драться до последнего, если не прихватить врага с собой, так хоть пару
синяков ему поставить, хоть зубами его за лодыжку тяпнуть, когда повалят
и поволокут по земле, хоть заставить его пропотеть на морозе… Но -
нет. Идут, как бараны на бойню, причем и простолюдины, и аристократы. И
более того — почитают это чуть ли не доблестью, а о том, кто перед
казнью все же сопротивляется, скажут, что он вел себя трусливо и
недостойно. Нет, воистину, люди и логика — это два несовместимых
понятия.
Ришард повернулся в седле и вдруг заметил меня.
— А, Бертольд, — он вновь широко улыбнулся. — Как видите, ваше
изобретение показало себя превосходно. Признаюсь, результат оказался
даже лучше, чем я ожидал. Если бы не нелепая случайность, мы бы вообще
не понесли никаких потерь. Вы не только оказали неоценимую услугу
Империи, но и спасли сегодня множество жизней… Впрочем, это ведь
только говорится — "неоценимую". На самом деле все имеет свою цену, не
так ли? И можете не сомневаться — после нашей окончательной победы ваши
заслуги будут вознаграждены по достоинству.
— Благодарю, милорд, — наклонил голову я, — но могу я обратиться к
вам с небольшой просьбой прямо сейчас?
— Разумеется, — улыбка Ришарда стала чуть-чуть напряженнее, — но вы
понимаете, что трудности походного положения ограничивают мои
возможности…
— Я всего лишь хотел попросить вас проявить милосердие, — перебил я
без пяти минут императора.
Ришард нахмурился.
— Нет, Бертольд. Я не милую изменников. Да и потом, вы знаете, чем
они займутся, если их отпустить? Первым делом — ограбят соседние
деревни. Мне не нужны банды в моей Империи.
— Прошу прощения, милорд, вы меня не так поняли. Я не собираюсь
вступаться за грифонцев. Я хорошо видел, что творят такие, как они, -
"независимо от цвета знамени", добавил я мысленно. — Я имел в виду
лошадей. Ваши солдаты добили рыцарей, но многие раненые лошади до сих
пор живы, — действительно, и до того места, где мы стояли, периодически
доносилось жалобное ржание. — Велите вашим людям избавить их от мук.
— А, — лицо герцога прояснилось, — конечно, вы правы. Благородные
животные не виноваты и не должны страдать. Я распоряжусь.
— Ваша светлость! — громко позвал высокий голос откуда-то снизу. На
сей раз к главнокомандующему обращался не всадник, а пехотинец, что
случается нечасто и считается практически дерзостью. Но это был не
обычный пехотинец. Это была молодая женщина, командовавшая
зондербатальоном. Я не знал подробностей ее истории (как, впрочем, и
историй других женщин-стрелков), знал только, что она из дворянской
семьи.
— Вы сегодня отлично поработали, капитан, — благосклонно кивнул ей
Ришард, едва ли не впервые в имперской истории обращаясь к женщине по
офицерскому званию. — Издали невозможно было отличить, когда стреляют
ваши подчиненные, а когда — их коллеги-мужчины.
— Да, милорд, — невозмутимо согласилась она, — и от лица всего
моего батальона я хочу обратиться к вам с просьбой.
— Ну что ж, победа — лучшее время для просьб, — вновь раздвинул
губы в улыбке герцог.
— Грифонцы, ваша светлость, — она кивнула на угрюмых пленных,
ежившихся и переминавшихся босыми ногами на льду. — Позвольте сделать
это нам.
— Вы хотите казнить их лично? — сразу понял Ришард.
— Да, — ответила она, на сей раз даже не добавив титул.
— Не насытились за сегодня их кровью? — иронически приподнял бровь
Йорлинг.
— Мы убивали их издали. А теперь хотим сделать это, глядя им в
глаза, — процедила с каменным лицом она и лишь несколько мгновений
спустя, вспомнив все-таки о субординации, прибавила: — Милорд.
— Было бы неразумно тратить на это огнебойные боеприпасы, — заметил
герцог.
— Мы справимся копьями, мечами и топорами, — с готовностью ответила
капитан. — Когда плоть не защищена доспехами, пронзить ее легко, — ее
глаза затуманились, словно она видела нечто, незримое для остальных.
Нечто, случившееся месяцы или годы назад. — О, очень легко…
— Что ж, — согласился Ришард, — да будет так.
Грифонцы, конечно, понимали, что обречены, и не ждали от ближайших
минут ничего хорошего. И все же у них глаза полезли на лоб, когда они
увидели своих палачей. До этого момента они вообще не знали об участии
женщин в сражении — дальнобойки были одеты так же, как и
стрелки-мужчины, и коротко пострижены, а деталей на том расстоянии, с
которого велась стрельба, было не разобрать. Послышались проклятия;
более унизительного конца солдаты не могли себе представить. Некоторые -
особенно те, что помоложе, хотя совсем юных среди них не было, те
полегли в сентябре, чтобы спасти жизнь этим — прикрывали срам обеими
руками, другие, напротив, выпячивали напоказ, выкрикивая непристойности;
немало было и таких, которые сами бросились нагишом в ледяную воду, не
желая принимать смерть "от бабьей руки". И это, возможно, было не самое
глупое решение, ибо из тех, что остались стоять, лишь немногие обрели
легкий конец от одного удара. Кто-то не умер сразу лишь из-за недостатка
в женских руках силы и сноровки в обращении с непривычным оружием, но
больше было тех, кому и не планировали дарить легкую смерть. Чаще всего
первый удар копьем или мечом они получали в пах.
Пять минут спустя, впрочем, все было уже кончено. Некоторые еще
стонали, царапая ногтями лед, но все окровавленные тела без разбору,
копьями, словно баграми, спихнули в воду. За кромкой льда было уже сразу
глубоко, и все же Ришард послал несколько всадников вниз по течению -
удостовериться, что никому не удалось выжить и выплыть.
На другом берегу показался кавалерист, мчавшийся во весь опор. Он
нетерпеливо задержался перед мостом, дожидаясь, пока несколько солдат,
все еще отскребавших деревянный настил от человеческого мяса, дадут ему
дорогу, а затем поскакал прямо к нам, ориентируясь, очевидно, на
герцогский личный штандарт. Это был один из посланных в погоню
огнебойцев.
— Ваша светлость, — он щегольски отсалютовал двумя пальцами в
кожаной перчатке, другой рукой натягивая поводья взмыленного коня, -
Карл…
— Взяли? — нетерпеливо перебил Ришард.
— Застрелен, ваша светлость, — покачал головой посыльный. — Мы
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
