наконец, – и это очень важно – сам поэт-переводчик, на практике знакомый с языком и стихом не только русским, славянским и западноевропейским, но и с тюркским, отличающимся от них очень сильно; а как много значит такая широта знаний, ясно каждому стиховеду.
В книге девять статей. Только две из них не имеют прямого отношения к стиховедению. Чтобы не возвращаться к ним, назовем их сразу: это «Из тетради прапорщика Пятковского 2-го» и «Романтическая поэма Некрасова». Первая из них интересна двумя публикациями. Во-первых, нового списка ноэля Пушкина «Сказки», списка очень небрежного, но дающего новое интересное чтение строки 26-й: «От радости в постеле распрыгалось дитя» (чтение, к которому могут восходить оба варианта остальных списков: «Расплакалось дитя» и «Запрыгало дитя»); во-вторых, романтической поэмы А. П. Крюкова «Каратай» (1824), отдаленной вариации модной темы пушкинского «Кавказского пленника» на экзотическом казахском материале. (А. Жовтис решительно называет это произведение поэмой, хотя, на наш взгляд, и общий план вещи, и ее хореический метр скорее сближают ее с жанром баллады, в частности с «Ахиллом» Жуковского.) Вторая статья посвящена доказательству тезиса, что «Несчастные» Некрасова – поэма не реалистическая, а романтическая; доказательства автора представляются нам весьма убедительными, хотя, конечно, при нынешней неопределенности понятий «романтический стиль» и «реалистический стиль» трудно думать, чтобы они оказались одинаково приемлемыми для всех.
Остальные семь статей все, прямо или косвенно, посвящены вопросам стиховедения, и преимущественно тем вопросам, которые менее всего разработаны в современной теории. Самая большая (открывающая книгу) – «От чего не свободен свободный стих?» – разбирает законы строения так называемого верлибра, стиха без ритма и рифмы, столь распространенного в современной зарубежной поэзии, а в последние годы постепенно проникающего и в нашу. Вторая (не по порядку, но по важности) – «В боевом порядке…» – говорит о графической форме стиха («лесенка», «столбик», отступы разного рода), воздействие которой на читательское восприятие каждый знает по собственному опыту, но никто еще не пытался проанализировать и систематизировать. Статья «Переживание и строй стиха», одна из лучших в сборнике, касается самого главного и самого трудноуловимого в поэтическом произведении – связи содержания и формы; это разбор небольшого стихотворения В. Казина «Гармонист», в котором исследователь тщательно, стих за стихом показывает, как чутко ритм откликается на малейшие оттенки смысла стиха. Две статьи посвящены вопросам взаимодействия разноязычных систем стихосложения: «Пульс перевода» (о проблеме «перевода размером подлинника») и «И рубай, и редифная рифма» (о двух формах классической поэзии, неожиданно обнаруживающихся у русских поэтов самых последних десятилетий). Наконец, две статьи на историко-литературные темы тоже рассматривают исследуемых поэтов в основном как новаторов стиха; герои этих статей – Александр Одоевский, один из самых смелых экспериментаторов среди русских поэтов-романтиков («В поисках возможного разнообразия» называется статья о нем), и Тарас Шевченко («Мастер раскрепощенного стиха»).
Самые удачные страницы книги А. Жовтиса – это конкретные разборы конкретных стихотворений и стихотворных отрывков в единстве формы и содержания. Кроме уже упомянутого образцового разбора «Гармониста» Казина, можно указать анализ нескольких стихотворений, писанных верлибром (с. 26, 29, 32), сопоставление метрики двух переводов стихотворения Лонгфелло (с. 60–61), отлично выбранный образец вольной строфики из стихов Д. Самойлова (с. 102), разбор сложного ритмического и графического построения текста А. Вознесенского (с. 153). Читая разборы такого рода, не только радуешься метким наблюдениям автора, но и испытываешь удовольствие, следя за самым ходом его мысли. Для критиков, разбирающих стихи современных поэтов, для педагогов, объясняющих школьникам и студентам единство формы и содержания литературного произведения на стихотворных примерах, эти страницы поучительнее всего. Хотелось бы пожелать, чтобы опыты его разборов вызвали как можно больше откликов и подражаний.
Это не значит, что книга «Стихи нужны…» свободна от недостатков. Нельзя согласиться, что «применение безрифменных метров не обусловлено у Одоевского тематически» (с. 240), – как и у большинства современников, они связывались у него или с народной (часто исторической) темой, или с элегией типа «Теона и Эсхина». Неверно, что стихотворение Одоевского «Что за кочевья чернеются…» написано акцентным стихом (с. 241–242), – это логаэд, в котором из строфы в строфу повторяется последовательность строк трехстопного дактиля, двух четырехстопных хореев и трехстопного хорея (не надо забывать, что стих «Идут под затворы молодцы» мог иметь ударение на первом слоге). На странице 251 цезурованный 6-стопный ямб назван бесцезурным, на странице 124 автор насчитывает в четверостишии две четырехстопные строки, между тем как их три (и композиционно это очень важно), на странице 235 из‐за опечатки в цитате («светел» вместо «светл») разрушается логаэдический ритм строфы, на странице 148 из‐за другой опечатки получается, что в XIX веке употребительным был разностопный хорей, а не разностопный ямб, тогда как на деле как раз наоборот. При рассмотрении истории рубай (четверостишия с рифмовкой ааха) в русской поэзии автор непропорционально много внимания уделяет восточному влиянию и непропорционально мало – традиции русской частушки; не поэтому ли он совсем забывает о том жанре, где «рубаическую» рифмовку можно сейчас встретить чаще всего, – о жанре детских стихов («Человек сидит в седле, ноги тащит по земле – это едет дядя Степа по бульвару на осле»)?
Но, конечно, не этим подсчетом частных удач или оплошностей определяется ценность книги А. Жовтиса. Главное в другом: удалось или не удалось автору перекинуть мост через ту пропасть между теорией стиховедения и практикой ее применения, о которой он сам говорил в приведенной нами цитате?
Продолжая метафору А. Жовтиса, ответим: да, навести мост удалось, но только до середины пропасти.
Что это значит?
Наводить мост можно от любого из двух берегов – от «академической» теории или от критико-педагогической практики. Автор решительно предпочитает второй вариант – точку зрения практика, «дилетанта», который видит в разбираемом стихотворении прежде всего его содержание, то есть «то, о чем говорится», и лишь потом, напрягши внимание, начинает высматривать особенности стиха, как бы аккомпанирующие развертыванию этого содержания. При достаточной зоркости такие особенности всегда можно найти; но это будут, как правило, самые мелкие ритмические признаки: пропуски ударений, сдвиги словоразделов, аллитерации, расположение слов в предложении и проч. Этот материал и подвергает своему микроанализу А. Жовтис; более заметные – метрические, а не ритмические – признаки стиха он оставляет без внимания: они слишком грубы для передачи тонких оттенков содержания. Это – принцип. В статье «Переживание и строй стиха» он пишет: «Метр, конечно, не может быть прямо связан со смысловым наполнением стихотворения. Единство формы и содержания, взаимозависимость их следует искать в конкретном ритме строк…» (с. 117). В статье о свободном стихе он предлагает строить классификацию этого размера как раз на основе наличия
