое — оно еще больше счастье. Будем же дорожить им! Мир стал слишком непонятным и неспокойным, так что будем укреплять наш собственный мир, мир двоих…
13
В самом начале тринадцатого дня в штабе батальона появился Женя Новожилов. Он приехал вместе с «молоковозами» первой роты и внес в столовую — саперы как раз садились завтракать — запахи луговых трав и утренней росы. Прямо с порога доложил:
— Товарищ майор, взвод разведки задание выполнил, проверку дорог и мостов закончил. Мин нет.
— Хорошо. Садись с вами завтракать, — пригласил майор.
Женя снял пилотку и сел на свободный, между Полонским и Роненсоном, стул. Оглядел сервировку, провел рукой по скатерти. Осведомился у Роненсона:
— Мои ребята поставлены на довольствие?
— Ты еще спрашиваешь!
— А где они сейчас? — спросил о разведчиках Полонский.
— Идут по дороге фольварк — Гроссдорф с миноискателем. Хотя тут все изъезжено, я решил все-таки проверить обочины.
— Это ты правильно решил, — одобрил комбат.
— Теперь нам отдохнуть бы, товарищ майор, — не столько попросил, сколько напомнил Женя комбату.
Теленков повернул голову к Горынину, тот сказал: «Надо дать», — и комбат объявил:
— Неделю вас не тронем.
Женя откинулся на спинку стула, оглядел всех сидящих за столом, и все ему, как видно, понравилось, потому что он улыбнулся почти блаженно и пропел свою привычную коротенькую песенку:
— Красота — жизнь!
В сущности, для него только сегодня совершенно окончилась война и всякие контакты с нею.
Фрау Гертруда внесла для Жени тарелку, прибор, затем принесла жаркое — в этот день меню составлял кто-то другой, не Густов.
— Пошалуйста, лёйтнант! — проговорила она и улыбнулась.
— Веселая она у вас, — заметил Женя.
— Когда как, — сказал Роненсон.
А Женя стал рассказывать про немцев, с которыми, общались разведчики в деревнях:
— Даже странно как-то. Встречают без всякой опаски, приглашают в дом. Конечно, побаиваются нас, все ждут, когда мы начнем какие-то операции против них, но и про колхозы тоже спрашивают. Значит, собираются жить, а не помирать, раз колхозами интересуются. В общем — люди как люди…
Когда принялись за кофе с молоком, дверь в столовую широко распахнулась и через порог перегнулся своим длинным туловищем связной Василь.
— Германы идуть! — крикнул он.
— Какие германы? — спросили его сразу несколько человек.
— Та фрицы ж! Дюже много.
Офицеры повскакали с мест и кинулись к окнам. Майор Теленков расстегнул на ходу свою блестящую, довоенной кожи кобуру.
— Это пленных
