Сергей старался быть предельно кратким — ни единого слова лишнего, ни единой фразы мимо. Сергей видел, как блеснули глаза у танкистов, когда он, стараясь походить на Данилова, уверенно и задушевно сказал о том, что нет на земле такой силы, против которой не устояли бы большевики.
— Не существует такой силы! — рубанул он рукой. — Победа будет за нами!
Кажется, ничего необычного не сказал — в то время на каждом митинге произносили такие слова. Но прозвучали они, видимо, искренно и убежденно. По рядам прокатилось «ура!», танкисты кидали вверх шлемы — всем хотелось победы, и все в нее очень верили.
Раздалась команда:
— По маши-на-ам!
Экипажи разбежались по своим местам. Взревели моторы. Лязгнули гусеницы первой, командирской машины, и колонна тронулась.
Сергей сидел в танке рядом с командиром батальона. Майор держал на коленях развернутый планшет с картой, на которой красной чертой был отмечен маршрут от Москвы на запад. Красная черта упиралась в маленький кружочек на линии железной дороги Смоленск — Витебск. Под кружочками светлым курсивом помечено — Рудня. Майор был серьезен, даже суров. Он то и дело поглядывал на карту, переговаривался по рации с начальником штаба.
Весь день Сергея швыряло из стороны в сторону, било головой о магазины со снарядами. Под комбинезоном и под пробковым шлемом ручьями тек пот. С непривычки ломило все тело, звенело в ушах от рева двигателей. Колонна неслась на предельной скорости, обгоняя бесконечные вереницы шагавших по шоссе и проселкам войск.
Целый день кишмя кишит все пространство вправо и влево от шоссе. На запад идут войска колоннами, с запада вразброд тысячи раненых, повозки, грузовики, двуколки с красными крестами. Даже на главном проспекте Новосибирска куда меньше движения, чем здесь — большего движения, чем в Новосибирске, Сергей никогда не видел.
Сергею казалось очень странным, что он не думает о смерти и вообще даже не пытается представить свой первый бой, в котором он должен участвовать завтра, а может, даже и сегодня. Вместо этого он смотрит в передний смотровой люк на встречных раненых и хочет понять, что у тех на душе и каково положение на фронте. Все идут мрачные, небритые, в грязных, прокопченных гимнастёрках. У большинства ни шинелей, ни противогазов, многие идут даже без пилоток, иные в нижних рубашках — идут, как беженцы от наводнения или от пожара — кто в чем. Время от времени над головами проносятся черные немецкие штурмовики с крестами на крыльях. И вся людская масса разбегается по кюветам, где-то что-то торопливо стучит тах-тах-тах, тах-тах-тах, словно кто огромный ударяет палкой по пустой дубовой бочке, в небе барашками вспыхивают белые кудрявые облачка. «Наверное, зенитки бьют…» Майор кричит в микрофон:
— Закрыть люки! Скорость не сбавлять. Маневрировать!
Таков приказ командования — двигаться без остановок. Где-то сзади и с боков ухает, броня гудит. Танк швыряет то в одну, то в другую сторону. Становится совсем душно в бронированной коробке.
Наконец — стихает. Несколько минут едут с открытыми люками. Немного свежее. Сквознячок, хотя и теплый, с пылью пополам, но все-таки обдувает. Затем снова вой сирен над головами, взрывы, татаканье зениток. Страху — никакого, даже намека на него нет. Мысли уходят совсем в другую сторону. Он вспоминает Катю (почему-то именно Катю, а не Ладу), первую встречу с ней в такой же знойный июльский день, потом — ее, босую, шагающую по обочине дороги к кургану… Но ведь у него жена — Лада!.. А была ли у него такая жена Лада? Не сон ли все то, что он сейчас считает довоенной жизнью? Не выдумал ли он это? И он ли сам сидит в танке?.. Он даже украдкой ощупал себя… Ну, конечно же, Лада была. Что это с ним такое творится? Ведь совсем недавно — лишь несколько дней назад, когда он проезжал через Барабинск и стоял в открытой двери вагона, он же своими глазами видел на перроне Ладу! Ведь было все это реальным!.. В эти мгновения вдруг четко-четко увидел он Ладино лицо — то лицо, какое было у нее, когда он танцевал с ней первый раз, на следующий вечер после того, как она убежала из зала. Она очень смущалась и была еще миловиднее. От этого танца остались только ее розовые, пыщущие огнем щеки (таких потом он никогда не видел у нее), и почему-то пуговицы бюстгальтера под тканью платья, сзади, между лопаток. Он коснулся их нечаянно, и вот ни с того ни с сего врезались они в память — как клавиши брошенной дома гармони…
Над головой снова вой сирен, снова танк швыряет из стороны в сторону. Толпы встречных раненых все гуще и гуще, лица их все ожесточеннее и ожесточеннее.
