народ, даже пыталась утопиться в нашей реке. Цыгане толпой прибежали, девушку отволокли в свой табор. Я сама слышала, как они обращались к ней: «Мирела, Мирела». Но, похоже, после всего пережитого эта девушка умом слегка тронулась… Заговариваться стала, своих узнавать перестала…
— Вот даже как… Так этот подлец мне не всю правду, оказывается, рассказал! Девка рассудком помутилась, а он промолчал об том! Хотел мне порченую дурочку всуропить!!! — купец грохотал своим гневным басом и стучал кулачищем по столешнице так, что фарфоровые чашечки, выставленные на стол для кофе, подпрыгивали в блюдцах, жалобно позвякивая.
Глафира принесла жареных куропаток, гречневой каши, пирогов с грибами и капустой. Купец, как большинство крупных людей во гневе, поглощал еду в огромном количестве, не замечая ничего вокруг. Наливка, которую Глаша подливала купцу периодически в бокал, сделала своё дело. Цыган слегка отмяк. Я предложил ему прогуляться по посёлку.
Вишневский во время прогулки несколько отвлёкся от своей проблемы, стал проявлять внимание к тому, что происходит вокруг, расспрашивать меня обо всём. Интересовался он практически всем. Вот и верь утверждениям, что оседлых цыган не бывает. Ещё как бывает!
Возле одной избы мы заметили сборище народа и поспешили туда. Оказалось, что там случилось несчастье: отца семейства только что принесли из леса — на него упала сосна, которую они с братом пилили. Жена его Василиса не голосила, а только стояла в стороне, прижав руки в груди. За её юбкой прятались пятеро деток, чистеньких, ухоженных.
Я мельком глянул на Вишневского и удивился переменам в нём. Он смотрел на Василису не отрываясь. И его взгляд как-то смягчился, просветлел, что ли. Я сам внимательнее посмотрел на вдову. Это была рослая стройная женщина, чем-то похожая на Аксинью из «Тихого Дона» первой советской экранизации. Те же красивые чёрные брови, такие же густые, почти чёрные, волосы с мелкими завиточками около висков — платок Василисы сбился с головы, она забыла его поправить. А глаза… Боже, какие у неё были глаза! Немудрено, что Санко утонул в них сразу же.
— Кто это? — шепотом спросил он.
В ответ я лишь пожал плечами. Но заметил, как бросил быстрый взгляд в нашу сторону стоящий чуть в стороне мужичонка. Ему явно не терпелось рассказать нам нехитрую биографию вдовушки. Я подманил его пальцем и спросил, указав на женщину:
— Кто эта… баба?
— Дык то жеж Васька-казачка, — с готовностью пояснил мужичок. — Старый барын яё с Дону приволок, хотел сделать своей горнишной, но Васька спротивилась. Сказывают, шо дажа графу по башке… тьфу ты!.. по темечку храфиной с водой звезданула. Тады барын наш бывший, Плещеев тоть, сильно осерчав, девку да за Грышку-то и отдамши. По злобе, стал быть. Грышка-тоть завсегда вечно непутёвым был, выпить мастак, драчун, коиз Бог не видывал, да с ленцой, что раньше няго на свет появилась. Да и опосля свадьбы не справился: детей, баишь, настрогамши, а сам ни к чему несручен. Но, плохо ли — как ли, а кой-чаво изредка в дом-то Грышка нёс, нда… А вот как таперь бабёнке одной-то с пятярымя мучацца… Ох, бяда…
— Ваш сиятельство, отдай мне бабёнку эту! Вместе с детями отдай! Как обещал, дам за неё трёх рысаков, а ты ей вольную отпиши, — вдруг разом отмер Санко. — Я вот такую себе жену и хочу! На черта мне молоденькие девки, глупые да визгливые. А мне не вертихвостка — мне ж хозяйка в дом нужна. А что дети у ней — так то даже лучше. В цыганских семьях мало детей не бывает. Дом у меня большой, всем места хватит!
Не откладывая дела в долгий ящик, сразу же позвали в мой дом Василису. Я, как сумел мягче, передал ей предложение Вишневского. На лице Василисы мне не удалось прочитать ни одной эмоции: то ли ей было всё равно, то ли она так умело скрыла свои чувства. Но, тем не менее, она коротко кивнула, выразив своё согласие.
— Час тебе, красавица, на сборы. Приходи вместе с детями — поедем мои хоромы смотреть да к свадьбе готовиться. Ты не бойся меня: я тебе не обижу и деток твоих за своих почитать буду. Эх, заживём мы! — журчал ручьём бархатный баритон цыгана.
Вот не ожидал я от этого медведя слов таких ласковых. Что с людьми любовь-то делает… Да ещё и такая вот — с первого взгляда.
Через час уже мой гость с будущей женой и её детьми отправился домой на своей бричке. Маринка, всё это время дрожавшая от страха в моём кабинете, бросилась ко мне на шею и разревелась — камень с её души наконец-то свалился.
Повестка дня: окраска сарафанов, закваска кирпичной массы и лепка унитаза
Следующий день я решил потратить на изготовление земляных кирпичей. Прошка уже вырыл достаточно глубокий ров у себя на задах дома. Я планировал ему поручить заполнение его рубленой травой, чтобы залить её водой и заквасить эту смесь.
Завтрак я попросил Глафиру принести в кабинет. Она моё приказание выполнила, а заодно принесла готовые сарафаны для девочек и Марины. Фасон был самым примитивным: прямоугольная «труба», присборенная в верхней части на планку, и две широкие бретели. Но на какие-то изыски я и не рассчитывал, так что поблагодарил и велел наградить швей кусками ткани от оставшегося отреза.
Меня только смутил цвет сарафанов. Ткань была, конечно, не ахти какая, серая и грубая. Но мне хотелось бы чего-нибудь поярче.
– Может быть, попробовать покрасить их, как ты думаешь? – спросил я Марину. – Не думаю, что девочкам будет приятно носить такие серые платья.
– Точно! – обрадовалась девушка. – Я помню, как в деревне у бабушки испачкала платье соком вишни. Вот, представляешь, мы так и не смогли с бабаней ничем отстирать эти пятна! И они были такими яркими! Давай, попробуем покрасить соком вишни. В лесу растут дикие ягоды?
– Конечно, растут. Сейчас пойду и наберу. Много надо?
– Да, сходи. С ведёрко-то вишни, я думаю, хватит.
Я даже зубами скрипнул от расстройства. Вот ведь правильно говорят: любая инициатива наказуема. На самом деле я-то рассчитывал, что Маринка сама изъявит желание сходить со мной вместе в лесок... Даже представлял себе ту романтическую обстановку, как я таки наберусь смелости и обниму её, а то и вовсе... поцелую...
А одному мне вовсе не улыбалось чапать, чёрт знает куда, да ещё и набирать
