Первое знакомство с внешним, гражданским миром ограничилось примыкающей к воинской части улицей однотипных южных многоквартирных домов с открытыми лестничными пролетами подъездов и обнесенными штакетником пыльными газонами с желтым, сгоревшим на солнце подобием травы. Высаженные вдоль дороги неизменные тополя, дающие спасительную тень, и арыки с мутной прохладной водой дополняли эту обычную для южных населенных пунктов действительность. Уходить далеко утомленный жарой лейтенант не стал, здраво рассудив, что ничего особо нового и интересного он здесь не увидит, но свернув направо, неожиданно наткнулся на крикливый восточный базар, заполненный людьми в ярких национальных одеждах, и из любопытства походив там немного, почти сразу сбежал, унося на языке вкус нескольких принятых на пробу сладких и пахучих сушеных персиков, навязчиво предложенных многочисленными торговцами в цветастых халатах, а в руках – бумажный кулек с ними как некоторый символ согласия с законами гостеприимства, полученный «безвозмездно, то есть дадом» (с).
Покинув оплот местных обычаев и традиций, лейтенант машинально свернул направо, быстро шагая, дошел до ближайшего перекрестка и, озираясь в поисках основной цели своей прогулки – киоска «Союзпечать», привлеченный некоторой суетой около расположенного через дорогу промтоварного магазина, заметил его не сразу. Внимание офицера отвлекла группа стоящих особняком женщин, одетых в черную, полностью скрывающую фигуру одежду с узкой прорезью для глаз, которые со свертками и баулами в руках и на земле, под ногами, оживленно жестикулировали и громко разговаривали, нисколько не смущаясь повышенного внимания к себе проходящих мимо местных красавиц в традиционных цветастых нарядах, оставляющих открытыми всегда улыбающиеся, привлекательные лица. Вспомнив краткий инструктаж в штабе округа по основным правилам общения с местным населением, он решил, что лучше не задерживаться на них взглядом, поэтому недоуменно пожал плечами, не осуждая, но и не понимая увиденное, и переключил внимание на более близкие и понятные ему вещи, а именно на военный бортовой грузовик, который приткнулся к обочине недалеко от них, и белый, обычный и всегда узнаваемый газетный киоск тут же, рядом. В тени машины, на касках, лежащих прямо на асфальте, сидели два белобрысых солдата в выцветших от солнца «песчанках», армейских нагрудниках, под завязку заполненных боеприпасами и автоматами со свисающими ремнями, которые плоско лежали на их коленях. Увидев подходящего лейтенанта, рядовые переглянулись, но вставать не стали, а один из них, скользнув насмешливым взглядом в его сторону, тягуче и длинно сплюнул в пыль увядшего газона, на что офицер, не совсем понимая ситуацию и немного завидуя их залихватскому виду и, судя по всему, имеющемуся определенному боевому опыту, делать замечание не стал и, пройдя мимо, подошел к витрине киоска.
В необычной для воюющего отряда форме лейтенант привлекал к себе повышенное внимание, как иностранец в гавайской рубашке с «мыльницей» фотоаппарата на главной площади страны. Взгляды местных мужчин скользили по нему с улыбкой, показным равнодушием, а то и с неприкрытой злобой, а вот девушки, все как одна, неизменно прыскали в ладошку и, прикрыв лицо краем головного платка, не столько скрывая, сколько подчеркивая интерес к молодому офицеру, сразу ускоряли шаг, не лишая себя возможности окинуть его напоследок любопытным взглядом. Разностороннее отношение окружающих осталось им незамеченным, потому что к одним относился равнодушно, а другие в данный момент интересовали его меньше, чем газеты и журналы в витрине киоска, названия которых, загибая пальцы на свободной руке, он самозабвенно шептал.
Из некоторого подобия транса, вызванного погружением в созерцание кусочка информационного мира, недоступного на месте последнего прохождения службы по довольно неприятным и опасным причинам, его вывели любопытные глаза, с интересом наблюдающие за ним между печатной продукцией с внешней, противоположной стороны стеклянной витрины. Они были очень красивые и карие, а маааленькая родинка слева на нижнем веке, совсем рядом с уголком глаза, заставила его застыть в изумлении, и хотя мужественный и оценивающий взгляд еще находился во власти испещренных типографскими значками газетных листов и цветных обложек журналов, посвященных в основном науке и технике, сознание сразу запаниковало и сдалось на милость неизвестной победительнице, одетой в черную, полностью скрывающую фигуру одежду с узкой прорезью для глаз, которая дополнительно подчеркивала и волнующе выделяла это чудо природы.
