тела последнее тепло. (Есть ли в темницах Карла кандалы настолько узкие
в диаметре, чтобы в них можно было надежно заковать ребенка? Наверняка
есть, он запасливый.) И уж ее-то никто не снабдил подходящей сезону
одеждой… Правда, Греффенваль южнее Норенштайна, сейчас там, наверное,
теплее, чем здесь. Но все равно далеко не лето. Одна надежда на то, что
Эвелина закаленная…
Если, конечно, она вообще еще жива.
Карл! Что бы ни сделали с ней ты и твои люди — ты горько пожалеешь
об этом. Очень, очень горько пожалеешь!
Я напомнил себе, что вообще-то она явилась его убить. И, стало
быть, он совершенно не обязан проявлять к ней милосердие. Но даже это
резонное соображение не могло погасить мой гнев. Ведь это не его семью
вырезали по ее приказу, а совсем наоборот.
Не знаю, догадывался ли Ришард или кто-нибудь из его людей о том,
что я испытывал; скорее всего, их это попросту не интересовало. Внешне,
по крайней мере, мое лицо оставалось спокойным. Мрачным, наверное, но
это вообще его обычное выражение. И, конечно же, никто из этих людей не
имел и не должен был иметь ни малейшего понятия об Эвьет. Вообще о том,
что я не мщу за мертвых, а пытаюсь спасти живого. Хватит уже того, что о
существовании небезразличной мне личности узнал Карл…
Я посмотрел на Ришарда. Он ехал неподалеку от меня, впереди и чуть
справа, в окружении своей личной охраны. В таком ракурсе я не мог видеть
его лица, но я видел несколько раньше, как он весело улыбался, садясь в
седло. Наверное, он даже не замечал скверной погоды. Казалось, даже его
огненно-рыжий конь пританцовывает от нетерпения. Ришард ехал навстречу
победе и славе. Навстречу мечте, которая вела его по грязи и крови
двадцать лет, заставляя громоздить бесчисленные тысячи трупов по полям и
крепостям Империи. И сколько таких Эвелин за это время на его совести?
Едва ли много, ответил я сам себе. Женевьев, наверное, более чем
достаточно. Но Эвелин — нет. Просто потому, что таких, как она, на свете
вообще считанные единицы.
Продержись еще немного, Эвьет. Пожалуйста, продержись.
Девять дней скачки на юго-запад. Нет, конечно, не той сумасшедшей
скачки, которую некогда устроил барон Левирт (что, впрочем, его не
спасло). У Ришарда не было необходимости выжимать из людей и лошадей
последние силы. И все же наша армия двигалась, вероятно, быстрее, чем
какая-либо другая за всю эту войну (если говорить именно об армиях, а не
о совершающих стремительный рейд или, напротив, спасающихся паническим
бегством отдельных конных отрядах). Заводных лошадей не хватало на всех,
так что график, по которому всадники меняли коней на каждом привале с
целью обеспечить равную нагрузку на всех животных, был чуть ли не той же
сложности, что и мои манипуляции с ингредиентами для порошка. Но и
здесь, как и там, руководство процессом было грамотным, и
незапланированной путаницы удавалось избегать. Пока мы ехали по
йорлингистским территориям, Ришард придерживался схемы с ночными маршами
(захватывавшими также вечернее и утреннее время) и дневными стоянками в
удаленных от населенных пунктов местах. Но с приходом в лангедаргские
земли тактика изменилась. Теперь мы находились в движении практически
все время, нигде не останавливаясь больше чем на два часа. Людям и
животным приходилось спать урывками, зато была уверенность, что за время
очередного нашего привала противник не успеет подготовить никакие
серьезные контрмеры. В первые дни мы не встречали вообще никакого
сопротивления. В свою очередь, и войско Йорлинга не проводило никаких
"зачисток" в обитаемых селениях, через которые мы проезжали. Конфискации
фуража и продовольствия, разумеется, проводились регулярно, и без особой
оглядки на предстоящую зиму и на то, как местные переживут ее без
припасов — однако насилия над жителями, если только те не попытаются
напасть сами, солдатам велено было не чинить. Ришард уже чувствовал вкус
победы на губах, и фраза "сегодняшние враги — это завтрашние подданные"
больше не звучала для него абстрактно. Кроме того, мы двигались
настолько быстро, что фактически опережали слухи о нашем продвижении.
Тем не менее, где бы мы ни останавливались, вперед на самых быстрых
лошадях уносились разведчики, а иногда кто-нибудь из них, отъехав от
армии совсем ненадолго, возвращался с письменным донесением,
оставленным, как я догадывался, в каком-нибудь условленном дупле или
расщелине давно действовавшими на этой территории агентами Льва.
Благодаря этой информации на седьмой день мы сделали внезапный
бросок на север, обходя некий заслон, торопливо выставленный против нас.
Как соизволил пояснить мне Ришард, заслон состоял даже не из нормальной
пехоты, а по большей части из необученного ополчения, то есть, несмотря
на численный перевес, не имел шансов выстоять и против обычной
четырехтысячной конницы. Единственной задачей этих людей, брошенных на
верную гибель, было хоть как-то задержать наше наступление. Надо
сказать, место для заслона было выбрано грамотно — между густым лесом
слева и болотами справа; то и другое тянулось на много миль. Но Йорлингу
не нужна была легкая добыча, и он не собирался ради этих вчерашних
крестьян раскрывать наш главный козырь. Ему требовалась исключительно
битва с главными силами. Война должна была быть выиграна одним
сражением, дабы фактор внезапности сработал в полную силу. Поэтому он
просто обогнул возникшую на пути досадную помеху, проведя армию по
скованному морозом болоту. Будь в этот день теплее, подобный маневр мог
закончиться для конницы очень скверно. Но, казалось, даже погода
благоприятствует планам Ришарда.
Наконец на десятый день Йорлинг получил, что хотел.
Армия Лангедарга — то, что осталось от нее после Ночного Кошмара -
ждала нас на Тагеронском поле. Место, разумеется, было выбрано не
случайно — именно здесь без малого четыре года назад грифонцы одержали
внушительную победу, что позволило им не только разрушить все
наступательные замыслы противника, но и почти беспрепятственно
похозяйничать потом в южных графствах, истребляя йорлингистских вассалов
и, в частности, семью Хогерт-Кайдерштайн… Карл, конечно же, учел,
каким вдохновляющим стимулом станет такое место боя для его потрепанного
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});