В сумерках на полном газу проскочили деревню Ярцево. Глянул на карту. Смоленск остался южнее, немного в стороне. Скоро, наверное, фронт.
4
В ту ночь в Рудне от командующего двадцатой армией, получили приказ войти в соприкосновение с противником и поддержать стрелковые части в контратаках против наступающих от Витебска немцев. К утру 14 июля батальон, уменьшившийся за время марша на пять машин, вышел на исходный рубеж и сосредоточился в небольшом березнячке в двадцати километрах северо-западнее Рудни. Сергей хотел перейти на правый фланг в машину командира первой роты капитана Ярошенко, но майор суховато сказал:
— Никуда не ходи. Первый бой будешь со мной.
Майор был собран, подтянут, отрывист, молчалив. Сергей послушался его. В сизой дымке рассвета они сходили на командный пункт стрелковой дивизии, уточнили задачу. Седой, с уставшим, осунувшимся лицом полковник, командир дивизии, попросил:
— Вы, товарищи, только от пехоты не отрывайтесь. За танками и моим ребятам легче идти, веселее.
Едва выглянуло солнце, с вражеской стороны послышался нарастающий гул моторов. Сергей поднял голову, но небо было чистым. Догадался: это немецкие танки за леском. Почувствовал настойчивый озноб — не то от утренней прохлады, не то от нервного возбуждения. Это — последнее, что он отчетливо запомнил. После же началось непонятное, началась та неразбериха, которая для необстрелянного человека называется первым боем. Рев моторов, взрывы, оглушающе дробный стукоток по броне. И вдруг страшный по своей силе удар, из глаз брызнули искры, танк швырнуло, и все куда-то поплыло, закружилось. Какая-то сила сдавила горло, начала душить. Было горячо, и в то же время лихорадило. Почему-то особенно трясло правое плечо, а в уши лез чей-то голос.
— Сергей, Сергей!..
Разомкнул веки. Майор тряс его за плечо.
— Вылезай! Через нижний люк. Сейчас танк взорвется.
И тут только сообразил: их подбили, танк горит, поэтому-то дыму — не продохнешь.
Под днищем танка пламя. В него прямо и плюхнулся Сергей. Не чувствовал ожогов. Волоча за собой на животе огонь, выполз. Следом — Табашников.
— Землей! Землей сбивай пламя.
И тут же: джиг-джиг-джиг — пули.
— Не поднимайся! Ползком за танк.
— А где водитель?
— Погиб.
Ползли вдвоем.
А кругом грохот, скрежет, откуда-то на спину сыплется земля. Вместо стрельбы — сплошной гуд. Сзади грохнуло, сверкнуло ослепительное пламя. Рядом что-то тяжелое упало — земля содрогнулась. Инстинктивно оглянулся. Башня с пушкой, сорванная взрывом, еще курилась, а из их танка черным смоляным столбом поднимался к небу дым. И вообще кругом все в дыму — по всему полю горят танки. Сквозь дым назад к лесочку, из которого только что наступали, бежали люди. Майор рядом матерился, скрежеща зубами.
— Пошли, комиссар. Все пропало. Сейчас танками начнет утюжить… Ты ранен? Лицо в крови…
— Ерунда… Где батальон-то наш?
Майор выругался длинно, виртуозно.
— Нет больше батальона… За пять минут как не было…
Они бежали, не пригибаясь, в полный рост, ложились и снова вскакивали и бежали. Кругом рвались снаряды, мины. Сзади нарастал, давил гул моторов. Совсем рядом зачвыкали пули. У подбитого танка, из которого медленно клубился дым, майор скомандовал:
— Ложись! Не двигайся!
И почти тотчас же мимо пронеслись, стреляя на ходу, немецкие танки. Сергей огляделся. На катках подбитого танка, перевалившись головой наружу, лежал мертвый капитан Ярошенко, командир первой роты. У другого танка, рядом, — наполовину обгорелый начальник штаба батальона, капитан Иванов.
Задерживаться было нельзя — за танками вот-вот могла появиться немецкая пехота.
— Ну, комиссар, теперь ноги на плечи и бегом, что есть духу, вон до того лесочка. А там видно будет.
Бежали долго, не оглядываясь. Уже позади осталось поле боя, в сторону относило дым. Кругом тоже бежали красноармейцы, кто с оружием, кто налегке. Впереди маячила грузная фигура в комбинезоне, но без шлема.
— Кажется, помпотех наш, — хрипло дыша, проговорил на бегу Табашников.
До лесочка оставалось не больше сотни метров, когда над головой, почти на бреющем полете, одно за другим пронеслись три звена истребителей, черных, тонкокрылых, размашистых и стремительных, как настоящие стервятники. Они сыпанули по бегущим свинцовым дождем. Несколько пехотинцев упали, словно подкошенные. Майор оглянулся на Сергея.