«Эти глаза напротив – калейдоскоп огней. Эти глаза напротив ярче и все теплей. Эти глаза напротив чайного цвета. Эти глаза напротив – что это, что это?»3 После некоторого замешательства, выраженного посредством приоткрытого рта и дальнейшей трезвой оценки ситуации, понимая безвыходность и невозможность, лейтенант, шепча под нос оправдательное «пусть», впадая в несвойственное по долгу службы офицеру чувственное настроение, подкрепленное отрицательно окрашенной эмоцией, почему-то так обреченно и отрешенно махнул рукой, что недавний подарок, завернутый в небрежно скрученный бумажный кулек, горохом застучал по стеклу и веером рассыпался на пыльном асфальте у его ног. Последующий быстрый наклон, с целью устранения возникшего затруднения, к подавленному эмоциональному состоянию добавил и чисто физическую боль, возникшую в результате соприкосновения разгоряченного разными мыслями потного лба, прикрытого, но не защищенного форменной зеленой фуражкой, с бортиком киоска, ограничивающего витрину снизу. Сидя на корточках, медленно краснея, морщась от неприятных ощущений и потирая ушибленное место, он поднял головной убор, машинально похлопывая им по коленке и не обращая внимания на приглушенный, но имеющий место быть солдатский хохот за спиной, обреченно махнул рукой второй раз и решительно встал, в глубине души надеясь, что обладательница карих глаз будет более скрытна в оценке его неловкого поступка. Но когда он поднял свой печальный взгляд, заполненный той самой отрицательно окрашенной эмоцией, то откачнулся в изумлении и, сделав шаг назад, чуть не упал, нелепо балансируя на краешке дорожного бордюра, потому что далекие и карие глаза за стеклом превратились в близкие и почему-то зеленые.
Ничего не понимая, обиженно поджав губы и печально вздохнув, лейтенант зажмурился и тряхнул головой, пытаясь освободиться от наваждения, внушенного, как он знал из своего книжного опыта, какой-то злой силой с целью его соблазна, суть которого была ему пока не понятна. Офицер внутренне собрался и решительно, но медленно и осторожно, готовый в любой момент закрыть его снова, приоткрыл правый, дергающийся от волнения глаз. Видение не исчезло, а когда он шагнул вперед и, пытаясь рассмотреть его поближе, плотнее приник к стеклу, расплющив на нем нос, то превратилось в веселую рыжеволосую девушку в черной футболке и потертых синих джинсах, волею судьбы и графика работы киоскера оказавшуюся прямо на линии огня внезапно возникших чувств. Она смотрела на него гордо и вызывающе, а потом вдруг положила левую руку на талию, качнула бедрами, показала язык и расхохоталась над тем, как он в ответ, оставаясь прижатым носом к стеклу, немного присел задирая его и выставляя себя в смешном, но несколько глуповатом и неподобающем виде. Лейтенант быстро опомнился, смутился и, надев фуражку, не отводя взгляда от зеленых насмешливых глаз, скользя своими хромовыми, высокими и жаркими офицерскими сапогами на рассыпанных остатках сухофруктов, сделал несколько быстрых приставных шагов в сторону и нетерпеливо вытянул шею, надеясь увидеть ту, которая так поразила его ранее. Но, к сожалению, сделать это самостоятельно он не смог, потому что обладательница карих глаз, высокая и тонкая девушка в черной, полностью скрывающей фигуру одежде, видимо со своей недавней покупкой, подростковым велосипедом, уже подходила к группе женщин у промтоварного магазина.
Внезапный порыв ветра поднял пыль на улице, превратился в маленький смерчик, который, крутясь и играя листьями, подпрыгнул к ней, рассыпался желто-зеленой горсткой и умер, всколыхнув напоследок край длинной одежды, который зацепился в колесных спицах ее покупки. Освобождаясь, она присела, и лейтенант, уже не надеясь на это, все-таки получил возможность снова убедиться в ее невозможной и недоступной для себя красоте, отреагировав на это немного неподходящим для текущей ситуации образом: глупо улыбаясь, приложил руку в воинском приветствии к пыльной фуражке и почему-то застыл в неглубоком поклоне. Кареглазка, как показалось офицеру, не очень искушенному в умении определять эмоции человека только по одним глазам, скользнула по нему насмешливым взглядом, быстро освободила одежду и затерялась среди одинаковых темных фигур, которые сразу возобновили свой привычный крикливый разговор всех со всеми, прерванный до этого по какой-то неведомой ему причине.
