на себя…
Саперы уходили с перекрестка, когда на нем — все равно как почетный караул у могилы — сменялись регулировщицы.
На другой день разведчики отправили родителям Жени письмо, подписанное всем взводом, и те немногие Женины вещи, что оставались во взводе. Сверх того один сапер положил свои часы, другой — серебряный портсигар, хотя Женя никогда не курил.
В этот же день к комендатуре пришли три немки с цветами из своих палисадников. Они стали объяснять коменданту, что хотели бы положить цветы на могилу погибшего русского лейтенанта, но еще не знают, разрешается ли это делать. Если им, немкам, не разрешается, то пусть это сделают сами русские.
Лейтенант Бубна стоял перед женщинами на терраске комендатуры, опираясь на свою палку, и слушал, как переводчица Зоя, миловидная грустноватая девушка, пересказывала слова немок. Выслушав, подумал, затем, верный себе, раскричался:
— Кто это вам сказал, что нельзя положить цветы на могилу русского лейтенанта? Хотел бы я узнать, кто этим занимается! Почему это нельзя?
Немки стояли притихшие, перепуганные.
— Что он говорит?
— Комендант разрешает и благодарит вас, — коротко перевела Зоя длинную и бурную речь лейтенанта.
Немки пошли к перекрестку.
Комендант еще оставался некоторое время на крыльце.
А Зоя вернулась в дом и села там к окну. Может быть, она тоже думала о лейтенанте-сапере, которого только один раз видела из этого окна и все же запомнила. Он ей даже понравился. И ведь дальше могло случиться так, что они через день, через два познакомились бы. Могли бы и полюбить друг друга и вместе уехать отсюда на родину. У них родились бы красивые и, наверно, веселые дети…
Для Зои все это еще возможно, и все у нее, надо полагать, еще будет. А для Жени все кончилось. Навсегда. От него уже никому не перейдут по наследству его светлый характер, веселое жизнелюбие и легкая готовность к любой трудной работе. Ни к кому. Никогда.
И сколько же, сколько вот таких невосполнимо драгоценных ребят закопали мы в землю — свою и чужую — на своем горьком и славном пути! Невозможно себе представить. Не сосчитать и не охватить мыслью. Миллионы их…
Миллионы — и еще один улыбающийся с обелиска.
17
Живые стремятся понять все до конца.
После разговора с Густовым уполномоченный «Смерша» прошел, как бы между делом, в кухню и там познакомился с Гертрудой Винкель.
— Мне сказали, что вы можете угостить меня чашкой кофе, — заговорил он на вполне приличном немецком языке.
— Разумеется, разумеется, — захлопотала фрау Гертруда и с этаким чуть игривым любопытством поинтересовалась: — Герр капитан — немец?
— Не совсем, — не стал капитан ни обманывать, ни разочаровывать ее.
— Это очень приятно, что вы так хорошо говорите по-немецки, — не удержалась фрау Гертруда от похвалы. — Среди русских офицеров все-таки мало кто говорят по-немецки.
— Раньше им это не требовалось.
— Да-да, разумеется. Мы жили далеко друг от друга мало знали.
— Очень интересно, фрау Винкель, как немцы теперь относятся к русским?
— Очень хорошо относятся!
— Это правда?
— Конечно… Мы ведь ждали, что вы всех нас будете… стрелять, а теперь все видят, что с русскими можно ладить.
— А скажите, о чем еще говорят в городе люди? — спросил капитан.
Фрау Гертруда несколько насторожилась.
— Я весь день занята здесь, герр капитан. Я теперь мало с кем встречаюсь и совершенно не имею времени поговорить.
— Но вы же услышали от кого-то насчет… тринадцатого дня?
— Просто на улице.
— Не помните — от кого?
— Нет, я не запомнила.
— Городок-то у вас небольшой, и немцев осталось не очень много.
— Все равно я не знаю всех людей.
— У вас есть в городе родственники? — зашел капитан как бы с другой стороны, и фрау Гертруда поняла, что это не случайный и не простой собеседник.
— Племянница, — отвечала она уже с боязливыми нотками в голосе.
— Она живет вместе с вами?
— Да. Она, бедняжка, прибежала сюда из Штеттина, когда там… стали сильно бомбить. Ее мать погибла, и девочка осталась одна. Вы ее, пожалуйста, пожалейте.
— Да что вы, фрау Винкель! Ничего я не собираюсь делать ей плохого… Она по линии мужа племянница?
— Нет, она дочь моей сестры. Покойной сестры.
— А муж ваш… — продолжал капитан интересоваться семейными делами фрау Гертруды, — служил в вермахте?
— Да, служил. Теперь — не знаю.
— В каких войсках он служил?
— Я думаю, не в самых передовых.
— Почему вы так думаете?
— Он приезжал в отпуск из Польши, когда фронт был еще в России.
— Давно он был в отпуске?
— Скоро два года.
— А последние письма давно были?
— О, это было как раз в день эвакуации. Я получила письмо и никуда не поехала.
— Так посоветовал муж?
— Да… То есть нет, я сама так решила… Ведь если уехать из дому, можно потом не найти друг друга. Вы понимаете?
— Вполне понимаю… Вы с кем-нибудь посоветовались?
— Мы говорили с племянницей. Она никуда не хотела ехать.
— А с родственниками мужа?
— Разве я вам не говорила, что они живут в деревне?
— Нет, еще не говорили… У вас хорошие с ними отношения?
— Когда как. Его мать не очень любила меня.
— Это бывает во многих семьях.
— И в России тоже?
— Конечно… Но все-таки в деревне теперь лучше с продуктами, правда?
